— Кто посадил его в тюрьму? — жалобно спросил губернатор.
— Вы сами, сеньор Веласкес, вы сами…
— Значит, речь идет о…
— Сейчас вам будет ясно, сеньор Веласкес, о ком идет речь; сейчас будет ясно!.. Так вот: молодому дворянину наскучило в церкви, там темно, душно, едва мерцают свечи; он вышел и стоит на ступеньках, на солнце, стоит и улыбается беспечно. Он видит людей, которые притаились рядом, он знает, что ему угрожает. Один шаг, один неосторожный шаг со ступенек на землю, — на него бросятся с четырех сторон люди, его схватят, и тогда он снова в ваших руках, предоставлен вашей милости и вашему справедливому суду. Но он весел. Вот он играет шпагой, легко вертит ее в руках, — вы сохранили ему шпагу в тюрьме — это ужасная неосторожность, сеньор Веласкес! Он играет шпагой, точно хочет вызвать этих сеньоров на дуэль. Вот он вынимает из кармана кусок хлеба, отламывает кусок, жует. К ступенькам церкви подходит птица, большая индейская птица с пестрыми перьями. Индейцы называют эту птицу «гуари»; испанцы еще не придумали ей имя. Дворянин бросает птице крошки хлеба. Птица клюет; он улыбается, бросает ей еще. Кажется, он занят птицей больше, чем людьми, притаившимися рядом. Те стоят, не дышат, зубами скрипят от нетерпения, готовы броситься при первом его неосторожном шаге. Пленник хочет погладить птицу, у нее красивые пестрые перья, синие, золотистые… Птица сердится, она отступает, потом наскакивает на пленника, точно дразнясь. Пленник вынимает шпагу; он шутя фехтует, целясь птице в глаз. Вот он делает, увлекшись, выпад вперед и, сам того не заметив, с последней ступеньки сходит на землю…
Легкий стон послышался за циновкой, в спальне астролога. Паж Ортегилья в ужасе отполз в глубь комнаты, от циновки, под которой подслушивал. Мальчишку трясло от волнения. Но сеньор де Карнас ничего не заметил.
— … Пленник делает шаг вперед и в это же самое мгновение огромный альгвасил — имя этого негодяя вы знаете, сеньор губернатор, это Хуан Эскудеро, ваш любимый помощник, — огромный альгвасил бросается на пленника сзади, прямо на спину, как ястреб на теленка, и накрывает его своим плащом. Остальные шестеро подскакивают с разных сторон, пленнику вяжут руки, у него отбирают шпагу, его снова ведут в тюрьму…
— Да, но из тюрьмы он снова убегает!..
— Конечно, конечно, он убегает, у него на острове много друзей.
— Вы говорите о Кортесе?..
— Конечно, я говорю о нем, о Фернандо Кортесе. Этот человек помог вам завоевать Фернандину, а вы посадили его в тюрьму, сеньор Веласкес.
Губернатор вскочил и забегал, тяжело дыша, по террасе.
— Это было так давно! — сказал губернатор. — Зачем вы мне про это говорите?.. Я о будущем просил вас гадать, а не о прошлом, сеньор де Карнас! Теперь мы с Кортесом друзья. Я сделал его, худородного дворянского сына, алькальдом города Сант-Яго. Я подарил ему поместье и дом. Я назначил его генерал-капитаном всей армады. Я доверил ему завоевание новых земель во славу нашего короля! Скажите мне о будущем, сеньор де Карнас! Какова будет армада? Много ли золота привез мне из похода Фернандо Кортес?
— Фернандо Кортес еще не забыл о прошлом, дорогой Веласкес.
— Значит, вы думаете, — он мне изменит? Предаст?
— Я ничего не думаю, мои сеньор, я говорю только о том, что вижу.
— Что еще покажет вам ваш сосуд?.. Меня интересует не прошлое, а будущее. Посмотрите еще, дорогой де Карнас!
— Мой сосуд говорит: прошлое живо; Кортес его не забыл. Или вы думаете, — ему легко забыть, сеньор Веласкес, как вы заковывали его в цепи и в рубище пленника гоняли по городу? Как он ободрал в кровь ноги и спину, спускаясь из окна тюрьмы, в цепях, из верхнего этажа? Как он плыл морем, спасая свою жизнь, и едва не погиб, ослабев, у самого берега? Вы думаете, что это можно забыть, сеньор Веласкес?
— Я так и думал, — вяло сказал Веласкес, садясь и опуская голову. — Я так и думал: он не забыл.
— Да, это была большая неосторожность, сеньор Веласкес, большая неосторожность тогда посадить его в тюрьму, а теперь назначить генерал-капитаном.
Веласкес весь поник в кресле.
— Мне кажется, вы правы, сеньор де Карнас, — сказал Веласкес. Он вздохнул и подтянул съехавшую шпагу. — Значит, и шут не шутил?
— Да, и шут не шутил.
— Но погодите, сеньор де Карнас, еще не поздно! — Веласкес снова забегал по террасе. — Еще не поздно! Флотилия еще не ушла в море. Кортес еще в моих руках! Я могу сместить его, пока он здесь. Суда, люди — все принадлежит мне. Остров еще в моих руках. Я сегодня же ночью приказом смещу Кортеса и объявлю генерал-капитаном другого! Памфило Нарваэс — он мне родня, он верный человек. Да, да, еще до наступления утра Памфило Нарваэс станет генерал-капитаном всей армады!
— Нарваэс? — астролог не скрыл насмешливой улыбки, но закивал согласно головой. — Да, да, сеньор Нарваэс, конечно!
— Прощайте, сеньор де Карнас, спасибо! — Губернатор вложил в руку астролога двадцать золотых кас-тельяно и выбежал вон.
Астролог занялся своим горном. Он крикнул пажа, чтобы тот принес воды вымыть руки: «Паблико!..» Но паж не откликался. Куда он делся, негодник? Только что мальчишка был здесь, за циновкой, подметал пол в спальне. Куда же он делся, безбожник?..
Де Карнас не нашел пажа ни в спальне, ни в других комнатах. Паблико Ортегилья был уже далеко. Он бежал дальней улицей к дому, над которым висело черное с белым крестом знамя, к дому Фернандо Кортеса.
Паблико бежал не оглядываясь. Его мальчишеские губы дрожали. Он нес полный короб вестей для дона Фернандо. Паблико и сам весь дрожал от гордости, от радости, от нетерпения. Он летел быстро, прижав руки к бедрам, точно боялся невзначай просыпать свои важные срочные вести.
Глава третьяОЧЕНЬ ДЛИННЫЙ ДЕНЬ
Весь следующий день Лопе ходил счастливый.
Солдат! Солдат армады! Рано утром Лопе привел в порядок одежду, вычистил плащ, натер мелом рукоять шпаги и серебряные перемычки на поясе. Единственный цирюльник в Сант-Яго бесплатно подбрил ему бороду и усы. К полудню он позавтракал в харчевне в счет будущих доходов. Веселый, гордый, откинув плащ с левого плеча и небрежно приподняв полу сзади кончиком шпаги с щегольством старого солдата, Лопе подошел к дому Кортеса.
Здесь, у столов, у знамени с белым крестом, день и ночь толпились люди. Конкистадоры, дворяне, солдаты со всей Фернандины — из Пуэрто де Лос Пинос, из Макаки, из Тринидада, с острова Ямайки, из Сан-Доминго — толпой стояли у дома: всех привлекала новая армада.
Когда подошел Лопе Санчес, небрежно звеня по камням кончиком шпаги, концом острой бороды упершись в воротник, сияя выпученными глазами и синим перебитым носом, молодежь перед ним расступилась.
— Лопе Бенито Санчес из Новой Кастилии, — важно сказал Лопе писцу, сидевшему за столом.
Писец вписал имя в книгу и пододвинул Лопе пятнадцать песо из кучки, лежавшей на столе.
— Сеньор Кортес обещал мне камзол и полное снаряжение, — гордо сказал Лопе.
Писец небрежно взглянул на него.
— Камзол проси у самого сеньора, если тебе его обещали, — сказал писец. — А снаряжение? Вот, можешь выбрать себе щит на том столе; только за него у тебя отсчитают пять золотых песо из твоей доли доходов.
— Арбалеты? — спросил Лопе.
— Арбалетов у нас не хватило и на первую сотню, — сухо сказал писец!
Лопе огорчился. Без коня, без арбалета, придется идти в поход простым пехотинцем, ни в стрелковую, ни в конную часть.
Лопе долго выбирал щит и выбрал хороший, прочный, обитый кожей, с переплетом из медных прутьев. Щит несколько утешил Лопе. Он прошелся перед домом раз, другой, оглядывая толпу. Может быть, он найдет здесь кого-нибудь из прежних товарищей, участников старых походов?
Людей было много, но все незнакомые, молодежь. Были и совсем мальчишки, лет по шестнадцати, — безусые лица, восторженные глаза. На Лопе смотрели с завистью, — на его шрам, на выправку старого солдата, на перебитый нос. Лопе стало грустно, — он вспомнил себя таким же безусым парнем, молодость вспомнил, итальянский поход… Хосефина тогда еще была ему невестой… Лопе вздохнул. Куда девались товарищи, с которыми он делил опасности давних походов? Где они все? Полегли там, за морем, или здесь, в Новом свете, в болотах Дариена, в лесах Твердой Земли? Где Пабло Руис, где Каталано, где Мигель, верный друг, Мигель Самбора? Луис Кастанья жив, но уже не годен в солдаты: стрелой пробило коленные связки, остался хром. Где-то он теперь? Лопе еще раз вздохнул.
Возле дома и на площади кучками стояли люди, толковали про новости, про поход. Суда пойдут на запад, к Юкатани, к берегам, у которых в прошлом году побывал капитан Грихальва. Сеньор Кортес хотел пройти поначалу тем же путем, что и Грихальва, но потом двинулся в глубь страны, в земли, в которых никто из христиан еще не побывал.
Только в прибрежных деревнях Грихальва наменял золота на тридцать тысяч песо. А там, в глубине страны, его больше, много больше!.
— Индейцы там по берегу живут разные, одно племя не похоже на другое, — рассказывали те, кто побывал с Грихальвой. — В иных местах хорошо принимают: плодов принесут, птицы и к себе на берег зовут. Золота дадут, песку золотого отсыплют целый мешок за железный топорик. А в других местах — презлые живут индейцы, к берегу ни за что не подпустят. Встречают дротиками, а то и отравленной стрелой.
— Жарко пришлось нам на обратном пути, — рассказывал Берналь Диас, красивый стройный солдат с сухим лицом кастильца. Вокруг Диаса стояло много народу. Диас был опытный, бывалый солдат; он провел весь поход на судах Грихальвы, да еще раньше побывал у тех же берегов и у Флориды, с капитаном Эрнандо де Кордова.
— Плохо пришлось нам на Потончане, на обратном пути, — рассказывал Берналь Диас. — Индейцы не давали набрать пресной воды, не подпускали к своим колодцам. Немало людей положили мы на берегу, и все же ушли без воды, — едва не погибли на судах от жажды.
— Потончан? О, там, говорят, у индейцев и бадьи, и ступки, и даже плошки из чистого золота! Правда ли это? — Люди сдвигались ближе, глаза разгорались, руки сжимали рукоятки мечей и шпаг. Фернандо Кортес, новый генерал-капитан, — смелый человек, он не станет лепиться к берегу, как этот трус Грихальва. В новом походе они все станут богаты, вернутся с золотом, с пленными, покрытые славой.