Когда солнце приблизилось к закату и спала дневная жара, Кортес снова велел вывести коней.
— Музыка! — скомандовал он.
Музыкант Ортис выскочил вперед, в черной арагонской повязке до самых бровей, в коротких панталонах и свободной куртке, перехваченной ярко-красным поясом. Ортис поднес к губам трубу.
— Тра-та-ра-та-а!.. — Под музыку кони шли резво и вольно.
Кортес выскочил вперед на своем темно-гнедом великолепном жеребце. Остальные капитаны, вскочив на своих коней, двинулись за ним.
Солдаты, столпившись, глядели на капитанов. Темно-гнедой конь так и играл под Кортесом. Хороша была также вороная кобыла де Леона, — она слушалась легкого движения руки.
Впереди, бросив поводья, скакал Педро Альварадо. Он доскакал до того места, поодаль от воды, где песок уже становился сухим и сыпучим. Здесь коню было трудно, Альварадо повернул назад.
У своего шалаша стояла Марина. Она смотрела на всадников и на коней. В глазах у нее были страх и любопытство.
Альварадо подскакал к шалашу и спрыгнул с коня. Марина попятилась. Альварадо взял ее за руку.
— Хочешь со мной? — он показывал на седло.
Но Марина выдернула руку. Дрожа, она пятилась в глубь шалаша. Она еще очень боялась лошадей.
Альварадо отвел своего коня. Марина снова вышла. Она смотрела на Кортеса.
В седле Кортес казался и выше, и ловчее. У Кортеса было длинное туловище и короткие ноги; потому он выигрывал в росте, когда сидел на коне.
На Кортеса смотрели все. Он скакал к тому месту, где море, размывая песок, врезывалось в берег двумя длинными узкими языками.
Конь легко перескочил через полосу воды. Вторая полоса была шире. Кортес дал коню шпоры. Жеребец перескочил и через вторую промоину. Улыбаясь, Кортес взмахнул рукой своим.
— Браво, дон Фернандо! — Капитаны захлопали в ладоши.
Кортес поскакал назад, мимо шалаша, у которого стояла Марина. Она смотрела на всадника с ужасом и восхищением.
Кортес остановил коня.
— Хочешь, девушка, я прокачу тебя? — сказал Кортес. Марина не успела ни возразить, ни ответить, — сильной рукой он подхватил ее с земли и посадил в седло перед собою.
Девушка замерла; конь нес ее, как ей казалось, высоко над землею; все летело мимо, смешавшись; сердце останавливалось от страха, но сильные руки Кортеса крепко держали ее; она пришла понемногу в себя.
Они летели мимо кустарника, мимо рощи; деревья словно расступались перед ними, воздух свистел в ушах. Нет, хорошо было так лететь, высоко на землею. И чудовище под нею было так послушно!
Осмелев, Марина коснулась рукою одного из поводьев. Кортес показал ей, как повернуть коня. Они поскакали назад.
Все индейские пленницы вышли из своих шалашей. Они с ужасом смотрели на Марину: она не боялась ни белых людей, ни морских чудовищ. Она сама ездила на них!..
Кортес подскакал к шалашу Альварадо. Педро помог Марине сойти. Но она смотрела не на него. Марина смотрела на Кортеса. В глазах у нее были восхищение и покорность.
— Сеньор! — сказала Марина, обращаясь к Кортесу. — Сеньор!..
На этот раз она произнесла испанское слово правильно.
— Эта девушка мне заменит и Мельчорехо, и помешанного Агиляра! — сказал Кортес в тот же вечер старшему Альварадо. — Возьмите себе в пажи, дон Педро, любую из наших пленниц, — Марина нужна мне. Она будет у меня переводчицей.
Педро Альварадо ничего не ответил. Он много пил за ужином и был мрачен, так мрачен, каким его никогда не видели братья.
Еще мрачнее был Ортегилья: он ревновал Кортеса к Марине.
Марина очень быстро поняла, как надо подавать вино и воду, как стелить походную постель сеньору. Она служила ему беспрекословно, точно родилась пажом.
Ортегилья ушел и сел на пороге палатки, обняв пушистую шею Леонсико.
— Сеньор и так со мной неласков, Леонсико! — пожаловался мальчик. — Теперь я ему и вовсе стану не нужен.
Пес сочувственно помахал хвостом.
В палатке отужинали. Паблико видел, как сеньор Кортес усадил Марину за походный столик напротив себя. Начинался урок испанского языка.
— «Палатка»! — сказал Кортес и показал на шелковые стены палатки.
— Палатка! — повторила Марина.
— Стол! — Кортес показал на стол.
— Стол! — повторила Марина.
— «Конь», «Индеец», «Солдат», — учил Кортес Марину. — «Битва». Скажи: «битва», Марина.
Битва! — повторила Марина.
— «Победа»! — учил Кортес. — Это — слово надо знать, Марина. «Победа»!..
— «Победа»! — повторила пленница.
Глава восемнадцатаяТЕУХТЛИТЛ
Ночью поднялся ветер, и утром солдаты не узнали берега: песчаные холмы изменили очертания: они точно сдвинулись и поползли под напором северного ветра. Колья шалашей повырывало ветром из земли, пришлось почти все строить заново.
К полудню стали показываться индейцы. Они выходили по двое, по трое из дальнего леска и смотрели издали, как белые люди строят свои временные дома. Потом, осмелев, стали подходить ближе. Держали себя миролюбиво, предлагали маниоку, дыни, маисовые лепешки. Некоторые даже подошли совсем близко и помогли вбивать колья в землю.
Индейцы сообщили, что о приходе белых людей уже знают по всему берегу и что на следующий день к вождю белых прибудет Теухтлитл, здешний правитель, поставленный над ними самим великим Монтесумой.
Наутро палатку Кортеса разубрали флагами, приготовили сласти. Было воскресенье — первый день пасхи. Солдатам дали по неполной кружке вина, на обед наловили с лодок свежей рыбы.
Скоро за ближней рощей показалась длинная процессия. Носильщики несли подарки, впереди под руки вели самого Теухтлитла.
Он был маленького роста, молодой, круглолицый. На голове у него был сложный убор из черных и белых перьев.
Теухтлитл сел на полу в палатке Кортеса. Он первый начал разговор.
— Кто ты и откуда прибыл в нашу страну? — спросил Теухтлитл.
— Из Кастилии, далекой страны за океаном, — сказал Кортес. — Я — только подданный моего государя, а мой государь, Карлос, — самый могущественный монарх в мире.
Когда в двойном переводе Агиляра и Марины эти слова дошли, до сознания Теухтлитла, тот удивленно поднял брови.
— Разве есть на земле государь более могущественный, чем мой властитель, великий Монтесума? — спросил Теухтлитл.
Кортес велел подать ему вина.
— Мой государь, — вежливо сказал Кортес, — приказал мне передать от него подарки твоему государю, в знак доброго его расположения.
Теухтлитл кивнул.
— Я передам моему властителю пожелание твоего государя, — сказал Теухтлитл.
— Мой государь просил меня лично свидеться с твоим повелителем, — сказал Кортес.
Теухтлитл заерзал на своем ковре:
— Ты всего лишь два дня в нашей стране, а уже хочешь видеть Монтесуму! — сказал Теухтлитл.
— Когда можно будет увидеть твоего государя? — все так же настойчиво спросил Кортес.
— Я спрошу у него самого, — неуверенно сказал Теухтлитл. — Я пошлю к великому Монтесуме посланцев.
— Пускай они отнесут Монтесуме подарки моего государя! — сказал Кортес.
Он велел принести подарки. На песок поставили резное кресло черного дерева с выгнутой спинкой. На кресло повесили длинную нить прозрачных бус из граненого стекла. К этому Кортес добавил еще высокую остроконечную шапку красного сукна.
— Все это передай своему государю! — сказал Кортес.
Перед Теухтлитлом поставили вино и сласти. Отхлебнув вина, Теухтлитл слегка захмелел. Заблестевшими глазами он смотрел на красную шапку.
— Моему повелителю понравится еще и это! — сказал Теухтлитл.
Он показывал на медный шлем одного из солдат, ослепительно сиявший в солнечном свете.
Кортес велел сейчас же поднести Теухтлитлу шлем.
— Скажи своему государю: пускай он наполнит эту шапку золотым песком и вернет ее мне, — сказал Кортес. Мой государь хочет знать: в какой стране водится лучшее золото, — в вашей или в нашей.
Теухтлитл кивнул своим спутникам.
На циновках разложили десять больших кип хлопковой ткани, белой и плотной. Потом раскинули две широкие накидки из перьев.
Все стоявшие вокруг ахнули: такой изумительной красоты были эти накидки. Синие, золотистые, зеленые перья каких-то пестрых, не знакомых европейцам птиц, были не то нашиты, не то наклеены на хлопковую ткань, они сочетались в тонком узоре, похожем на вышивку; подбор красок и вся работа говорили о необычайном искусстве.
— Эти вещи делались в стране Мехико, — объяснил Теухтлитл.
С краю циновки положили небольшую корзинку с мелкими золотыми и серебряными вещицами.
Корзинка больше всего привлекла внимание Кортеса. Он внимательно рассмотрел кольца и фигурки из золота.
— Таких колец нам надо побольше! Много ли золота у твоего Монтесумы? — спросил Кортес.
— У моего повелителя есть и золото, и медь, и серебро, — важно ответил Теухтлитл. — У моего Монтесумы есть все!
— Нам нужно золото, — сказал Кортес, — только золото!
Индеец удивился.
— Зачем белым людям так много золота? — спросил Теухтлитл. — У нас, в нашей стране, мы ценим не меньше и медь, и серебро. Разве из них тоже нельзя делать красивые вещи?
Кортес сделал печальное лицо. Вздохнув, он приложил руку к груди.
— Мы все, белые люди, больны тяжкой болезнью, которой не знают в вашей стране, — объяснил Кортес. — Ужасная боль терзает наши внутренности… Только золотом можно лечить эту болезнь.
Капитаны закивали головами и тоже приложили руки к левой стороне груди.
— Только золотом можно лечить эту ужасную болезнь!..
Теухтлитл сочувственно кивнул. Теперь он понял, зачем белым людям надо так много золота.
Кортес велел позвать музыкантов. Пажи наложили в тарелку индейца испанских сластей: сладких печений, патоки, засахаренных фруктов, подлили еще вина. Солдаты с завистью поглядывали на индейского касика.
Теухтлитл жевал сладкий сухарь, макая его в патоку; таких райских блюд он не едал прежде; должно быть, действительно белые люди богаты и могущественны. Понравилось Теухтлитлу и вино; он выпил четыре больших кубка.