– Да. – Сдерживая слезы, Барб смотрит мне прямо в глаза. – Тревор заразился от Эми. Эми прожила еще десять лет, а Тревор… Его вычеркнули из списка на трансплантат, где он был в самом начале, а через два года бактерия его убила.
Вот же дерьмо.
Я сглатываю, отворачиваюсь и смотрю на палату Стеллы за сестринским постом. Список того, что может произойти с нами, больными кистозным фиброзом, едва ли не бесконечен. Какие-то истории наверняка придуманы, чтобы напугать нас, но случай с Тревором и Эми, о котором только что рассказала Барб, похоже, не из их числа.
– Это случилось в мою смену, – продолжает Барб, снова показывая на себя и упрямо качая головой. – И будь я проклята, если допущу, чтобы такое повторилось.
Она поворачивается и уходит, а я остаюсь с открытым ртом и не знаю, что сказать.
Только теперь я замечаю стоящего на пороге своей палаты По. Лицо бесстрастное, и понять, что скрывается за этим нечитаемым выражением, невозможно. Ясно только, что он все слышал. По открывает рот, но я поднимаю руку и останавливаю его. Иду к себе и, перешагнув порог, хлопаю дверью.
Первым делом беру с тумбочки ноутбук и сажусь на кровать. Секунду-другую пальцы парят над клавиатурой, потом я перевожу курсор на строку поиска и пишу B. cepacia.
Есть. Информация на всю страницу.
Заражение.
Риск.
Инфекция.
Всего одним кашлем, одним-единственным прикосновением я мог испортить ей всю жизнь. Мог лишить ее шанса на новые легкие.
Я мог навредить Стелле.
Наверно, я это знал. Знал, но не понимал по-настоящему.
И вот теперь от одной лишь мысли об этом мне становится не по себе. Все тело наполняется болью. Хуже, чем при операции, при обострении болезни. Хуже, чем утром в плохой день, когда просыпаешься и не можешь сделать вдох. Хуже, чем быть в одной комнате с ней и не иметь возможности прикоснуться.
Смерть.
Вот что я такое для Стеллы. Только одно может быть хуже, чем не быть с ней или возле нее, – это жить в мире, где ее нет вовсе. Особенно если это случится по моей вине.
Глава 15Стелла
– Пора просыпаться, милая. – Голос долетает до меня откуда-то издалека.
Другой, мамин, звучит ближе. Он где-то рядом.
Я делаю глубокий вдох, и мир проступает из тумана, обретает четкость, а в голове яснеет. В поле зрения появляется мамино лицо, рядом папино. Я вижу их и моргаю.
Жива! Получилось.
– Моя Спящая красавица, – говорит она, и я сонно тру глаза. Да, проснулась, но чувствую себя такой вымотанной.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает папа, и я отвечаю невнятным сонным ворчанием и улыбаюсь обоим.
Стук в дверь, и, толкая перед собой предназначенную для меня коляску, входит Джули. Слава богу. Какое счастье – вернуться в свою палату, в свою постель.
Поднимаю руку, выставляю большой палец, как будто голосую на дороге, и кричу:
– Подбросите?
Джули смеется, папа помогает мне перебраться с каталки в коляску. Болеутоляющее мне дали, должно быть, какое-то очень сильное, так что я не чувствую даже свое лицо.
– Мы заглянем попозже, – говорит папа. – Проверить, как ты.
Вот так да.
Мы.
Мы заглянем попозже?
– Э… я случайно не в альтернативной вселенной проснулась? – Тру глаза, щурюсь и смотрю поочередно на обоих.
Мама улыбается, гладит меня по голове и переглядывается с папой.
– Ты же наша дочь, Стелла. Всегда ею была и навсегда останешься.
Открываю рот, чтобы что-то сказать, но не нахожу слов. К тому же и сил, чтобы связать в предложение несколько слов, уже не хватает. Я только киваю и безвольно опускаю голову.
– Отдохни, милая, поспи. – Мама целует меня в лоб.
Мы едем по коридору к лифту, и держать глаза открытыми становится все труднее – веки тяжелее мешка с картошкой.
– Уф, Джули, я совсем выдохлась. – Скашиваю глаза и вижу рядом с собой, на уровне плеча, ее беременный живот.
Двери лифта открываются, и она завозит меня в палату и блокирует колеса коляски.
– И кожа, и трубка выглядят намного лучше. Во второй половине дня можно будет встать. Но будь осторожна, постарайся не делать лишних движений.
Джули помогает мне подняться, сойти с коляски и забраться на кровать. Руки и ноги тяжелые, как будто к ним привесили свинцовые гирьки. Джули поправляет подушку, заботливо подтягивает одеяло.
– Тебе о своем ребенке надо заботиться, – печально бормочу я и сонно зеваю.
Джули осторожно присаживается на край кровати и вздыхает:
– Мне понадобится помощь. Я же одна. – Она улыбается мне, и ее голубые глаза теплеют. – Не могу представить никого, на кого бы смогла так же положиться.
Я протягиваю руку и тихонько похлопываю пальцами по ее животу – раз и два – и довольно улыбаюсь.
– Буду самой лучшей тетушкой.
Тетя Стелла. Тетя? Я сонно ворочаюсь, и Джули чмокает меня в лоб и выходит, бесшумно закрывая за собой дверь. Голова тонет в подушке, я обнимаю панду, бросаю взгляд на боковой столик и закры… Стоп! Я сажусь, тянусь к столику и ухватываю перевязанную красной лентой сложенную из бумаги коробочку.
Тяну за ленту, и коробочка раскрывается, превращаясь в яркий самодельный букет цветов – пурпурных лилий, розовых гортензий и белых полевых. Впечатление такое, будто ожил один из рисунков Эбби.
Уилл.
Я улыбаюсь, осторожно кладу букетик на место и шарю рукой в поисках телефона. Поиск нужного номера в списке контактов требует полной сосредоточенности. Я касаюсь пальцем кнопки вызова, слушаю гудок и попадаю на голосовую почту. К этому моменту глаза уже закрываются. Я вздрагиваю, услышав сигнал, и заплетающимся голосом говорю:
– Это я. Стелла. Не звони мне, ладно? Я только что из операционной и жутко устала. Позвони, когда… когда получишь… Нет, нет, не надо. Ладно? Не звони, потому что если я услышу твой сексуальный голос, то уже не смогу уснуть. Да. В общем, позвони, о’кей?
Вожусь с телефоном, жму кнопку отбоя, поворачиваюсь на бок, подтягиваю одеяло и снова обнимаю панду. Засыпаю, глядя на бумажные цветы.
Из глубокого, послеоперационного сна меня вытаскивает звонок телефона. Я поворачиваюсь, открываю глаза – веки уже не такие тяжелые, как были, – и вижу, что по Фейстайму звонит По. После нескольких попыток нажимаю наконец на зеленую кнопку, и на экране появляется его лицо.
– Ты живая!
Я улыбаюсь, протираю глаза и сажусь. Сонливость еще осталась, но эффект болеутоляющих ослабел, и голова уже не ощущается как посаженное на плечи пресс-папье.
– Привет. Живая. – Глаза ползут на лоб при виде чудесного букета бумажных цветов на боковом столике. – Трубка в порядке.
Уилл. Смутно припоминаю, как развязывала ленточку. Быстро просматриваю сообщения. Два от мамы. Три от Камилы. Одно от Мии. Четыре от папы. Все интересуются, как я себя чувствую. И ни одного от Уилла.
Сердце падает на двадцать этажей.
– Ты разговаривал с Уиллом? – слегка на-хмурясь, спрашиваю По.
– Нет. – Он качает головой и вроде бы хочет что-то сказать, но не говорит.
Делаю глубокий вдох, закашливаюсь, и бок отзывается болью. У-у-у. Потягиваюсь. Да, больно, но терпимо.
В Инстаграме сообщение. Открываю и вижу, что это ответ от Майкла, поступивший, пока я спала. Накануне вечером он спрашивал, как дела у По, что с его бронхитом. И – а вот это уже сюрприз – собирается ли он навестить родителей в Колумбии. А я даже не знала, что у него вообще такие планы.
Мы проболтали едва ли не час – о том, как Майкл рад, что По в больнице не один, а со мной, и какой По вообще молодец, и как он, Майкл, за него переживает.
– Мне Майкл звонил. – Я переключаюсь на Фейстайм и наблюдаю за реакцией По.
– Что? – Он удивленно таращится на меня. – Почему?
– Спрашивал, как ты, все ли в порядке. – По делает каменное лицо. – Майкл милый и, кажется, любит тебя по-настоящему.
Он закатывает глаза:
– Ясно, выздоровела. Снова лезешь в мои дела.
По упускает шанс. Потому что боится. Боится пойти до конца. Боится впустить кого-то во всю ту фигню, в которой мы живем. Мне самой знаком этот страх. Но бойся или не бойся, а самое страшное может случиться само по себе.
Не хочу больше бояться.
– Вот что я тебе скажу. – Пожимаю небрежно плечами, хотя говорю всерьез. – Для него неважно, что ты болен. – Это правда. Майклу наплевать, что у По КФ. Ему плохо от того, что он не может быть с По.
Больной кистозным фиброзом не знает, сколько времени ему осталось. Но ведь точно так же он не знает, сколько времени осталось любимым и близким. Мой взгляд снова притягивает бумажный букетик.
– А что там насчет планов съездить домой? Ты действительно собираешься повидать родителей?
– Позвони, когда в голове прояснится. – Он бросает на меня сердитый взгляд и дает отбой.
Я посылаю сообщения родителям, говорю, чтобы они отправлялись домой и отдохнули, потому что день уже близится к вечеру, а мне еще нужно немножко поспать. Папа и мама и без того провели здесь большую часть дня, и я совсем не хочу, чтобы они ждали, когда я проснусь, – пусть лучше позаботятся о себе.
Мои предложения, однако, встречают сопротивление. Через несколько минут в дверь стучат, а потом в комнату заглядывают сразу двое. Вместе.
Припоминаю, что уже вроде бы слышала «мы», когда проснулась в первый раз. После смерти Эбби они еще ни разу не выступали единым фронтом.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает мама, улыбаясь и целуя меня в лоб.
Я подтягиваюсь, сажусь повыше и качаю головой:
– Послушайте, вам действительно надо идти. Вы здесь уже…
– Мы твои родители, Стел. И пусть мы не вместе, но ради тебя мы оба здесь, – говорит папа и кладет руку мне на плечо. – Для нас ты всегда на первом месте, но в последние месяцы мы… определенно проявили себя не лучшим образом.
– Эти месяцы были трудными для всех нас, – добавляет мама и обменивается с ним понимающим взглядом. – Но только не старайся ради нас, ладно? Мы твои родители, милая, и больше всего на свете хотим, чтобы ты была счастлива.