Сестра наконец попала в вену.
— Иван Петрович спускается, — сказали от двери.
— Спасибо. Шура, попала? Молодчина. Раздевайте ее осторожно… Товарищ, выйдите! — Молодой хирург пытался сосчитать Катин пульс.
— Найди медальон…
— Товарищ, я вас прошу!..
Иван Петрович Левин неторопливо осмотрел пострадавшую. Негромко распорядившись о грелках, вливаниях и операционной, он возвратился к ней. Не отделенная еще от грязи, крови и нервной спешки, которые ворвались вместе с нею в эту комнату, она не казалась вместе с тем испуганной или подавленной. Напротив, в ней отчетливо проглядывало шоковое возбуждение.
— Группу крови определили? — уточнил Левин, снова щупая ее пульс и разглядывая лицо. — Как вас зовут?
— Екатерина.
— А отчество?
— Зовите просто Катя. Мне всего двадцать восемь.
Левин усмехнулся, отметив, что она не отводит своих лихорадочно блестящих глаз от его лица.
— Ну-с, ладно. Значит, Катя. У вас была раньше травма головы?
— Была. Тоже автомобильная катастрофа.
— Когда?
— Два года назад. Как вас зовут, доктор?
— Иваном Петровичем.
— Что меня ждет, Иван Петрович?
— Операция. У вас открытый перелом бедра с повреждением бедренной артерии. Ясно?
Она прикрыла глаза, и сразу же показалось, что умерла. Левин испытал даже мимолетную растерянность, так неожиданно было то, что он понял: только глаза и жили на этом бледном лице, а возможно, и во всем теле этой женщины. Но пульс был вполне приличным.
Чему он удивился, от чего растерялся? Мало ли видел он раненых в шоке с контрастами похлеще?
— Машина… Крутой поворот, звездочки… — бормотала она. — Медальон… — И опять, открывшись, вспыхнули на ее неживом лице лихорадочные глаза. — Медальон?.. Иван Петрович, пусть узнают у мужчины, который привез меня, не нашел ли он то, что я просила. — Голос ее неожиданно окреп, но был так же горячечен, как глаза.
— Не волнуйтесь, Катя. Уверяю вас, все это пустяки сейчас. — Левин отослал санитарку выполнять просьбу больной и распорядился ставить кровь. Его волновало возбуждение Кати. Лежала она спокойно, но глаза… Глаза у нее были просто безумные.
Пришла санитарка и, сказав сердито: «Ничего там не нашли», принялась дальше раздевать Катю. Молодой хирург старательно заполнял историю болезни.
— Ладно. Это мы потом, — подойдя к нему, сказал тихо Левин. — Мойтесь. И пусть сюда спустится анестезиолог.
— Ага… Хорошо.
— Иван Петрович, — неожиданно позвала Катя. — Я хотела бы поговорить с вами.
— Думаю, разговоры лучше отложить. Жгут лежит все же около часа. Времени у нас в обрез.
— Нам нужно поговорить именно до операции. И с глазу на глаз.
— Катя, уверяю вас…
— Очень прошу! Тем более что времени у нас мало.
Он видел — она горит этим желанием. И сдался.
— Ну-с, ладно. Я вас слушаю… Ах да! Шура, оставь нас, пожалуйста, на минутку.
— Какую вы хотите сделать мне операцию? — спросила Катя, когда сестра, округлив в удивлении глаза, вышла из комнаты.
— Вероятно, вошьем протез на место поврежденного участка артерии и произведем остеосинтез. — Левин усмехнулся. — Понятно?
— Конечно.
— Вы имеете отношение к медицине? По-моему, в истории болезни написано «инженер».
— Я поняла вас, Иван Петрович. — Теперь она словно потухла, ушла в себя, говорила размеренно, как «телефонный секретарь». — Значит, трансплантат и остеосинтез. Это надолго задержит меня здесь. Верно?
— Трудно сказать.
— Ампутация бедра проще?
Левин едва не сел на пол. Потер привычным жестом шрам на щеке. Через несколько секунд он все же нашел в себе силы сказать:
— Не понял.
— Иван Петрович, я прошу вас ампутировать мне бедро.
— Катя, я вас не понимаю…
— Разве это обязательно? Я прошу вас сделать мне простейшую и самую надежную операцию.
Левин поискал глазами стул, подтащил его поближе к каталке и сел. Снял колпак и вытер им лицо. За четверть века в хирургии он слышал такое впервые и сдавленно произнес:
— Но мы попытаемся спасти вам ногу… Ампутацию сделать никогда не поздно. Разве в таком возрасте имеет значение срок лечения?..
— Иван Петрович, у нас нет времени. Не будем открывать дискуссии. Я прошу об ампутации.
Левин был настолько поражен, что еще несколько секунд не мог найтись с ответом. Расстегнул верхнюю пуговицу не очень свежей своей сорочки, слегка распустил галстук.
— Поймите, сейчас нет показаний к ампутации…
— Поставьте их. Я отблагодарю вас.
— Погодите… оставьте это!.. — И думал лихорадочно, словно внезапно ушедшее из этой женщины возбуждение перетекло в него: «Это от травмы, конечно, но все же черт знает что!..» И бубнил растерянно: — Ни о чем не думайте, Катя, предоставьте это нам… Шура, где вы там? И где анестезиолог, наконец!.. — Левин поспешно пошел из комнаты.
Вот специальность! И через двадцать пять лет она все еще преподносит сюрпризы. С таким делом не соскучишься. Конечно, у Кати все от травмы, от шока. Дважды за два года попасть в автомобильную катастрофу!.. Но поди ж ты, оцени все сразу, впервые увидев человека! Левин легко поднимался по лестнице в операционную, покачивал головой, усмехался.
В этом здании люди нередко становились совсем иными, чем были на улице, в деле, за дружеским столом, даже в своей постели. С них будто снимались все условности, все наросшее за годы жизни. Левин наблюдал здесь людскую суть, и занятие это с годами стало ему необходимым, наверное, как и сама хирургия. Может быть, любопытство поддерживалось одиночеством? Возможно, он видел себя старым мудрым зверем, в познании окружающего мира постигающим и сам смысл существования?
Звери, считал Левин, мудрее людей, ибо мудрость — только опыт естественной жизни. Да, вполне возможно, что и себя он видел каким-нибудь сильным мудростью зверем. Но вот каким именно? Очень заманчиво — лев или красавец гепард, но очень уж хищно. Задумчивый бегемот, мирно стоящий в ряске жизни? Об этом ли мы мечтаем с юности! Слон? Но наш Иван Петрович хотя и был нетороплив и чуть обрюзг, но выглядел легким и скорее изящным, чем массивным…
Весь остаток ночи после операции Кати Левин, закончив какие-то очередные дела, заходил к ней в палату. Она спала под действием наркотиков. После переливания крови лицо немного порозовело. Сосудистый протез функционировал в эти первые часы хорошо. Сдав дежурство, перед тем как уйти домой, Левин вновь зашел в реанимационную палату. Катя сразу проснулась, лишь только он прикоснулся пальцами к ее руке, нащупывая пульс. И улыбнулась, обнаружив милую, совсем детскую ямочку на левой щеке.
— Доброе утро. — Левин сел на белый металлический табурет у кровати. — Как самочувствие?
— Спасибо, Иван Петрович, все хорошо.
— Вы молодчина. Выглядите как ни в чем не бывало.
— Вашими стараниями.
— Нет, тут и от пациента многое зависит. От его духа, а у вас совсем здоровые глаза.
Она сразу изменилась, словно он напомнил ей о чем-то. Так бывает с проснувшимся человеком, вдруг начавшим снова осознавать несчастье, забытое во сне.
— Не обращайте внимания на мои глаза. Говорят, они маловыразительны, — как будто со значением сказала Катя знакомым и неприятным ему голосом «телефонного секретаря». Он снова почувствовал в ней напряженность.
— Не верьте. Ваши глаза выражают недюжинный характер.
— Вы наблюдательны, Иван Петрович. Как вы думаете, это верное выражение: глаза — зеркало души?
«Если это правильно на сто процентов, — неожиданно подумал Левин, — то у этой красивой девушки внутри сейчас густой туман». А вслух сказал, вставая:
— Ну-с, ладно. А ногу вам мы, похоже, сохранили. Помните наши вчерашние разговоры?
— Уходите? Посидите немного, — попросила Катя. — Вас ведь никто не ждет, верно?
Левин удивленно вскинул брови. Катя снова улыбнулась. Ямочка на щеке делала ее лицо неотразимо милым. Сказала:
— Единственное мое неоспоримое достоинство — наблюдательность. В этом я могу составить вам конкуренцию.
Следуя за ее взглядом, Левин потрогал смятый воротничок сорочки, опустил глаза на пузырящиеся у колен брюки. Смущенно усмехнулся:
— Вы правы. Не ждет. А что вы скажете о желании выспаться?
— Лицо у вас действительно усталое. Но общество-то мое хоть немного бодрит вас?
Теперь Левин рассмеялся.
— Обязательно, самонадеянная молодость!
— Я нравлюсь вам?
— О боже! Не припомню в своей жизни другого такого разговора с пациентом. Да так стремительно…
— И все же?
— Ну а почему вы можете не понравиться?
— Вот именно. В том вся беда.
Левин вдруг почувствовал, что утрачивает ощущение реальности происходящего.
— Ну-с, ладно. Вы очень странная девушка, Катя. Вам, наверное, об этом говорили…
— Думаю, что в ближайшее время вы будете удивлены еще больше. У вас есть автомашина?
— Предположение по какому-нибудь масляному пятну?
— Нет, просто мне это важно знать.
— Важно, значит… Да, есть «Москвич», единственный член моей семьи. Ну-с, ладно. Поеду спать…
Это было похоже на бегство.
Левин переоделся в старый тренировочный костюм, прошел на кухню и поставил чайник.
В квартире стояла тишина. Дома никого не было. Тетушка подрабатывала где-то в гардеробе, а дядюшка — лифтером. Но на кухне еще не остыл утюг, задрав на столе кверху свой корабельный нос. Левин осторожно потрогал в задумчивости его полированную горячую плоскость и так же задумчиво отправился к себе в комнату за брюками. Уже вернувшись с ними на кухню, он неожиданно рассмеялся. А, собственно, в чем дело? Брюки действительно необходимо иногда гладить. Особенно если на них обращает внимание молодая красивая женщина.
Левин сидел на кухне с брюками в руках и беззвучно смеялся до слез. Молодые красивые женщины стимулируют мужчин разного возраста и не на такие подвиги!
Настойчивый телефонный звонок прервал его странный и страшный сон. Совершенно неожиданный, неясно почему явившийся…