Приоткрыв дверь, в кабинет заглянул Костя Груздин:
— Разрешите, Василий Васильевич?
— Заходите, заходите, Константин Сергеевич. — Прокурор поднялся навстречу, пожал руку молодому следователю и наконец снял плащ. — Мне только что звонил Степан Михайлович по поводу дела Загранцева. Оно при вас? Отлично.
Васильев взял из рук следователя серую картонную папку и, водворившись за столом, раскрыл ее.
— Ну-с?… Так Степан Михайлович не скрывает радости, что направил его нам, — очень уж, говорит, дохлое дело.
Просматривая показания свидетелей, прокурор взял из пепельницы недокуренную сигарету и попросил Груздина докладывать.
Молодой следователь излагал обстоятельства дела последовательно и подробно, хотя и знал о пристрастии шефа к лаконизму. Но пока средний палец правой руки не начинал нетерпеливо отстукивать по столу, можно было говорить спокойно и не опасаться что-либо забыть.
— М-да, — пощипывая мочку уха, произнес Васильев, когда Костя закончил. — Чистая ненаучная фантастика! Кстати, вы все еще увлекаетесь фантастикой?
Следователь смутился:
— При чем здесь это, Василий Васильевич?
— Да я так, к слову… Значит, что же мы имеем?
Главный инженер целлюлозно-бумажного комбината Виктор Ильич Загранцев уехал в отпуск под Привольное и больше недели жил в лесу на берегу реки Сольмы, в палатке. Двадцать девятого числа прошлого месяца перед обедом, как говорит его жена, он отправился в лес и к палатке не вернулся. Через два дня он появился в городе и начал совершенно неприсущие такому серьезному человеку похождения…
— Да. И заметьте, Василий Васильевич, сначала Загранцев вел себя, как… как мальчишка или как не совсем проснувшийся человек, который еще не соображает, что и как делать — что главное, что второстепенное. Начинал он с пустяков; снимал с газона железобетонные плиты, придирался к шестилетней девочке за то, что она сломала ветку, затем случаи с Вечкановым, Есаковым, и только потом, спустя два дня, его поступки и действия становятся более логичными; тот же приход на комбинат с требованием наладить в конце концов технологическую линию лигнинно-мазутно-водной смеси для ликвидации ядовитых отходов, та же его вполне профессиональная лекция о неоценимой пользе зеленых насаждений и о бережном отношении к ним. Затем беседы о полной гармонии человека с природой…
Прокурор снова заглянул в папку и отыскал интересовавший его лист. Внимательно прочитал, качнул головой:
— М-да. А вот медицинское освидетельствование вы провели, надо прямо сказать, не на высоте!
— Так не дается же он, Василий Васильевич! Его ведешь в поликлинику, а по дороге он исчезает — не знаешь и как!
— Исчезает!.. Слово-то какое! — Васильев постучал пальцем, смущенно усмехнулся: — Хм! Дело о призраке Загранцева! — Он резко встал и отошел к окну. — Знал я Виктора Ильича. Правда, особой симпатии к нему никогда не питал, — очень уж он крут и своенравен! Но тем не менее должен сказать, что все его деяния… — прокурор кивнул на серую папку, — похожи на поступки умалишенного. Хотя вот эти «исчезновения»…
— Вот именно, Василий Васильевич! И не только исчезновения!
Прокурор оглянулся:
— Вы, я вижу, всерьез взялись за дело. Похвально… Может быть, Семен Ипполитович и в самом деле прав, поручив это дело вам…
Прокурор был флегматичен, в глазах его еще не зажглись искры заинтересованности — ему бы денек-другой посидеть у телефона и поболтать со знакомыми, как он отдыхал, с кем познакомился и сколько сумел наловить за это время рыбы…
— Похвально, — повторил он бесцветным голосом и уселся на подоконник. — Заходил вчера ко мне Семен Ипполитович — не утерпел старик! Поговорить, правда, как следует не пришлось, однако в общих чертах я знаком с делом… Разумеется, все эти призраки и прочее — чушь: призраков не бывает. И потом, ваша версия…
— Семен Ипполитович сказал о моей версии?
— Конечно. Что же вас удивляет? Так вот, ваша версия чем-то сродни безрассудным деяниям Загранцева. Я не хотел вас обидеть, но согласитесь…
Костя покраснел.
— Соглашаюсь, Василий Васильевич. Так и должно быть.
— То есть?
— Если странны поступки правонарушителя, то и версию следует строить на необычном, на выходящем за рамки наших привычных умозаключений.
— Однако! — Васильев тряхнул головой. — Любопытно! И вы, конечно, убеждены, что идете верным путем?
— Уверен.
— Ваш расчет строится, видимо, на том, что вы хорошо знаете Загранцева?
— Не только. Хотя и это тоже.
— Но он же никого не узнает! Не узнает даже свою жену, сослуживцев! И вы, безусловно, не исключение…
Костя нервничал. Ему хотелось поскорее уйти. Он видел, что Васильев мыслями все еще в отпуске, — выражение лица у него рассеянное, чувствует себя не совсем уверенно, потому и разговор получается каким-то расплывчатым и не вполне серьезным. И вообще, шеф принадлежал к той категории людей, которые не умели быстро перестраиваться при смене обстановки.
— Так я пойду, Василий Васильевич? — несмело спросил Костя.
— Да, да. — Прокурор вернулся к столу. — Какие сейчас у вас планы?
— Попытаюсь разыскать Загранцева — жду любопытного разговора.
Васильев невесело усмехнулся:
— Ей-богу, скоро мир перевернется! Идти разыскивать правонарушителя, вместо того чтобы вызвать его по повестке в прокуратуру!
— Но здесь же особый случай, Василий Васильевич. И потом, какой же он правонарушитель?
Васильев нетерпеливо застучал пальцем по столу — сердце у Кости ёкнуло: надо же было ему сунуться со своим возражением!.. Но все обошлось благополучно.
Прокурор сдержанно сказал:
— Ступайте, Константин Сергеевич. Будут какие-либо затруднения — сразу ко мне или Семену Ипполитовичу.
Костя со вздохом облегчения вышел в длинный коридор, по обеим сторонам которого тянулись обитые черным дерматином двери кабинетов. Из-за одной выбежал с какими-то бумажками сухонький Слава Вербин, увидел Костю и широко улыбнулся.
— Как поживает твой фантом? — спросил он, крепко пожимая руку.
— Дышит.
— Ну и отлично! Если что, свистни — поможем: ребята заинтересовались твоей идеей! — Слава хлопнул Костю по плечу и вдруг вспомнил: — Да! Тебя искал Семен Ипполитович. Зайди — что-то важное!
Но Семен Ипполитович сам вышел навстречу Косте.
— Боялся, что ушли… Мне буквально пять минут назад позвонил старый приятель, участковый, и сообщил, что двадцать девятого июня некий Анциферов, житель деревни Акимове, был в лесу — в том самом месте и в то самое время, когда там находился Загранцев. И представляете, он якобы наблюдал на опушке леса возле реки густой туман и видел возле него человека…
— Загранцева?
— Не знаю. Не знаю, голубчик. Это предстоит выяснить. — Помощник прокурора снял очки и стал старательно протирать платком стекла. — Съездите-ка сегодня в Акимове и побеседуйте с этим самым Анциферовым — человек, говорят, интересный, философ своего рода, но — на всякий случай — в тот день он был немного под хмельком. Так что сами понимаете…
— Спасибо, Семен Ипполитович. В Акимове я поеду часа через два, а сейчас мне бы хотелось потолковать с Загранцевым.
— Что ж, желаю успеха. Никаких ЦУ давать не стану — думаю, вы на верном пути. Кстати, оставьте дело.
— Оно у Василия Васильевича.
— Ага. — Платок на мгновение замер в пальцах Семена Ипполитовича. — Ну и хорошо. Что бы там ни было, а дело доводить до конца придется нам с вами, Константин Сергеевич. Всего вам доброго! Жду новостей.
2. В городском парке
Загранцева Костя нашел сразу. Он стоял на берегу реки и понуро смотрел на уродливые кучи грунта, выброшенного после чистки дна.
— Опять вы, — грустно сказал он, не поворачивая головы.
— Я, Виктор Ильич. Надоел, наверно?
— Да нет. Вы не назойливый. Жаль, что потеряно время. Ведь сначала я относился к вам настороженно, а теперь, когда кое-что понял, наладить контакт оказалось не так-то просто. Сразу было бы куда легче!
— Все зависит от вас, Виктор Ильич.
— Вернее — многое. Но я часто отвлекаюсь на мелочи, они изматывают меня.
— Зачем же отвлекаться на мелочи, если у вас есть определенная цель?
Загранцев усмехнулся:
— У вас говорят: «Первый блин комом». Я тоже первый блин. Моя задача — больше видеть, больше анализировать: ведь те, кто придет мне на смену, должны быть более действенными, должны будут решать более сложные вопросы. А я вот… — Он кивнул на уродливые кучи ила и уселся на песок. — Кстати, что вы скажете об этом?
Костя присел рядом.
— Что ж сказать? Безобразие, конечно. Этот питательный грунт нельзя оставлять для вскармливания репейника, надо было сразу разровнять его, чтобы на нем мог вырасти прочный травяной покров, защищающий берег от эрозии.
— Верно, — скупо улыбнулся Загранцев, и лицо его тут же снова приобрело недовольное выражение. — Поражаюсь людям, Константин Сергеевич! Идут к гибели с песнями и уж слишком вяло пытаются оградить себя и окружающую среду от этой гибели!.. Да, кстати, запишите себе еще одно мое преступление.
— Та-ак. — Костя почувствовал, как у него внутри все сжалось в пружину. — Что вы еще натворили?..
— Да вот… покалечил немного двух молодых бездельников. Нашли себе развлечение: швыряли пустые бутылки в гнездо камышовой овсянки. Ну, я подобрал эти бутылки и запустил в них.
— Лихо. — Костя стряхнул с рукава приставший пух. — И долго это будет продолжаться?
— Недолго, скоро уйду. Я успел многое повидать, осмыслить и передал уже почти все мои соображения.
— Кому?
— Кому надо. Я здесь только наблюдатель. Я даже не имел права ни на что реагировать. Но… не смог… После меня будет что-то другое, более действенное.
— Поясните, пожалуйста.
— Это долгий разговор, отложим на завтра.
— Но я очень прошу вас, Виктор Ильич!
— И не просите: тот запас энергии, которым я располагаю, нужен мне на сегодня для моих прямых обязанностей. Надеюсь, это понятно? Растратив энергию на серьезную беседу с вами, я лишусь этой возможности.