Уилл
Я падаю без сил на каталку; все болит и ноет.
Стелла получает новые легкие. «Получает новые легкие», – поет сердце, превозмогая боль. Мама держит меня за руку, а Джули кладет на лицо кислородную маску.
И тут я вспоминаю.
Нет.
Резко сажусь и сквозь полыхающий в груди пожар кричу в коридор:
– Доктор Хамид!
Она оборачивается и, нахмурившись, смотрит на меня издалека. Потом, кивком приглашая Барб следовать за ней, возвращается. Вторая медсестра увозит Стеллу в операционную. Я смотрю на них, потом на свои руки.
– Я делал ей искусственное дыхание, изо рта в рот.
В палате полная тишина. Им нужно переварить услышанное. Теперь у нее, возможно, B. cepacia. И виноват в этом я.
– Она не дышала. – Я сглатываю. – Ничего другого не оставалось. Мне так жаль. – Поднимаю голову, смотрю на Барб, потом на доктора Хамид.
– Ты все правильно сделал, – говорит она и кивает. – Ты спас ей жизнь. А если Стелла заразилась, мы с этим справимся.
Доктор Хамид смотрит на Барб, потом на Джули и снова на меня:
– Если мы не используем эти легкие, они пропадут. Будем оперировать.
Они уходят, а я под бременем всего случившегося снова опускаюсь на каталку.
Усталость растекается по всему телу. Меня трясет, грудная клетка молча стонет от холода. Джули снова прилаживает кислородную маску, а мама наклоняется и гладит меня по голове, как когда-то в детстве. Я закрываю глаза, выравниваю дыхание и призываю сон на смену холоду и боли.
Проверяю время. Четыре часа. Столько прошло с тех пор, как ее увезли в операционную.
Я в комнате ожидания. Покачивая нервно ногой, смотрю в окно на падающий снег. Поеживаюсь, шок от пребывания в ледяной воде не прошел бесследно. Мама пытается вернуть меня в палату, уложить под гору одеял, но я хочу остаться здесь. Я должен остаться здесь. Как можно ближе к Стелле.
Услышав четкие приближающиеся шаги, отворачиваюсь от окна. Вытягиваю шею и вижу мать Стеллы. Она сидит через два стула от меня, сжимает в руках чашку с кофе.
– Спасибо, – говорит она наконец, поймав мой взгляд. – За то, что спас ей жизнь.
Я киваю и поправляю канюлю в носу, кислород шипит.
– Стелла не дышала. Любой бы…
– Я имею в виду легкие. – Теперь уже она смотрит в окно. – Ее отец и я – мы просто не могли… – Она умолкает, качает головой и смотрит на часы над дверью операционной комнаты. – Еще несколько часов.
Я улыбаюсь ей.
– Не беспокойтесь. Она еще составит «план из тридцати восьми пунктов по восстановлению после имплантации». Вы и моргнуть не успеете.
Она смеется, и больше мы не обмениваемся ни словом, а потом она уходит перекусить.
Я остаюсь один и, не находя покоя, то переписываюсь с Джейсоном и Хоуп, то смотрю в стену, а в голове кружатся связанные со Стеллой мгновения и минуты последних нескольких недель.
Я хочу запечатлеть их все на бумаге.
День нашей первой встречи. Стелла в самодельном защитном костюме. Праздничный обед по случаю моего дня рождения.
Створки лифта расходятся, и из кабины, словно услышав мои мысли, с охапкой рисовальных принадлежностей выходит Барб.
– Если долго смотреть в стену, можно через некоторое время пробурить небольшую дырочку, – говорит она, передавая все мне.
Я смеюсь. Разве это не правда?
– Новости есть? – Так хочется знать, как проходит операция. Но что еще важнее, заразил я ее или нет. Мне нужно знать, получила ли Стелла от меня B. cepacia. Мне нужно знать, что новые легкие дадут ей желанное время.
Барб качает головой.
– Пока никаких. – Она бросает взгляд в сторону операционной и вздыхает. – Как только что-то узнаю, сразу тебе скажу.
Открываю первую чистую страницу блокнота, начинаю рисовать, и воспоминания оживают у меня перед глазами. Время едва ползет.
Вот уже полдень. Двери распахиваются. Первыми входят родители Стеллы, за ними, немного отстав, Миа и Камила, каждая с горкой контейнеров из кафетерия.
– Уилл! – Миа подбегает ко мне и обнимает одной рукой, изо всех сил стараясь не уронить купленное. Я еще не совсем оправился после прошлого вечера, и теперь мне стоит немалых трудов сдержаться и не моргнуть от боли.
– Мы не знали, чего ты хочешь, поэтому принесли сэндвич, – говорит Камила, и они все садятся рядом со мной. Мать Стеллы открывает сумочку и достает «сэндвич героя» в пластиковой упаковке.
Я благодарно улыбаюсь, а живот уже урчит в предвкушении праздника.
– Спасибо.
Отвлекшись от рисования, наблюдаю за ними, слушаю, что они говорят о планах Стеллы, и понимаю, как сильно они ее любят. Она – тот клей, который держит их вместе. Ее отца и мать, Мию и Камилу. Она нужна всем им и каждому.
Возвращаюсь к своему блокноту, каждая страница которого – тот или иной эпизод нашей истории.
Час проплывает за часом – Камила и Миа уходят, Барб и Джули приходят и уходят, но я продолжаю рисовать, потому что хочу сохранить каждую деталь, каждую мелочь. Смотрю на ее родителей – мать уснула, склонив голову на грудь отца, который обнял ее, словно оберегая от неприятностей, и сам борется со сном.
Я улыбаюсь. Похоже, второй шанс сегодня получает не только одна лишь Стелла.
Наконец двери операционной открываются, и доктор Хамид выходит в коридор в сопровождении небольшой группы ассистентов.
Я протягиваю руку, бужу родителей Стеллы, и мы все встаем, с волнением всматриваясь в лица врачей. Как она перенесла операцию? Все ли в порядке?
Доктор Хамид снимает хирургическую маску, улыбается, и мы, все трое, облегченно вздыхаем.
– Получилось отлично, – говорит один из врачей.
– Слава Богу! – Мать Стеллы крепко обнимает отца. Я улыбаюсь вместе с ними, все счастливы. Получилось. У Стеллы новые легкие.
До предела вымотанный, но в чудесном настроении, перебираюсь на кровать. Поднимаю голову – мама садится рядом на стул и смотрит на меня.
– Тебе тепло? – спрашивает она в миллионный, наверно, раз с тех пор, как вернулась в больницу. Исключительно ради ее спокойствия я надел три рубашки и укрылся двумя термоодеялами. Невольно улыбаюсь – со стороны выглядит, должно быть, забавно.
– Уже потею. – Я тяну за ворот рубашки.
В дверь стучат, и в палату заглядывает Барб. В ответ на мой вопросительный взгляд показывает лист с длинным перечнем результатов анализов.
Замираю в ожидании, но ее лицо сохраняет бесстрастное выражение, ничем не выдавая того, что мне предстоит услышать.
Выдержав паузу, она прислоняется к двери и пробегает глазами по списку – сверху вниз.
– Бактериальным культурам нужно несколько дней для полного роста, и вероятность проявления еще сохраняется. Но по состоянию на сегодняшний день… – Она улыбается и качает головой. – Стелла чиста. Заражения не произошло. Как это могло случиться, я представить не могу, но чего нет, того нет.
Боже.
Стелла не подхватила B. cepacia.
Это уже хорошо.
– А что с Уиллом? – спрашивает из-за моей спины мама. – Цевафломалин?
Мы с Барб понимающе переглядываемся. Она просматривает другие бумаги, с результатами анализа, ответ на который я уже знаю.
– Не сработал, да? – спрашиваю я.
Барб вздыхает и качает головой:
– Нет. Не сработал.
А, черт.
Стараюсь не смотреть на маму, но уже чувствую, как она огорчена, как опечалена. Тянусь к ней, беру за руку, пожимаю. Впервые, пожалуй, я расстроен не меньше, чем она.
Смотрю печально на Барб:
– Мне так жаль из-за всего, что произошло.
Она качает головой:
– Не надо, милый…
Пожав плечами, Барб уходит с грустной улыбкой.
– Любовь это любовь.
Мама плачет, а я держу ее за руку. Знаю, она сделала все, что могла. Винить некого. В конце концов мама засыпает, а я сижу на стуле у окна, смотрю на медленно уходящее за горизонт солнце, на огни в парке. День кончается, а Стелла так и не увидела, как они загораются.
Просыпаюсь среди ночи от какого-то непонятного беспокойства. Обуваюсь, выскальзываю из палаты и иду на первый этаж, к послеоперационной палате, где спит Стелла. Дверь открыта, и я вижу ее на кровати. Рядом какая-то большая машина, помогающая ей дышать.
У нее получилось.
Дышать немного тяжело, но я стараюсь не обращать внимания на дискомфорт. На душе легко. Легко, потому что через несколько часов Стелла проснется, и впереди у нее по крайней мере еще пять чудесных лет и большой список намеченных дел. И может быть, если ей хватит смелости, она сделает кое-что еще, не по списку. Например, посмотрит праздничные огни в час ночи. Ко всему прочему я чувствую и еще что-то. Свою ответственность за нее, за то, чтобы в эти годы все беды обходили ее стороной.
Я стискиваю зубы. Хотя все во мне сопротивляется этому, я точно знаю, что должен сделать.
Я обвожу взглядом собранную мной небольшую армию. Барб, Джули, Джейсон, Хоуп, Миа, Камила, родители Стеллы. Ну и разношерстная ж подобралась команда. Все смотрят на мою кровать, на разложенные на ней коробки, каждой из которых отведена особая важная роль. В руке у меня рисунок, показывающий сложный, запутанный план, разработкой которого я занимался все утро. Каждая деталь учтена и взаимосвязана с другими, у каждого участника плана своя задача.
Стелла будет рада.
В коридоре слышится мамин голос, громкий и твердый. У нее своя задача, и она выполняет ее, играет свою роль.
Когда мама переходит на этот тон, у меня мурашки бегут по спине.
– Итак… – Я еще раз окидываю их взглядом. – Мы должны сделать это вместе.
Смотрю на Хоуп, которая вытирает слезу на щеке. Джейсон прижимает ее к себе. Я отвожу глаза, смотрю на Джули, Камилу и Миа, родителей Стеллы.
– Все «за»?
Джули кивает, ее поддерживает хор согласных голосов. Молчит только Барб. Все выжидающе смотрят на нее.
– Ох… Да, черт возьми. Да, – с улыбкой говорит она. За все время мы с ней впервые пришли к согласию.
– Стелла еще долго будет спать? – спрашиваю я.
Барб смотрит на часы: