— Конь? Конь у вас будет, дон Педро!
Кортес снял с себя золотую цепь — единственное украшение поверх гладкого коричневого плаща — и протянул ее Альварадо.
— Берите! За эту цепь вам дадут любого коня.
Педро взял, нисколько не удивленный.
— Я слыхал о вас, вы щедры, дорогой Кортес, — сказал Педро.
— Щедр к друзьям! — добавил Кортес. С полминуты они смотрели друг другу в глаза: голубые веселые пьяные глаза Альварадо смотрели в потемневшие от ночного разгула, но — совершенно трезвые глаза генерал-капитана.
— Вы правы, я щедр к друзьям! — повторил Кортес. Он притянул Педро к себе. Они поцеловались.
— Вы будете моей правой рукой, моим ближайшим помощником, дон Педро! — едва слышно, на ухо Альварадо, сказал Кортес. Он обращался по имени — «дон Педро», как к близкому, как к другу. — Почестей, золота, добычи, славы равная половина, как брату, будет ваша!
— Спасибо! — Педро точно протрезвел. — Спасибо, дон Фернандо! — Он сжал Кортесу руку.
И тут, точно почувствовал кого-то за спиной, Кортес резко повернулся. Острая бородка шута ткнулась ему в плечо. Шут подслушивал. Он был серьезен.
— Я вас не звал, Сервантес! — яростно сказал Кортес.
— Мне показалось, ваша милость, сеньор, вы хотели со мной говорить…
— Идите на место! — коротко, как собаке, приказал Кортес.
Шут покорно отбежал к столу.
Кортес вдруг устал. Тени утомления легли на его лицо.
— Я пойду к себе в палатку, — сказал он. — Поди со мной, Паблико.
Он ушел с пажом и собакой Леонсе. Больше никому не велел идти за собой.
Шут Сервантес внимательно посмотрел ему вслед.
— А все-таки наш сеньор Кортес не слишком уверен в своих капитанах! — шепнул он на ухо сеньору Алонсо Пуэртокарреро.
Глава шестаяПРИКАЗ ГУБЕРНАТОРА
Пили и на следующий день. Пожилые капитаны уже хмурились: почти два месяца потеряно в портах Фернандины, пора плыть дальше. Скоро начнутся северные ветры, немало трудностей будет в плавании к малознакомым берегам. Да и лучше бы поскорее уходить из портов Фернандины. Пока они на острове, длинная рука Веласкеса еще может их достать.
Франсиско де Монтехо, немолодой и самый опытный из капитанов, попытался сказать Кортесу два-три осторожных слова. Но генерал-капитан ничего не хотел слушать; он просил своих сеньоров есть и пить, и веселиться; обо всем остальном подумает он сам.
Пили весь следующий день до вечера. На третий день алькальд вертел в руках письмо с печатью губернатора Веласкеса.
Губернатор приказывал: немедленно задержать самовольно отплывшего из Сант-Яго Фернандо Кортеса со всей флотилией, припасами и людьми.
Алькальд позвал Кортеса к себе в кабинет. Марианно был растерян: весь город на стороне генерал-капитана. Половина офицеров уходит с ним. Как его задержать? Алькальд показал Кортесу письмо.
— Что мне делать, дорогой сеньор? — простодушно спросил алькальд.
Кортес рассмеялся.
— Задержите нас, сеньор алькальд, — сказал он.
— Весь мой город возмутится против меня, если я вас задержу, — вздохнул алькальд. — Завтра же мой дом разнесут по бревнам!
— Что же, если так, — не задерживайте нас, сеньор алькальд, — пожал плечами Кортес.
Кортес улыбался, но оживление двух последних ночей словно сразу слетело с него; он был деловит, серьезен. Время для пира кончилось.
В утро накануне разговора с алькальдом Кортес отдал распоряжение снять часть пушек с судов и перевезти их на берег для проверки и починки, — в Сант-Яго это не успели сделать. Но сейчас Кортес отменил свой приказ; пушки подняли обратно на суда. Письмо Веласкеса еще ничем не угрожало, но вслед за письмом мог прийти вооруженный отряд.
В ту же ночь вся флотилия отплыла.
Пушки свезли на берег в Хаване. Был уже январь, времени терять не приходилось. Всех оружейников Хаваны согнали чинить и проверять пушки и фальконеты с судов.
Индейских женщин посадили за починку обуви, по-походных солдатских сандалий. Все панцири, безрукавки и кожаные нагрудники Кортес велел простегать в два ряда толстыми хлопковыми нитями, для защиты от индейских стрел. Индейцы тоже носили подбитые хлопковой ватой тесные панцири до бедер; но, что не пробивали индейские стрелы, то легко можно было проткнуть стальным испанским мечом.
И Лопе и Хуан де Торрес очень одобрили эту предосторожность.
Кортес всех оружейников Хаваны взял с собой на суда: кого уговорил, кого и обманул. Оружейники тоже нужны в походе.
Все одиннадцать судов армады собрались на смотр к мысу Сан-Антонио, на крайней оконечности Кубы.
Кортес подсчитал силы. Всего было в армаде пятьсот восемь человек, не считая матросов. Кортес разделил свое войско на одиннадцать отрядов, во главе каждого отряда поставил одного из своих капитанов. Сам он был двенадцатый — старший из капитанов — генерал-капитан.
Восемнадцатого февраля тысяча пятьсот девятнадцатого года флотилия отплыла в море.
Лопе Санчес, стоя рядом с де Торресом, в последний раз поглядел назад, на светлые горы Кубы, на полоску прибоя у берега. Суда отплывали при ясной погоде, подняв все паруса под слабым ветром.
Капитанская каравелла «Санта Роса» шла впереди, все остальные держали курс на «Санта Роса». Они шли на запад, к берегам Юкатана. Пилот Аламинос вел флотилию, седой андалузский моряк — тот самый Антонио Аламинос, который водил суда еще Старого Адмирала — Кристофора Колумба.
Глава седьмаяОРУЖЕЙНИК АНДРЕС
Едва отошли полсотни лег на запад, по судам хлестнуло штормом. Огромные валы заходили до самого горизонта. В снастях ревел ветер: это начинались весенние бури Антильского архипелага.
Лопе Санчес присмирел. Он не любил моря. Восемь лет назад ему посчастливилось при переезде: весь путь от Испании до индейских стран через весь океан он проделал при тихой погоде. Зато сейчас «Санта Тересу» трепало ветром и кидало, как малую лодку, с волны на волну. Ветер все усиливался. Людей швыряло от борта к борту.
Тучи налегли на потемневшее небо, к вечеру пошел дождь. Все продрогли под дождем и ветром; одежда намокла от соленых брызг. На палубе «Санта Тереса» не было даже простого навеса из парусины для защиты от непогоды. А тут еще эконом Хуан де Торрес не велел разводить огня в корабельном очаге. Хуан де Торрес боялся, как бы при сильной качке не раскидало головни из очага по судну и не начался бы пожар. Настроение у солдат упало: нельзя было ожидать даже горячего ужина в такую непогоду.
Лопе Санчес, весь взмокший, пробирался по шатким доскам носового настила, от столба к столбу. Поминутно его окатывало волной. Лопе падал, ругался, вставал и шел дальше. В трюме, в кладовых, страшным голосом хрипел Хуан де Торрес: бочку с маслом сорвало с креплений, и катало по трюму. Де Торрес звал людей на помощь.
Лопе и еще несколько человек спустились в трюм. Сорвавшаяся бочка перекатывалась в темноте, ударяясь о другие бочки, угрожая каждому, кто попадется на пути. Из бочки струей текло масло, растекалось по доскам; люди скользили и падали. Громко ругаясь, Лопе вылез на палубу за веревкой и фонарем. И какой-то человек в серой куртке оружейника налетел на него, сбитый с ног огромной волной. Лопе тоже упал; оба покатились вместе, вцепившись друг в друга, и только у самого борта остановились.
Лопе встал, отчаянно ругаясь: он сильно ушиб колено.
— Сатана унеси твою душу в ад! — свирепо сказал Лопе. — Какой незадачливый дьявол подбросил тебя мне под ноги?
Оружейник молчал.
— И так тесно было на судне, а тут еще вас, чертей закопченных, подкинули!..
Лопе хотел выругаться еще, но вдруг замолчал, вглядевшись в лицо оружейника. Смуглое горбоносое лицо, совсем еще молодое, под слоем копоти, показалось ему знакомо. Да, конечно, это он, тот самый молодой монашек, которого он встретил на берегу возле Сант-Яго!..
— Это ты? Значит, ты оружейник? — изумился Лопе.
Монах тоже узнал его.
— Да, я оружейник, — просто ответил он.
И опять чуть хрипловатый гортанный голос монаха что-то напомнил Лопе из прежней жизни, из детства.
«А как же… Почему же в ту ночь на тебе была ряса?» — хотел было спросить Лопе, и не спросил. Что-то удержало его, — может быть, испуг, отчаянная мольба, на секунду проглянувшая в глазах человека.
Времени на разговоры не было. «Ладно, бог с тобой!»- подумал Лопе и снова побежал вниз, к Хуану де Торресу.
Бочку поймали, укрепили; скоро все пошли наверх. «Где же он сел на судно, этот монашек… то есть оружейник? — размышлял Лопе. — Должно быть, в Хаване; там посадили партию оружейников и кузнецов… И как же это он из послушника стал оружейным мастером?!.»
Сам того не сознавая, Лопе все искал глазами своего знакомца. Шторм продолжался, дождь хлестал, точно сотни бочек опрокинулись там, наверху, в тропическом небе. Солдаты, матросы, кузнецы ругались вокруг, сбитые с ног штормом. Двое солдат — Эредия, рослый баск с рябым лицом, и маленький смуглый Пако Тавилья, по прозвищу Арагонец, — нечаянно налетев друг на друга, рассвирепели и затеяли драку.
— Я тебя, червяка, одной рукой придушу! — кричал Эредия. Пако Арагонец налетел снизу, дробно колотя баска кулаками в живот. Штормом их обоих то кидало друг на друга, то раскидывало в разные концы.
Лопе опять увидел своего оружейника: он стоял и смотрел на драку. Куртка на нем была черна от копоти горна, руки обожжены. Лопе подошел к нему.
— Кто ты?.. Да кто же ты? — теряя терпение, спросил Лопе. — Монах? Послушник? Оружейник или сам дьявол?.. Говори, кто же ты, не томи меня, сын мавра!.. Как тебя зовут?
— Андрес, — ответил юноша. — Андрес Морано.
— Из каких мест?
— Медивар, Андалузия.
«Так. Может быть, и правда, а может быть, и нет», — подумал Лопе. Он хотел спросить еще, но тут с кормы донеслось хриплое пение. На капитанском судне служили мессу, и слова молитвы подхватывали на всех судах.
Солдаты, Пако Арагонец и Эредия, все еще дрались. Оба лежали уже на палубе и лежа ломали друг друга.