Ругательства у киборга не были запрограммированы, но вырвавшееся у него восклицание было равнозначно брани.
— Что с тобой? — спросил Аркадий.
— Впереди хроноразрыв увеличивается. Исчезает не только коробка с едой, но и аппаратура.
— Защита не экранирует от колебаний времени?
— Может, дерево, из которого сделана лодка, сохранится долго, мертвая древесина долговечна. Но нас унесет, Аркадий. Защита будет экранировать пустоту, а мы будем валяться на мертвой почве, в мертвом лесу. Нас разорвет — голова затормозится в прошлом, туловище устремится в будущее. Это даже не для меня. Бежим назад!
Аркадий не захотел поддаваться панике. Спасение — на юге. Там ни разнотыков времен, ни хроноворотов. На севере — лишь отсрочка гибели.
— Я гибели не боюсь! Страх смерти в меня не внедрен. Я опасаюсь за тебя и за этого наполовину безжизненного юношу. Слушаюсь. Держу прежний курс.
Теперь и Аркадий поминутно оглядывался на багажник. Коробка больше не появлялась, пропали и скрепляющие ее веревки — возможно, уж навеки не состыковаться ему в едином времени со своей пищей. Лучше все же смерть от голода, чем от разрыва времени в теле! Потом на корме стали пропадать и другие предметы. Аркадий повернулся к Асмодею и закричал. Асмодей пропал. На первой перекладине качался его смутный силуэт. Аркадий схватился рукой за призрачное плечо киборга. Пальцы прошли сквозь плечо, как сквозь дымок. Лес внизу заметался, обе Гаруны нестерпимо засверкали в глаза. Аркадий потерял сознание.
Когда он очнулся, впереди сидел реальный Асмодей и сосредоточенно вел лодку на две Гаруны — большую, обжигающую белым жаром, и маленькую, ласкающую фиолетово-голубым сиянием.
— Ты жив, Асмодей, ты жив!
— Как видишь.
— Значит, ты услышал меня? Я кричал, чтобы ты сменил курс.
— Ничего я не услышал. Разве можно услышать человека, который жил за сто лет до тебя? Мы были уже в разных временах. Я сам изменил курс в последний миг, когда это было возможно. А хронозащита восстановила нашу одновременность.
Аркадий обернулся. На корме все лежало в прежнем порядке. Коробку с пищей охватывали веревки. Аркадий передернул плечами, избавляясь от тошнотворного страха. Все восстановилось, но путь на юг закрыт. Внезапная гибель не разразилась, но и спасения нет.
Ланна приподнял свалившуюся на плечи голову, повернулся — мутные печальные глаза уставились на Аркадия.
— Я рад, что тебе лучше, Ланна, — сказал Аркадий. — Мы едва не попали в тяжелый разрыв времени, но благополучно ушли.
— Ты сказал, пришелец, что из хронобоя мы ушли? Нас настигает хроноворот. Это не лучше.
Внизу проплывали лески и озера, холмы и долины — безжизненный мир, арена беспощадных вибраций времени. Новый пейзаж мало отличался от прежнего: та же мертвая пустыня, те же стволы погибших деревьев, те же тускло поблескивающие озера. Лишь глаза киборга могли различить в этом однокрасочном мире какие-то несхожести. А когда и обе Гаруны стали съезжать налево, Аркадий понял, что их выворачивает.
— Старайся держать прежний курс, — посоветовал он.
— Не могу. Аркадий, посмотри вниз. Тебе не кажется, что слева мир становится снова призрачным? Вон там, на линии горизонта.
У горизонта, слева, все расплывалось. Похожее исчезновение пейзажа совершалось, когда они стремились на юг. Но тогда исчезали и возникали предметы и справа, и слева. А здесь пропадал только левосторонний мир, и пропадал издалека — горизонт слева суживался, все дальнее закатывалось за ее надвигающуюся линию, все ближнее сохранялось.
— Это хроноворот, — размышлял вслух Аркадий. — Ланна обещает что-то страшное, но пока я вижу лишь выход в фазовое время. Правда, угол больше того, какой мы применяли на «Гермесе».
— Страшное еще будет, Аркадий. Потряси Ланну, он скажет.
Трясти Ланну было пустой затеей. Дилон так измучился, что впал в беспамятство. Он откинулся на сиденье, вытянул вверх острую мордочку, закрыл глаза.
Аркадий вспоминал, что знает о хроноворотах. По термину — завихрение времени. Рождается в схлесте противоположных времен. Попали в кольцо времени и несемся в нем. Пока все просто…
Да, но почему так боятся хроноворотов дилоны? Что в них опасно? Меняется скорость вращения времени? Вихревой заворот сжимается, хронокольцо превращается в хроноколечко, хроноколечко завинчивается в точку. Какая же бешеная скорость бега времени в схлопывающемся хроноколечке! Если в центре большого хроноциклона время замирает и мгновение оборачивается вечностью, то в ветвях время столь ускоряется, что и вечность равнозначна мгновению. И задолго до того все гибнет! Не только живые клетки, но и почти бессмертные граниты Скандинавии не устоят. Короче — взрыв!
Аркадий окликнул киборга:
— Тебе не кажется, что диаметр хроноворота уменьшается?
— Мы не сделали и одного витка, как же судить о том, уменьшается ли диаметр следующих витков? Наберись терпения, Аркадий.
Терпение относилось к свойствам характера, которые были дарованы Аркадию с большим недобором. Он всматривался и всматривался во все, на что падал взгляд. И первый увидел перемену у светил: ослепительная Гаруна Белая потускнела, темная Гаруна Голубая разгоралась. Вскоре Гаруна Голубая совсем затмила Гаруну Белую. И она уже не была голубой с сумрачной фиолетовостью, а добела накалилась. Затем блеск ее притушился, а сверкание Гаруны Белой восстановилось.
— Полный цикл, — сказал Асмодей. — Хроноворот сокращается. Горизонт призрачности приблизился. Жду приказа.
— Может, прокрутимся еще один виток?
— Опасно. Ты угадал сжатие хроноворота. Но как угадать, скоро ли кольцо превратится в точку?
Та полоса слева, где даже близкие предметы становились силуэтами, на втором витке приблизилась. Справа простиралась обширная пустыня — все было мертво, но вещественно, предметы отбрасывали тени. Они были реальны, и небо над ними было реально. А слева уже ничего не было, лодка-самолет мчалась по четкой линии пустоты, за этой линией даже неба не было.
Аркадий понял, что дальше медлить опасно.
— Асмодей, выбрасываемся из вихря наружу! Пересечь хроноворот!
Асмодей гордился, что застрахован от человеческих эмоций, хотя способен все ощущать острей, чем люди. Но то выражение, с каким он обернулся к Аркадию, было ужасом.
— Но ведь это значит снять хронозащиту!
— Асмодей, не медли! С каждым витком время убыстряется. Хронозащита вскоре не сможет противостоять бегу времени.
Киборг успокаивался быстро. А пейзаж пустоты, поглощавшей слева предметный мир, действовал сильней приказов Аркадия.
— Аркадий, возьми в свое поле Ланну. Раз, два!..
Летящая лодка врезалась в грунт. Аркадия и Ланну вышвырнуло наружу. Аркадий вскочил, помог подняться дилону. Асмодей ходил вокруг лодки и ликовал:
— В последнюю микросекунду! Уже ничего времени не осталось. Погляди, Аркадий! — Он показывал когтистой рукой на обломки лодки.
— Чего веселишься? Разбил уникальный воздушный корабль, повредил аппаратуру. Повод для торжества недостаточный.
— Нет, ты погляди! — орал Асмодей.
Он совал Аркадию обломок развалившейся лодки. Аркадий взял обломок в руки, меж пальцев стала сыпаться труха. Аркадий поднял другой обломок, тот рассыпался еще до того, как его подняли. Еще недавно каменно-прочное дерево распадалось при легком прикосновении.
Пришедший в себя Ланна сказал:
— Мне надо сосредоточиться. Потом объясню, что случилось.
— У нас не хватит времени, чтобы ты своим умом все открыл. Поэтому не сочти за оскорбление мое толкование.
И Аркадий объяснил, что киборг снимал хронозащиту двумя этапами — сперва с летящей лодки, потом лишь с них троих. Но за тот десяток минут их собственного времени, что лодка летела в убыстренном внешнем, для нее пробегали не мгновения, а годы. Лодка, дряхлея, уже в воздухе стала рассыпаться. Асмодей посадил ее в миг, когда готовилась отвалиться корма с аппаратурой. Было бы катастрофой, если бы их хрономоторы, гравитаторы и генераторы силовой защиты при падении разбились.
— Но они ведь тоже состарились, когда твой друг Асмодей снял хронозащиту с лодки, — возразил молодой Различник, обнаруживая, что не только внимательно слушает, но и быстро делает выводы. — Я сейчас подумаю и определю…
— Проверить надо, — сказал Асмодей.
Втроем они собрали аппаратуру. Лицо Асмодея мрачнело.
— Дерево все истлело, оно недолговечно. Защита в порядке, там такая прочность. Гравитаторы слабей, чем прежде, но, если придется падать, не разобьемся.
— Хрономоторы?
— Да, Аркадий! Хрономоторы не вынесли хронотряски. Черт его знает, какие прокладки! Простого аппарата не смогли по-человечески изготовить. Я попробую подремонтировать их.
— Что тебе нужно для этого?
— Местечко подальше от хроноворотов. И время — обыкновенное время, но в достаточном количестве.
Аркадий осмотрелся. Асмодей посадил рассыпающуюся лодку на лесной прогалине. Кругом громоздились окаменевшие стволы. На севере, над полюсом, клонящемся то к одной, то к другой звезде, разъяренно калилась Гаруна Белая и томно струилась Гаруна Голубая. Там спокойствия не найти, там короткие островки умирения, крохотные интервалы между трясками. Спокойствие только на юге, в стране дилонов, и только в часы, когда их неведомые враги не начинают убийственные резонансные обстрелы. Но туда преграждает путь хронобой. Разве их, забронированных еще крепкой хронозащитой, не вышвырнула оттуда схватка остервенелых хронопотоков? Где гарантия, что, лишенные хронозащиты, они уцелеют в фокусе неистового хронобоя?
— Шагаем на север, — приказал Аркадий.
«Предусмотреть последовательность действий, — думал Аркадий, двигаясь за быстро шагающим Асмодеем. — Первое — удалиться от хроноворота. Но где-то дальше время до того заторможенное, что это уже не время, а вечность. Быть вне времени столь же гибельно, как и угодить во время убыстренное. В одном гибнешь от мгновенного состаривания, в другом — от консервации сиюмгновенности. Хрен редьки не слаще. — Аркадий усмехнулся: — Сколько бы усилий понадобилось дилону, чтобы своим умом дойти до ощущения вкуса неведомых ему хрена и редьки. И как ошибался тот древний философ — а ведь он так нравился в школе, который придумал для счастья формулу: „Остановись, мгновенье, ты прекрасно!“ Черта с два было бы счастье, если бы мгновенье реально остановилось!»