– Да ты, можно сказать, здесь за главного, а? – спрашиваю я.
Замок щелкает, дверь открывается, а на панели загорается зеленый свет.
Она усмехается и закрывает крышку:
– Одна из привилегий быть любимицей.
Я смеюсь.
Дверь открывается, и меня встречает волна теплого воздуха, а смех разлетается эхом в пустом просторном помещении. Здесь полутемно, свет только в бассейне, пробегает яркой рябью по застывшей воде. Мы разуваемся и садимся на краю. Воздух теплый, а вода прохладная, и мы болтаем в ней ногами. На какое-то время устанавливается уютная тишина.
Я смотрю на нее – нас разделяет лишь лежащий между нами бильярдный кий.
– Что, по-твоему, случится, когда мы умрем?
Она качает головой:
– Не самый приятный разговор для первого свидания.
Я смеюсь и пожимаю плечами:
– Перестань. Мы все здесь смертны, и ты не можешь об этом не думать.
– В моем списке есть такой пункт.
Конечно есть.
Стелла смотрит вниз, на воду, выписывает ногами круги.
– Есть одна теория, которая мне нравится, так вот согласно ей, чтобы понять смерть, нужно увидеть рождение.
Она теребит ленточку в волосах.
– Мы ведь живем в животе у матери, верно? Живем и понятия не имеем, что наша следующая жизнь буквально в полушаге.
Стелла пожимает плечами и смотрит на меня:
– Может, смерть что-то вроде этого. Может, она – просто другая жизнь? И до нее всего лишь полшага.
Следующая жизнь в полушаге? Надо подумать.
– Значит, если начало – смерть и смерть также конец, то что есть настоящее начало?
Она поднимает на меня глаза и смотрит серьезно, мои загадки ее не развлекают:
– Ладно, доктор Сьюз. А почему бы тебе не рассказать мне, что ты думаешь?
Я пожимаю плечами и откидываюсь на спину.
– Смерть – большой сон, детка. Прощание. Отключка. Конец.
– Нет, такого не может быть. Эбби не просто отключилась. Я не могу в это поверить.
Я молчу. Смотрю на нее, и мне так хочется задать вопрос, который не дает мне покоя с тех пор, как я узнал, что Эбби умерла.
– Что случилось? С Эбби?
Стелла замирает, но вода у ее ног еще кружится.
– Эбби занималась клифф-дайвингом в Аризоне и допустила ошибку, когда входила в воду. Разбилась. Сломала шею и утонула. Нам сказали, что боли не почувствовала. – Она смотрит на меня, и в ее глазах тревога и смятение. – Откуда им знать, Уилл? Почувствовала она боль или не почувствовала? Эбби всегда была рядом, когда мне бывало плохо, а вот меня в нужный момент рядом не оказалось.
Я качаю головой. Как трудно остаться на месте, когда так хочется подвинуться и взять ее за руку. Но что сказать? Не знаю. На ее вопрос ответа нет. Стелла снова смотрит на воду, и глаза ее туманятся, а мысли улетели, должно быть, далеко-далеко, в Аризону.
– Предполагалось, что мы будем там вместе, но я не смогла. Заболела. Как всегда.
Она медленно, с усилием выдыхает, глядя в одну точку на дне бассейна:
– Постоянно это представляю, воображаю, как и что могло случиться. Что она почувствовала? О чем подумала? Я этого не знаю, и потому для меня Эбби постоянно умирает. Я вижу ее снова, снова и снова.
Я беру бильярдный кий и трогаю ее ногу в воде. Стелла вздрагивает и смотрит на меня. Глаза у нее чистые и ясные.
– Даже если бы ты была с ней там, ты все равно ничего бы не смогла сделать и ничего бы не знала.
– Но она умерла там одна. Понимаешь?
С этим не поспоришь.
– Разве мы не все умираем в одиночку? Те, кого мы любим, не могут уйти с нами. – Я думаю о Хоуп и Джейсоне. О моей маме. Что расстроит ее больше: моя смерть или проигрыш болезни?
Стелла погружает ноги глубже в воду.
– Как думаешь, утонуть – это больно? Страшно?
Пожимаю плечами:
– Так уйдем и мы, да? Мы ведь тоже тонем, только без воды. Всю грязную работу выполняют наши собственные жидкости. – Смотрю на нее краем глаза и вижу, как она ежится. – Думал, ты не боишься смерти.
Она шумно вздыхает и смотрит на меня раздраженно и недовольно:
– Я не боюсь смерти, но есть еще умирание. Ты знаешь, что при этом чувствуют люди? – Я не отвечаю, и она продолжает: – А ты чего боишься? Или ничего?
На губах уже вертится привычный саркастический ответ, но я сдерживаюсь, потому что хочу быть с ней настоящим.
– Думаю о самом последнем вдохе. Последнем глотке воздуха. Когда тянешь, тянешь и не получаешь ничего. Думаю, как рвутся и горят грудные мышцы. Все понапрасну, все бесполезно. Воздуха нет. Ничего нет. Только тьма. – Я смотрю на воду, а вижу четкую, со всеми деталями картину нарисованного. Образ знакомый, как и сосущее чувство под ложечкой. – Но… Эй! Такое только по понедельникам. В остальные дни я об этом не задумываюсь.
Стелла тянется ко мне, и я знаю, что она хочет взять меня за руку. Знаю, потому что и сам хочу того же. Сердце замедляет ритм, и я вижу, как она замирает на полпути, как впиваются в ладонь пальцы, как опускается рука.
Наши глаза встречаются, и в ее зрачках я вижу понимание. Ей знаком этот страх. И тут она улыбается одними лишь уголками губ, и я понимаю, что вопреки всему мы здесь.
Благодаря ей.
Стараюсь сделать вдох поглубже и вижу подрагивающий отблеск на ее ключице, шее, плечах.
– Господи, ты такая красивая. И смелая. Это просто преступление, что мне нельзя дотронуться до тебя.
Я поднимаю бильярдный кий. Никогда еще мне не хотелось так сильно ощутить под пальцами ее кожу. Я осторожно веду кончиком кия по ее руке, резкому изгибу плеча, поднимаюсь по шее. Она вздрагивает от этого моего «прикосновения», ее глаза сомкнулись с моими, а на щеках пламенеет красный цвет.
– Твои волосы, – говорю я, касаясь их там, где они падают на плечи.
– Твоя шея, – говорю я, и свет оживляет ее кожу.
– Твои губы, – говорю я, ощущая то опасное влечение, то взаимное притяжение, грозящее риском поцелуя.
Внезапно смутившись, Стелла отворачивается.
– Я солгала в тот первый день, когда мы познакомились. У меня не было секса. – Она переводит дух. – Не хочу, чтобы меня кто-то видел. Со шрамами, с трубкой. В этом нет ничего сексуального и…
– В тебе все сексуальное, – перебиваю я. Она смотрит на меня, и я хочу, чтобы она увидела подтверждение этих слов на лице. – Ты – само совершенство.
Стелла отталкивает бильярдный кий, встает, поднимает руки и медленно стягивает свой шелковый топ, под которым обнаруживается черный кружевной бюстгальтер. Топ падает на пол, а у меня отваливается челюсть.
Так же медленно она снимает шорты, переступает через них и выпрямляется, словно приглашая меня взглянуть.
Да она же вышибла из меня дух! Хватаю воздух, а ненасытный взгляд торопится ухватить все ее тело: плечи и грудь, бедра и ноги. Свет танцует на боевых шрамах у нее на груди и животе.
– Боже мой. – Это все, на что меня хватает. Вот уж не думал, что буду завидовать бильярдному кию.
Стелла улыбается стыдливо и вдруг опускается в воду и уходит с головой. Она смотрит на меня снизу вверх, и ее длинные волосы колышутся, словно у русалки. А потом выныривает, ловя ртом воздух, и мои пальцы сжимают кий.
Стелла тихонько смеется:
– Сколько меня не было? Пять секунд? Десять?
Я откашливаюсь. Закрываю рот. Как по мне, так мог и год пройти.
– Не знаю, не считал. Смотрел.
– Что ж, я тебе свое показала, – говорит она с вызовом в голосе.
На вызов я отвечаю всегда.
Поднимаюсь, расстегиваю рубашку. Теперь она – зритель. Молчит, не говорит ни слова, но губы приоткрыты.
Я подхожу к ступенькам, спускаю брюки и стою в одних трусах. Они зовут меня, вода и Стелла. Шаг на ступеньку, еще один вниз. Я спускаюсь в воду, не отпуская ее взгляд. Обоим не хватает воздуха, и впервые в этом не виноват КФ.
Я ухожу под воду, и она следует моему примеру. Пузырьки бегут вверх, а мы смотрим друг на друга через подводный мир, и волосы тянут нас вверх, и в падающем свете отбрасывают тени наши тела.
Мы улыбаемся друг другу, и даже зная, что есть миллион причин против, глядя на нее сейчас, я чувствую, что влюбляюсь.
Глава 19Стелла
Выходим из бассейна, и пока ночь перетекает в раннее утро, наши волосы медленно сохнут. Проходим мимо всего того, что я миллион раз видела за годы, проведенные в Сейнт-Грейсиз. Дремлющие охранники, хирурги, сердито трясущиеся торговые автоматы в вестибюле, тот же белый кафельный пол, тот же неяркий свет в коридорах – и все кажется совсем другим, когда рядом со мной Уилл. Это как видеть все впервые. Не знала, что такое возможно – смотреть на привычные вещи другими глазами.
Медленно идем мимо кафетерия и останавливаемся перед огромным боковым окном, подальше от случайных прохожих, и смотрим, как постепенно светлеет небо. По ту сторону стекла все еще тихо. Мои глаза находят далекие огни, горящие в парке.
Я глубоко вздыхаю, показываю на них:
– Видишь те огни?
Повернувшись ко мне, Уилл кивает, после бассейна его волосы растрепались.
– Ага. Я всегда смотрю на них, когда сижу на крыше.
Снова перевожу взгляд на огни; он наблюдает за мной.
– Мы с Эбби каждый год ходили туда. Она называла эти огни звездами, потому что их было так много. – Я улыбаюсь, потом смеюсь. – Родные называли меня звездочкой.
Мне слышится голос Эбби, называющей меня так. Я чувствую боль, но не острую.
– Она загадывала желание, но никогда не говорила мне какое. Отшучивалась, что если скажет, то оно никогда не исполнится. – Маленькие точки огней мерцают вдали, зовут меня, словно Эбби уже там. – Но я и так знала. Она загадывала новые легкие для меня.
Вдыхаю и выдыхаю, ощущая это постоянно присутствующее усилие, с которым мои легкие наполняются и опадают, и размышляю, каково это будет – дышать новыми легкими. Легкими, которые за короткое время изменят жизнь, какой я ее знаю. Легкими, которые действительно работают. Которые позволят мне дышать, бегать, которые дадут больше времени для того, чтобы по-настоящему жить.