Но это еще было не все. Худшее началось потом. По приказу белого начальника несколько воинов поднялись по ступенькам большего из двух храмов. Они несли в руках деревянный ящик и какую-то фигуру, тоже из дерева. Жрец медленно пошел вслед за ними по ступенькам. За ним несли большую чашу. Жрец шел вверх по земляной лестнице и брызгал водой из чаши на ступеньки. Воины дошли уже до самого верха, до открытой площадки наверху храма. И тут белый жрец что-то крикнул, и самый главный бог индейцев — бог войны Вицлопучтли — полетел вниз головой с вышки.
Индейцы окаменели. Белые покушались на их богов. Они не боялись ни грома, ни молнии свыше.
Нет, белые ничего не боялись. За первым богом полетели другие. Они катились, подскакивая на ступеньках, обивая землю и мелкие камешки. Вой поднялся в толпе. Низвергать богов, которые давали им жизнь! Бога огня и бога грома и молнии, и бога счастливой охоты!.. Кто им пошлет теперь воду и пламя, и удачу в войне?..
— Аай-ай! — выли табасканцы. — Спаси нас, Вицлопучтли, спаси!
Но Вицлопучтли и не думал их спасать. Он лежал с отбитым носом у подножия храма. Рядом валялись другие боги. Глиняные разлетелись в черепки. У деревянных откололась у кого — нога, у кого — пальцы. Даже боги были бессильны перед колдовством белых людей.
Потом белые поставили свой деревянный ящик на верхней площадке храма, над ним — две палки, сколоченные накрест, а подле ящика — раскрашенную деревянную фигуру женщины с ребенком на руках.
— Помолимся святой деве!..
Все белые громко запели, а жрец спустился по лестнице вниз и начал обрызгивать водой из чаши землю вокруг себя и индейцев, стоявших ближе к нему.
Это было страшнее всего. Колдовская вода попадала в глаза, в лицо. Белые заколдуют их насмерть! Табасканцы побежали прочь в смятении.
Кортес велел солдатам охватить цепью площадь и близлежащие улицы. Но табасканцы прорывались сквозь цепь и убегали. Они не хотели колдовства белых людей. Они не хотели поклоняться чужой деревянной богине.
Началась ловля. Мужчин, детей, женщин ловили по одному и приводили к патеру Ольмедо для «обращения». Патер Ольмедо торопливо кропил испуганного человека водой из чаши и произносил краткую молитву. До полудня провозился патер, а еще не окрестил и половины. Наконец это ему надоело.
— Братья мои! — сказал патер солдатам. — Каждый из вас здесь, в дикой стране, — такой же посланец господе, как и я. Каждый из вас, если он добрый католик, может привести — к престолу Иисуса сотни заблудших душ. Обращайте неверных именем господним, и за каждого обращенного вам простится сорок грехов.
— Сорок грехов! — цифра произвела на солдат впечатление. Особенно взволновался Хуан де Торрес. Много грехов накопилось у де Торреса за всю его долгую солдатскую жизнь. Старик пошел искать Лопе.
— Даже если худо считать, земляк Санчес, на душе у меня грехов собралось сотни две с лишним, — сказал Хуан де Торрес. — Значит, если я обращу в христианство пять человек индейцев, — царство небесное будет мне открыто.
Они пошли с Лопе по окраинным домам, по дворам и пристройкам — искать индейцев. Но те не давались в руки. Они разбегались при одном виде белых.
У одного дома Хуан де Торрес поймал индейского мальчишку, лет тринадцати. Мальчишка забрыкался, с визгом завертелся у него в руках. Как ни бился де Торрес, не смог удержать мальчишку. Тот убежал, так и не дав обратить себя в христианство.
Пошли дальше. Близился вечер, а наутро было назначено отплытие флотилии. Хуан де Торрес спешил. На окраине города, в жалком полуразвалившемся глиняном доме они увидели индейскую женщину. Женщина сидела на полу. Какие-то обугленные головни, плошки валялись на земле подле нее. К ногам женщины жалась маленькая испуганная девочка.
— Вот эту заблудшую овцу я приведу к господу! — сказал Хуан де Торрес.
Он подошел к женщине. Она смотрела на него отупевшими, испуганными глазами. Плечи женщины были обмотаны серой тканью. Ее мужа убили в бою белые. Ее дом разнесли солдаты. Она смотрела на Хуана де Торреса раскрытыми непонимающими глазами.
Хуан де Торрес наклонился к ней.
— Христос, спаситель наш, смертью своей искупил мир, — сказал он тихим, вразумительным голосом.
Женщина не шевелилась. Она ничего не поняла.
— Ключи от мира сего переданы самому папе римскому на хранение, — продолжал де Торрес. — Только в римско-католической церкви истина. Кто верует в нее, тот спасется!
Хуан де Торрес наклонился еще ниже. Женщина отодвинулась слегка, но не уходила. Ей некуда было идти.
Хуан де Торрес перекрестил ее. Девочка испуганно заплакала.
— Веруй в Христа, покоряйся и терпи! Кто верует, тот спасется.
Хуан де Торрес вынул из поясного кармана оловянный крестик на тоненькой цепочке. Он надел крестик на шею женщины.
Женщина не шевельнулась, точно окаменела. Хуан де Торрес перекрестил ее еще раз и ушел, очень довольный.
Он не видел, что следом за ним идут еще люди. Из-за угла вышел солдат. Он был без шлема, без панциря, в серой куртке оружейника. Это был Андрес Морено.
Он вошел в тот же дом, из которого только что вышел Лопе с Хуаном де Торресом. Андрес бродил по домам. Он был неспокоен и зол.
Женщина все так же неподвижно сидела на земляном полу.
— Не покоряйся! — злым, сорвавшимся голосом сказал Андрес женщине. — Не покоряйся и не верь!
Он низко наклонился к ней.
— Твоего мужа убили, твой дом разорен, твои дети — сироты! — все тем же диким, сдавленным голосом произнес Андрес. — Не принимай их веры!.. Не покоряйся, мсти!
С недоброй усмешкой Андрес рванул крестик с шеи женщины и ногами втоптал его в землю.
— Не верь! Гони угнетателей из своей страны! — хрипло повторил Андрес.
Он пошел дальше. Женщина тихо всхлипнула. Она смотрела Андресу вслед большими открытыми жалобными глазами. Она не поняла его, как не поняла Хуана де Торреса.
Глава семнадцатаяУРОК ИСПАНСКОГО ЯЗЫКА
На утро следующего дня корабли флотилии, подняв паруса, двинулись дальше, в глубь залива.
Погода была хороша, море тихо. Легкий северо-восточный ветерок умерял зной тропической весны.
В крытых башнях «Санта Росы» было душно. Кортес велел раскинуть свою палатку в открытой части каравеллы. Он и ночи проводил здесь, на походном ковре.
Каравеллы шли очень близко к берегу; с палубы «Санта Росы» видны были деревья, кусты, даже отдельные камни на берегу. Кое-где виднелись и люди; они кучками стояли на берегу и смотрели на корабли пришельцев. Индейцы здесь и по одежде и по вооружению походили на жителей Табаско.
Скоро пейзаж изменился; берег стал пустынным, вдали показались горы. Горы были еще очень далеко, трудно было даже приблизительно угадать расстояние до них.
Корабли скользили по гладкому морю. Штурман Аламинос указывал курс, — он хорошо помнил здешние берега. Аламинос неторопливо шагал по палубе «Санта Росы»; его седые, отросшие за плавание кудри и широкая черная квадратная борода мелькали то в одном конце корабля, то в другом. Осипшим от простуды, далеко слышным голосом Аламинос отдавал приказания.
Погода была хороша, но период весенних бурь еще не кончился; каждую минуту северный ветер мог усилиться и перейти в шторм.
Все другие корабли флотилии, по приказу Алами-носа, должны были и днем и ночью держаться поблизости от «Санта Росы».
— Не теряйте из виду друг друга, — наказывал Аламинос, — ночью следите за моими кормовыми фонарями, не то отнесет вас бурей до самой земли Флориды… Так было со мной, когда я плавал в первый раз в этих водах с Эрнандо де Кордова.
Старый капитан Франсиско де Монтехо подолгу стоял на носу «Санта Росы». Он смотрел на берег.
Обогнули мыс, и пейзаж снова резко изменился: горы отодвинулись, исчезли пески; зеленый лес шумел на берегу, там, дальше — возделанные поля, веселые рощи, и снова камень, и острые вершины гор.
«Как похоже на Испанию!.. — думал Франсиско де Монтехо. — Берег Испании где-нибудь у Алхесираса или у Малаги: суровые горы вдали, а по берегу леса, пальмы, большие камни, затянутые диким виноградом. Очень, очень похоже…»
Франсиско де Монтехо вздохнул. Он тосковал по Испании. Никогда не тянуло его в Новый свет, на индейские острова. Там, в Испании, осталась его душа.
Пришлось уехать не по своей воле. На родине стало невозможно жить.
Немцы правили родиной. Старый король Фернандо умер; на престол сел его внук, молодой Карлос, сын сумасшедшей Хуаны и австрияка Филиппа. Королю шестнадцать лет. Но рано видна птичка по полету. Немец по отцу, король привез с собой в Испанию своих соотечественников.
Немцы захватили все лучшие места. Немцы правят при дворе, судьями над испанским народом новый король посадил немцев.
Шпоры наглых немецких дворян звенят по камням испанских городов. Немецкая речь слышна на улицах Вальядолида, Сарагоссы, Севильи. Челядь короля пьет вино в испанских тавернах.
Король слушает только своих. Он не допускает к себе советников-испанцев. Испанские сеньоры в опале при дворе.
Немцы управляют, как гидры и гарпии. Франсиско де Монтехо тяжело вздохнул. Природным испанцам остается только краснеть от гнева, сжимать зубы и шептать проклятия… Или уезжать в Новый свет, как сделал он.
«Санта Роса» быстро шла вперед, покачиваясь на легкой волне. Близкий берег зеленой прекрасной панорамой разворачивался с левого борта. Отходил полуденный час; серебряные блики бежали по воде. Франсиско де Монтехо стоял на носу и вздыхал.
— Не правда ли, сеньор, как похож этот берег на южный берег Испании? — услышал он позади себя.
Алонсо Пуэртокарреро с Кортесом подошли к нему.
Пуэртокарреро, старый льстец и книжник, с гнилыми зубами, с голой, как у патера, головой, подвел Кортеса к самому борту.
— Посмотрите, сеньор, — леса, дикий виноград, скалы, — совсем как у нас на берегу Средиземного моря.
Кортес остановился у борта. Пес Леонсико, присев на палубе, громка лаял на чужой берег.