Везли коней, пушки, солонину, везли все, что можно было достать, забрать или купить в городе Сант-Яго за эти последние ночные часы. В единственной мясной лавке города не осталось ни ливра мяса: все двенадцать коровьих туш, приготовленных для населения, свежезасоленные, повисли на крюках в кладовой провиантского Судна «Санта Тереса».
Весть о неожиданном отплытии поползла по городу, от дома к дому. Горожане шептались: почти из каждой семьи уходил в армаду брат или сын, или муж, и вскоре после полуночи новость стала уже известна всем. Но только часам к трем утра известие о бесчинстве, о самовольном отъезде Кортеса доползло до стен бревенчатого губернаторского дворца. На пороге спальни сеньора Веласкеса весть задержалась еще надолго: две партии боролись во дворце: одна — за Кортеса, другая — против. Дворцовая охрана была «за», телохранитель-«против». Телохранитель велел ночному пажу разбудить губернатора.
— Разбужу, ваша милость! — сказал ночной паж и молча улегся на пороге спальни у прикрытых дверей. Паж тоже был на стороне Кортеса.
Паж Мануэль дождался, пока побледнеют звезды, глубокое синее ночное небо начнет светлеть, пока за стеной не завоют индейские дудки, по которым индейцы встают на свою молитву, и не закричат хриплыми голосами толстоголовые индейские собаки, — только тогда он вошел в спальню.
— Сеньор губернатор, — неохотно сказал Мануэль. — Сеньор губернатор, проснитесь!
Пока губернатор проснулся, понял, вскочил, — прошло еще довольно много времени. Оседлали коня. Забегали слуги. Губернатор самолично выехал в порт.
Один только спутник был с ним, кроме слуг. Невысокий сутулый человек, в фиолетовом камзоле, обритый, как патер, без бороды и усов, — Памфило Нарваэс, его племянник.
Все было пусто на берегу. Одиннадцать судов армады отошли в глубь залива и выстроились на линии горизонта, подняв все паруса. Заря уже золотила борта и мачты, и белые крылья парусов.
— Ушли! — растерянно сказал губернатор. — Он ушел, Кортес, без моего приказа.
С одного из судов спустили лодку. Вода была тиха, еще по-ночному сумрачна. Лодка спокойно шла к берегу. Когда лодка приблизилась на полсотни туазов, кто-то услужливо подал сеньору губернатору подзорную трубу. В лодке сидел сам Кортес, с ним два его капитана.
Лодка подплыла еще ближе и остановилась. Губернатор опустил трубу. Теперь лодка была на расстоянии человеческого голоса.
— Сеньор Кортес!.. — с усилием крикнул губернатор. — Зачем вы вывели мои суда в море? Что значит это самовольное отплытие?..
Кортес встал в лодке.
— Дорогой сеньор Веласкес! — Кортес кричал, не напрягая голоса, но каждое слово было слышно, точно он стоял рядом. — Прошу простить меня, дорогой сеньор!.. Я очень тороплюсь!.. Еще много дела мне предстоит в тех землях, куда я направляюсь. Потому я и вывел мои суда без вашего приказа.
Кортес махал рукой. Он смеялся открыто; улыбались и оба капитана.
— Нет ли у сеньора каких-либо распоряжений? — вежливо спросил Кортес.
— Распоряжений? — Веласкес, растерянно оглянулся. Слуги отворачивали лица. Паж Мануэль фыркнул в рукав камзола.
Шлюпка уже отплывала.
— Остановить! — вдруг отчаянным голосом закричал губернатор. — Остановить сейчас же лодку!.. Кортеса на берег!.. В цепи, в тюрьму!.. Людей сюда, людей!..
Губернатор подскакал к самой воде.
— Памфило, на помощь! — крикнул губернатор.
Памфило Нарваэс беспомощно огляделся.
— Никого нет! — уныло сказал Нарваэс.
Ни одной лодки не осталось поблизости на берегу, в порту было пусто.
— Остановить! — срывая голос, хрипел губернатор. Слуги топтались на месте. Лодка уходила все дальше от берега.
Когда лодка отошла совсем далеко, из-под скамейки высунулась чья-то голова в плоском берете. Это был шут, Хуан Сервантес. Пока его прежний хозяин был близко, шут прятался под скамейкой.
— Что ты наделал, Диего! — тонким пронзительным голосом закричал шут. — Ай, что ты наделал, дурак Диего!.. Зачем ты отпустил Кортеса?.. Теперь он разорит тебя в конец!.. Он набьет золотом свои суда, а тебе не вернет денег даже за твое кислое вино!..
— Это шут!.. Взять шута! — Губернатор от ярости задыхался.
Шут плясал на скамейке, насмехаясь над ним. Он что-то еще кричал, но слов нельзя было разобрать. Лодка была уже далеко, ветер относил слова. На капитанской каравелле суетились, готовясь принять лодку на борт.
— Поздно! Уплыли! — сказал Памфило Нарваэс.
— Что мне теперь делать, Памфило?.
Памфило думал.
— У Кортеса мало провианта, суда зайдут еще, должно быть, и в Тринидад, и в Макаку. Можно выслать отряд берегом и задержать их в пути.
— Ты прав, Памфило! — закричал губернатор. — Я дам знать в Макаку, в Хавану, в Тринидад, во все порты на пути армады. Сегодня же разошлю отряды по всему побережью!.. Всем алькальдам прикажу задержать флотилию в пути. Арестовать Кортеса! Он не уйдет далеко!.. На этом острове я еще хозяин…
И, грузно повернув коня, губернатор поскакал обратно во дворец.
Глава пятаяПЕДРО ДЕ АЛЬВАРАДО
В кормовой башне капитанского судна набилось много народа. Здесь был Кортес, его капитаны Антонио Монтесино, Сандоваль, Алонсо де Авила, Пуэртокарреро, Франсиско де Монтехо, секретарь армады Диего де Годон и личный секретарь Кортеса — Педро Фернандес. Тут же вертелся и шут, Хуан Сервантес.
— Зачем вы берете шута, сеньор Кортес? — спрашивали капитаны. — Этому человеку нельзя доверять. Он продаст отца и мать!..
— Хуже того: этот человек меня самого продаст, — смеялся Кортес. Но шута все-таки взял.
В последнюю минуту умолил Кортеса взять его с собой и Паблико Ортегилья, мальчик пятнадцати лет, слуга астролога Мильяна де Карнаса.
— Я буду служить вам, как пес Леонсе, ваша милость! — клялся Паблико. — Я буду подавать вам еду и вино, буду спать на пороге вашей спальни. Возьмите меня, сеньор!.. Мне не надо ни золота, ни доли в добыче — я хочу сразиться с неверными в бою, добыть себе славу. Я умею биться, как взрослый воин, — клянусь, высокородный сеньор!..
Кортес взял мальчика к себе в пажи. Он взял на судно даже Эскудеро, Хуана Эскудеро, того самого альгвасила, который когда-то первым наскочил на него у церкви, по приказу губернатора.
— Зачем он вам, дон Фернандо? — удивился Сандоваль, молодой капитан, друг Кортеса.
На капитанском судне было тесно; тесно было и на других судах. Всего отплыло девять больших каравелл и две бригантины поменьше, без палубы и крытых башен. На двух больших судах в трюмах везли коней. Всего коней было шестнадцать, и заплатили за них неслыханные деньги: по нескольку тысяч золотых песо за голову. Кони дороги были в Новом свете.
— Конь мне сейчас дороже дома! — объявил Кортес. В последний час перед отплытием, чтобы заплатить за двух коней, он продал сант-ягскому купцу свой городской дом — последнее, что у него еще оставалось.
— А как же будет с доньей Каталиной, вашей супругой, дорогой сеньор? — наивно спросил паж Ортегилья.
Кортес промолчал, сухо улыбнувшись. Что ж, Каталина вернется к сестрам в нищету, из которой он ее взял…
Лопе Санчес, обладавший чутьем старого солдата, пристроился на «Санта Тересе» — большом, поместительном и сильно нагруженном провиантском судне. В кормовой башне «Санта Тересы» было тесно и грязно. Здесь висели бычьи туши, визжали живые свиньи, в трюме перекатывались бочки с моченым горохом, с вином, с уксусом, с оливковым маслом; по углам были свалены мешки с мукой и с сухарями. Хозяйничал над всем этим эконом Хуан де Торрес, старый увечный солдат, уже негодный в бою.
Торрес оглядел Лопе, его выпяченную грудь, усы, худой перебитый нос, впалый живот и улыбнулся.
— Какой ты, земляк, худой и длинный! — прохрипел Хуан де Торрес. — Да ничего, с помощью бога на «Санта Тересе» откормишься.
Лопе осмотрел трюм, подсчитал мешки, бочки и огорчился: вина было мало. Всего четыре бочонка на всю армаду! Из четырех три достанутся капитанам.
Без вина в походе!.. У берегов Юкатана весь январь и февраль дули жестокие северные ветры; еще не известно было, какими землями они проникнут в глубь индейской страны, — леса там будут или болота, или пески; так или иначе, без вина лихорадка истреплет солдат. Без вина не согреться ни на море, ни на суше; иной раз в походе среди немирных индейцев и огня нельзя к ночи развести. Примочки из андалузского вина хороши для свежей раны. А если к кому-нибудь прилепится в горах злая простуда, надует ветром горло или щеку, тоже лучшего нет в походе лекарства, чем вино…
— Мало запасли для нас, солдат, вина, земляк Торрес! — Лопе бродил по судну огорченный.
— О вине, Санчес, не беспокойся! — утешил его Хуан де Торрес. — Всего будет вдоволь — и вина, и мяса.
Они плыли на запад, вдоль самого дикого берега Фернандины, еще не везде заселенного испанцами. Леса сползали по горам к самому берегу, у скалистых берегов шумел прибой. Ни одного дыма не было видно над деревьями, — индейцы в этих местах давно ушли от берега в глубь страны, в леса, попрятались в горы. Этот остров назвал Фернандиной еще старый адмирал — Кристофор Колумб — в честь короля Фернандо; здешние индейцы называли этот остров Кубой. Берег Кубы здесь был довольно беден золотом; только в одном месте, недалеко от Макаки, в лесах, на берегу большой безымянной реки, расположились королевские прииски.
Суда флотилии, далеко растянувшиеся караваном, шли близко к берегу; капитанское судно впереди. Ночи были безлунные, стоял декабрь; суда шли только днем, к ночи бросали якорь. На шестой или седьмой день пути, к заходу солнца, сигналом с капитанского судна Кортес приказал остановиться.
Лопе разглядел земляной вал на берегу высокий частокол, башню маленькой крепости, сложенную из толстых бревен. Здесь, под замком, жили королевские индейцы, работавшие, на приисках. Здесь же находились королевские склады.
Когда стало темно, лодки с судов пошли к берегу. К полуночи на провиантское судно выгрузили пять бочек солонины, десяток мешков маниоковой муки, бочонок с оливковым маслом.