лько искривление времени гарантирует его неуничтожение. Время изгибается, чтобы сохраниться. А раз так, то можно в том же хроновороте проделать полукруг и возвратиться в свое однолинейное время. Дилоны считают, что на полюсах природа сходит с ума. Во всяком безумии есть своя система, и чаще всего разумная. Безумие хроноворотов — единственная разумная защита от уничтожения. Итак, не бежать от хроноворота, а вынестись на нем, как на взбесившемся коне, в место поспокойней. Должен же, черт побери, где-то любой вихрь ослабнуть!»
Аркадий стал осматривать окрестности.
Мир был до того уныл, что щемило сердце. И на Земле встречались пустыни — их берегли, как достопримечательности природы. Но в тех пустынях чувствовалась первозданная величественность, они покоряли неприрученной грандиозностью. В околополюсном пространстве Дилоны на все стороны простиралась не пустыня, а могила. Кладбище окаменелых деревьев, мертвый песок!
— Вижу! — закричал Асмодей, энергично продираясь сквозь окаменевший кустарник. — Авиетка, Аркадий!
Это была не авиетка, а груда обломков. Асмодей извлекал из лома то один, то другой предмет. Аркадий относил в сторонку, что могло пригодиться. Ланна сосредоточился на какой-то трудно вьющейся мысли. Почти потеряв сходство с человеком, он казался Аркадию настоящей, очень доброй и очень грустной собакой, для чего-то вставшей на задние лапы. Аркадий хлопнул молодого Различника по плечу:
— Не старайся самостоятельно сообразить, для чего предметы, которые мы выуживаем из обломков. Лучше помоги перетаскивать.
Корпус авиетки распался, но почти вся аппаратура сохранилась. Асмодей вслух извещал, что можно использовать. Вот этот хрономоторчик, генератор фазового времени, питается и от радиации «Гермеса», и от двигателей авиетки. «Гермес» неизвестно где, а двигатели повреждены. Но почему бы для питания хроногенератора не взять гравитаторы? Их можно подключить и к хрономотору, чтобы выскользнуть из опасного времени в близкую фазу, в которой опасность отсутствует.
— А вот эта турбинка, — Асмодей с нежностью поворачивал небольшой приборчик, — по мощности не заменит настоящих двигателей, но если ее закрепить на обыкновенной доске да спарить с гравитатором, а у нас гравитаторов два, то получится самолет. Рекордов скорости не побить, но сменить пешее продирание сквозь чащу окаменевших веток на неспешный полет над ними — нет, это тоже неплохо!
И наконец, компьютер личин. — В бодром голосе Асмодея послышались грустные нотки. — Великое творение Марии Вильсон-Ясуко сильно повреждено. Компьютер способен создать два десятка личин, но сейчас об этом и не мечтать! Функционирует лишь программа трех личин, в том числе и нынешней номер семнадцать. Такая авария, а даже рожки на голове не погнулись!
— Твоя личина доброго дьявола так хороша, что мы согласны видеть тебя в ней всегда, — успокоил его Аркадий.
— Поищу дерево для самолета, — сказал Асмодей и убежал в чащу.
Аркадий подозвал Ланну. Ронна говорил, что дилоны, специализирующиеся на Конструкторов Различий, обязаны не только открывать, но и опровергать законы природы. Какие законы природы опровергал Ланна?
Ланна, оживившись от приятных воспоминаний, сказал, что опроверг Закон всемирного тяготения. В дипломе на Зрелость он сконструировал воду, которая рушится не вниз, а вверх. Антигравитационная вода была удостоена высокой оценки.
— Очень интересно. На Земле за такое изобретение ухватятся специалисты по фонтанам. А пока хочу предложить тебе одну задачку. Открой противодействие хроноворотам. Опровергни закон природы. Верней, не закон, а безумие природы. Поскольку противоборство с природой — ваше интеллектуальное ремесло, тебе эта задачка, так сказать, по мысли.
— Открою! — заверил Ланна и впал в отрешенность.
Асмодей отыскал массивное сухое дерево. Вытащив шпагу, он сделал выпад. Кончик шпаги удлинился узким лезвием пламени, киборг провел пламенем по стволу, мертвое дерево повалилось. Асмодей той же шпагой, превращенной в огненный резак, стал выпластывать в могучем стволе челнок. Он хвастался:
— Вот вы с Мишей Бахом посмеивались, что в личине номер семнадцать помесь средневекового аристократа с дьяволом. Но ты же знаешь, Аркадий, дьяволы — народ работящий, не бездельники. А как аристократы владели шпагой, даже ваши дети наслышаны. Нет, что за прелесть! Ручаюсь, что люди еще не знали такой летательной конструкции.
— Похожая была. Имею в виду ковер-самолет.
Асмодей на миг огорчился, что его опередили, потом сказал:
— Знаю, знаю! Я ведь изучал человеческую историю. Ваши предки, точно, летали на коврах-самолетах. При тогдашней бедности в моторах это было общепринятое летательное средство. Но ты же не будешь отрицать, что мой челнок-самолет оборудован гораздо совершенней давно отставленных ковров-самолетов?
— Отрицать не буду.
Ланну пришлось потрясти за плечо, чтобы вывести из сосредоточенности. Нет, решения пока не найдено, но определены три дороги, по которым он усердно шагал, когда Аркадий прервал его раздумья.
— Шагал не шевеля ногами и сразу по трем дорогам! — восхитился Асмодей.
Первая дорога — пересечь хроноворот, когда он разразится. Вторая дорога — умчаться с хроноворотом и сдвинуться к его внешнему краю, а там выскользнуть в невозмущенное время. Если дадут еще поразмыслить, он придумает и способ соскальзывания с хроноворота. В центре — спокойствие.
Аркадий уточнил:
— Спокойствие надо понимать так, что в центре хроноциклона течение времени полностью прекращается. В центре пребывает вечность.
— Правильно. В центре хроноворота миг равен бесконечности.
— Нового ты сказал немного, — оценил Аркадий плоды раздумья дилона. — Но омертвление времени в центре! Попасть в такое местечко и стать, не умирая, своей собственной нетленной статуей! Жуть! Между прочим, на Земле центр бури, где прекращается бушевание, называется «глазом циклона». Ты описал око вечности, глаз мертвого времени в центре хроноциклона. Постараемся в вечность не угодить.
— Челнок-самолет готов! — доложил Асмодей. — Можно любоваться.
Плотницкое искусство числилось в первой десятке двадцати пяти умений Асмодея. В широком стволе было вырезано шесть отдельных желобов. Три первых — для пассажиров, три задних — для аппаратуры.
— Я сяду впереди, — сказал Асмодей. — Куда держать, Аркадий?
— Держи на юг, снова на юг, пока не воротимся в гостеприимный город дилонов.
— Слушаюсь. Летим!
Асмодей вел лодку по обеим Гарунам: они оставались позади, одна чуть левее, другая чуть правее, — он ощущал их спиной. Высоту регулировал гравитатор, тягу создавал один из сохранившихся моторчиков, а на защиту Асмодей использовал и скафандры, и генераторы разбившейся авиетки, и переносной хронотрансформатор.
— Летим в броне, — похвалился он, когда лодка взмыла над лесом. — Если рангуны напустят резонансы, то потрясет, но не разорвет.
Внизу мелькали унылые картины: оголенные холмы, пустынные озера — и по зеркальной гладкости воды, не оживляемой дуновением ветра, виделось, что и вода мертва. Скорбный пейзаж озаряли двойным сиянием Гаруна Белая и Гаруна Голубая — холодная игра двойного света лишь усиливала омертвелость.
Дилон пожаловался:
— У меня путаются мысли, близится хроноворот. Такое смятение в голове! Мысли как огоньки… Вспыхивают, погасают…
Асмодей сбросил скорость и, склонив вниз рогатую голову, во что-то всматривался. Аркадий спросил, что случилось. Асмодей ответил растерянно — растерянность ни для каких ситуаций не была у него запрограммирована:
— То вижу, то не вижу!..
— Зрение ослабло? Ты же всегда хвалился, что твои глаза — разновидность оружия, а не только тривиальные приемники света.
— Выпусти на льва — с одного взгляда опрокину, я такой. Но вон тот лес впереди… Появляется и пропадает.
Лес был как лес — мертвый, темный, на стволах смешивалось голубое сияние одной Гаруны с яркой белизной другой. Асмодей закричал:
— Мы в царстве привидений! Запускаю защиту!
Теперь и Аркадий видел, что лес впереди то светлеет, то темнеет. Позади простиралась пустыня — она тоже то серела, то стиралась в дымке. Вправо увиделось озерцо — оно то выступало сверкающей чашей, то неразличимо сливалось со своими берегами. Аркадий снова повернулся к лесу. Лес появлялся и исчезал, его как бы накрывал и открывал полог.
— Разнотык времен? — Аркадий тронул за плечо дилона. — Схлест противоположных потоков времени? Что теперь делать?
Ланна бормотал, что его попеременно включает и выключает неведомая сила, он неспособен сосредоточиться. Асмодей быстро сказал:
— Аркадий, нас то выносит в будущее, то отбрасывает в прошлое.
Лодка подлетала к лесу. Реальные деревья превращались в призраки, но полностью не пропадали — полустертое, каждое продолжало слабо обрисовываться, затем снова восстанавливалось.
Аркадий потряс дилона:
— Ланна! Сколько лет живут на Дилоне деревья — вон те, что под нами?
Дилону понадобилось немалое усилие, чтобы понять вопрос.
— По вашему счету этим деревьям лет сорок.
— Отлично! Асмодей! Мы в хронобое. Но какой разрыв времени в этой их схватке?
— Вот-вот, разрыв времени! Выдержит ли его наша защита?
— Деревья то показываются в настоящем своем времени, то отбрасываются в прошлое и будущее. Но они остаются, Асмодей! Колебание между прошлым и будущим невелико. Ведь пятьдесят лет назад их еще не было и спустя пятьдесят лет не будет. Около ста лет — таков хроноразрыв.
— Разрыв в сто лет — амортизируем!
Лес долго не менял своего облика — стирался в призрак, густел кладбищем мертвых стволов, снова превращался в привидение. И, поглощенный созерцанием леса, Асмодей не сразу обнаружил перемены на самой летательной лодке. Обернувшись назад, он вдруг обнаружил, что коробка с едой для Аркадия пропала. Остальной багаж лежал, а коробки не было, словно она выпала в полете. Но сохранились веревки, скреплявшие коробку с лодкой, они натягивались под прямым углом, словно по-прежнему схватывали груз! Асмодей крутанул лодку влево — и веревки пропали. Асмодей повернул лодку направо — веревки появились. Еще круче вывернув лодку направо, он погнал ее под углом к прежнему курсу. Коробка не возникла, но под туго натянутыми веревками что-то затемнело.