— Сеньор Рамзай, — проговорила Инее, открывая лицо, — я хлопочу о своем брате, Хуане. Я его сестра, Инее Маньяна.
— Очень рад! — вскричал Рамзай, на которого молоденькая прелестная девушка сразу же произвела должное впечатление. — От вас я теперь узнаю, скоро ли вернется Хуан. Я не видел его больше недели. А между тем он часто проводил со мною целые дни.
Разговор шел на английском языке, в котором Катарина была слаба. Дуэнья, однако, сидела с понимающим видом и кивала головой там, где не нужно.
— Я тороплюсь, — продолжала Инее, — потому что явилась к вам тайно от моих родителей; они не должны знать, что я была здесь. Случилось несчастье, сеньор Рамзай; Хуан здесь, в Монтевидео, но он не дома, а в лечебнице доктора Ригоцци; он содержится там по приказанию моего отца как душевнобольной. Его выпустят лишь в том случае, если он поклянется, что оставит свою мечту сделаться кинооператором. Отец считает это унизительным для нашей семьи.
Рамзай так изумился, что сначала покраснел до корней волос, а затем гневно побледнел.
— Как!!? — взревел он. — Запереть здорового, свободного человека в дом умалишенных только за то, что ему хочется работать в кино? Я хотел бы, чтобы это была шутка, сеньорита!
— Это не шутка, — сказала девушка, вытирая слезы.
— В таком случае вы должны заявить следственным властям о преступлении!
— Увы! — сказала Инее. — За деньги нельзя сделать все хорошее, но можно сделать все злое и подлое. Мой отец очень богат, а чиновники очень жадны. Но, если бы… если бы даже возможно было преследовать моего отца, как вы думаете, — могу ли я посадить его в тюрьму? Я? Ведь я его дочь!
Затем Инее рассказала подробно, как произошло заточение Хуана, и обрисовала все обстоятельства, препятствующие освобождению юноши полицейским или судебным вмешательством.
— Черт побери! — пробормотал Рамзай, выслушав девушку до конца. — Надо что-то придумать. Надо придумать… Но что?
— Идемте, Инезилья, идемте, — говорила Катарина. — Ваша мать может позвонить к Рибейра и узнать, что нас там еще нет.
— Сейчас пойдем. Сеньор Рамзай, подумайте, нельзя ли найти способ освободить моего брата?! Я буду вам благодарна до конца своей жизни.
— Во-первых, — сказал Рамзай, пронизывая мощной пятерней свои густые рыжеватые волосы и крупно шагая из угла в угол, — я повидаюсь с доктором Ригоцци. Я буду очень…
— Генри, — сказал, открывая дверь, помощник режиссера, — вас ищут, давайте аппарат; приехала главная исполнительница, Альфонсина Беро.
— Хорошо, иду. — Рамзай не тронулся с места. Как только помощник режиссера ушел, он продолжал — Я буду говорить дьявольски дипломатично с проклятым доктором, я буду с ним осторожен, вежлив, и я посмотрю сначала, не разрешат ли мне повидаться с Хуаном.
— Вам могут сказать, что Хуана никогда не было в этой больнице, — заметила Инее, у которой зародилась надежда.
— Да… могут! Проклятье!! Тогда я узнаю стороной, от служителей. Я скажу вам одно, — воскликнул молодой человек, останавливаясь перед Инее: — Ваш брат будет свободен — или я более не Генри Рамзай! За эту ночь я обдумаю все. Быть может, Хуан, освободясь, убежит в Бразилию, а там уже придумаем, как поступить. Вам нравится Бразилия? Чудесная страна!
— Бразилия — великолепная страна! — согласилась Инее вполне искренне.
— Колоссальная, сказочная страна! — продолжал Рамзай. — Мы там делали съемки целых полгода и проехали по всему побережью от Тринидада до Сан-Мигуэль. О, я хотел бы всегда жить в Бразилии! А вы?
— Я — тоже, — ответила Инее. — Никакая страна мне так не нравится, как Бразилия.
— Но только лихорадочный климат…
— Не все же болеют, однако.
— Да, вы правы. И мне очень нравятся бразильские кушанья, фрукты — решительно все.
— Нигде так вкусно не едят, как в Бразилии, — подтвердила Инее.
— Инезилья, — сказала Катарина, — нам пора, дитя мое; прощайтесь скорее и скажите этому англичанину, что вы дадите, если понадобится, сколько ему будет угодно, денег для подкупа слуг нечестного доктора.
— Да, да! Сеньор Рамзай, вы страшно утешили меня, мне так трудно, так горько теперь, — обратилась Инее к Рамзаю, — вся моя надежда на вас! Если понадобятся деньги, я их вам дам. Сохраните в тайне наше свидание и дайте мне знать о ваших действиях.
— Как же это устроить?
— Вот так. Послезавтра я буду около часа дня в магазине Фореста, что на улице 18 июля; я и донья Катарина. Быть может, вы зайдете туда?
— Ничто меня не удержит. Я приду.
— Хорошо. Помогите нам, мне и Хуану!
— Все будет сделано, все, положитесь на слово Генри Рамзая!
Тогда Инее встала, к великому удовольствию Катарины, начавшей уже бояться, что из дома позвонят к Рибейра и обман откроется.
— Благодарю, благодарю вас! — прошептала девушка, уходя.
Рамзай проводил женщин до выхода и долго смотрел вслед, пока тоненький силуэт быстро идущей Инее не смешался с тенями и светом двора.
Инее обернулась. Рамзай уже не видел ее, а она видела, что он все еще стоит на освещенном подъезде и смотрит в ее сторону.
— Генри! — закричал, подбегая к замечтавшемуся оператору помощник режиссера. — Вы намерены приступить к работе или не намерены?
— Ах, да… — сказал очнувшийся Рамзай, — конечно, я готов.
Нехотя отправился он снимать игру артистов, все еще не совсем опомнившись от дикого известия о Хуане и от разговора с девушкой, которую теперь не мог бы забыть уже никогда.
Между тем Инее благополучно приехала к Сильве, слушала там музыку и, повеселев от разговора с Рам-заем, смеялась и шалила среди подруг до часу ночи. Возвратясь домой, она сразу ушла к себе спать, сославшись на то, что все еще болит голова; Вентрос так и не увидел ее на вечере.
IX
Не успели всадники проскакать двух километров, как сильный, сразу рванувший ветер поднял густую пыль, хлынул дождь и ударил гром.
Раскат грома был так силен и долог, что путешественники почти оглохли. Лошади, привстав на дыбы, заржали и вновь помчались вперед, причем не надо было уже погонять их.
Ветер сорвал шляпы Ретиана и Линсея; он далеко угнал их, играя ими, перевертывая их в воздухе, как клочки бумаги. Начался такой ураган, во время которого даже быки иногда опрокидываются.
Гул ветра и беспрерывный гром, казалось, сотрясали землю.
Огромные тучи стояли низко над головой путешественников; в внезапно наступивших сумерках пампасы вспыхивали синим светом, когда извилистая огненная сеть молний покрывала небо.
Молнии скакали по степи везде, вдали и вблизи; видя эти мгновенно падающие густые струи огня, Роберт испугался и закричал:
— Мы сгорим!
За шумом урагана и ливня, сразу промочившего их насквозь, никто не услышал мальчика.
Вдруг Ретиан махнул рукой, указывая на темневшие впереди кучи. Их было пять или шесть; они напоминали низкие, развороченные стога сгнившего сена.
— Умбу! — крикнул Ретиан. — Там мы укроемся!
Эти кучи были не что иное, как особенные деревья пампасов, называемые туземцами «умбу».
Умбу растет вблизи сырых мест, достигая в вышину пяти-шести метров, а в толщину, диаметром, до трех-четырех метров. Такое несоответствие пропорций делает ствол умбу похожим на поставленную хвостом вверх толстую редьку. Дерево обрастает очень длинными, кривыми, изогнутыми ветвями с густой, сероватой мелкой листвой, так что листва с сучьями образуют ниспадающий кругом ствола, до самой земли, плотный навес.
Но самое оригинальное в умбу — то, что дерево стоит на сплетениях выпяченных из земли корней. Эти верхние корни тянутся далеко во все стороны, то скрываясь под травой, то снова обнажаясь, и их причудливые извивы тянутся, как низкие шалаши, под сводами которых обыкновенно живут стаи воронов. Своды корней, занесенных слипшейся плотной коркой пыли, представляют надежную защиту от непогоды.
К двум таким умбу прискакали всадники, укрыли лошадей под навесом листвы, привязав их, а сами заползли под ближайший к дереву свод из воздушных корней, спугнув воронов, которые, крича и негодуя, тотчас перебрались в другое помещение.
Пуртос и Нарайа видели, что сделал Ретиан с лошадьми, но не рассмотрели, куда спрятались люди.
Подскакав совсем близко, бандиты начали совещаться. Они решили сначала укрыть своих лошадей под другим умбу, а затем проползти среди корневых сводов и высмотреть свои жертвы. Никто не должен был остаться живым.
Устроив лошадей, бандиты скинули пончо и, зажав в зубах ножи, с карабинами наготове начали подползать к тому умбу, где находились наши приятели.
— Никогда в жизни я не видел такой бури! — говорил Линсей, тщетно ища в потемках, на что опереться или сесть, так как стоять было нельзя. — Не боитесь ли вы, что молния ударит в дерево?
— Конечно, есть опасность, — ответил Ретиан, — однако еще опаснее оставаться под открытым небом, потому что памперо свирепеет. Если пройдет град, который достигает здесь величины в двести граммов кусок, то нас забьет градом, а лошади взбесятся.
Сидя на корточках среди луж под ногами, путешественники прислушивались к визгу шторма в ветвях; корни дрожали над их головой, на волосы сыпался мусор.
Грохот грома не умолкал ни на секунду, так что трудно было говорить и слушать друг друга. Отыскав сухие спички, Ретиан взял себе и дал Линсею сигару. Они с трудом закурили.
При свете спички Линсей увидел, что Роберт лежит на животе и, широко раскрыв глаза, с любопытством смотрит из-под корней на бичуемое молниями пространство.
Вдруг ползший невдалеке Нарайа увидел огонь сигары Линсея.
— Вот они! — шепнул он, схватив Пуртоса за руку. — Это не глаз ягуара. Отступим и поищем место для стрельбы.
Бандиты начали ползти, пятясь к другому своду воздушных корней умбу, которые образовали узкий навес. Здесь за высокой травой они могли стрелять, оставаясь невидимыми.
Между тем гром грохотал уже все реже и дальше. Памперо не длится долго; стихия, излив ярость, быстро успокаивается. Стало светлее, дождь утих, но ветер не унимался; с ровной страшной скоростью несся он над пампасами, производя шум, подобный гулу прибоя.