— Рынин, выходи!
Допрос Рынина затянулся надолго. Прошло не менее двух часов, пока дверь снова открылась. Но Рынина в камеру не вернули.
— Капитан Шерстнев, выходи!
Через несколько минут Шерстнев уже стоял в кабинете, где производились допросы.
Против двери, за большим столом сидел гестаповец в черном мундире, с офицерскими знаками различия.
— Ближе! — приказал он конвоирам.
Шерстнева подвели к столу.
— Вы капитан Шерстнев?
Стоявший у стола переводчик повторил вопрос по-русски.
— Да, я капитан Шерстнев.
— Вы говорите по-немецки?
— Как слышите.
— Очень хорошо. Садитесь! — гестаповец показал на стул, стоявший у стола.
Шерстнев сел.
— Я оберштурмфюрер Хенке, У меня есть к вам несколько вопросов.
Шерстнев молча ждал.
— Ты, Фридрих, можешь пока сходить в столовую, — повернулся Хенке к переводчику. — Потом возвращайся.
Переводчик сразу же вышел.
— А вы станьте за дверь! — приказал Хенке конвоирам.
Шерстнев и Хенке остались вдвоем.
— Хотите сигарету, капитан? — предложил Хенке, доставая из стола портсигар.
— Я не курю.
— Как хотите, капитан. — Хенке убрал портсигар обратно в стол. — Тогда приступим сразу к делу. Мои вопросы не будут касаться ваших секретов. Я хочу знать только одно: чем занимались ваши люди до войны?..
В ожидании ответа Хенке пристально наблюдал за лицом Шерстнева. Тот спокойно ответил:
— Я подбирал себе моряков и другими профессиями не интересовался, лейтенант.
— Оберштурмфюрер, — поправил Хенке. — Или — оберлейтенант.
Шерстнев промолчал.
Хенке выдвинул ящик стола и, перебирая личные документы, отобранные у членов экипажа «Нева» при обыске на корабле, небрежно переспросил:
— Значит, вы не знаете сухопутных профессий своих людей?
— Нет, лейтенант, не знаю. Полагаю, что вам проще спросить их самих.
— Ваши люди, капитан, по их словам, до службы на флоте не имели никаких профессий.
— Ну что ж, значит, это так и было, — подтвердил Шерстнев. — Им лучше знать.
— И будто бы они на вашем судне впервые?
— И это верно.
Хенке прищурился и, наклонившись ближе к Шерстневу, вдруг резко спросил:
— А не можете ли вы, капитан, сказать что-либо о практической специальности доктора технических наук Рынина? Чем он знаменит? Чем занимался до сих пор?
— Вот уж чего не знаю, лейтенант, того не знаю… Для меня доктор Рынин был только пассажир. А расспрашивать его о научных делах мне и в голову не приходило. Да это и непосильно для моей старой головы.
Хенке подозрительно посмотрел на седую голову Шерстнева и злобно сказал:
— Перестаньте дурачиться, капитан Шерстнев! Не может быть, чтобы вы не интересовались этим вопросом. И вы расскажете мне все, что вы знаете о Рынине, — хотите вы это или не хотите!
— Мне сказать вам нечего, лейтенант. А ваш тон заставляет меня вовсе прекратить с вами разговор. — Шерстнев встал. — На ваши вопросы я больше отвечать не буду. Прошу вернуть меня к моей команде.
— Теперь это уже не ваша команда, а наши пленники! И вы будете, будете отвечать мне, капитан! Я заставлю вас разговаривать!
Шерстнев молчал.
Хенке резко нажал кнопку звонка на столе, и в комнату немедленно вскочили конвоиры.
Хенке указал на Шерстнева и приказал:
— В карцер!
Охранники набросились на Шерстнева, вывернули ему руки и, не давая идти, волоком потащили в карцер…
В кабинет вошел длинный, тощий охранник, с узким лицом и тяжелой челюстью. На фуражке у него была трехцветная кокарда власовца. Он остановился у двери и почтительно спросил:
— Вы меня вызывали, господин оберштурмфюрер?
— Да, Шакун, ты мне нужен. Подойди ближе!..
Шакун быстро подошел к столу, неуклюже щелкнул каблуками и почтительно наклонил рыжую голову, готовый слушать…
ОШИБКА ШАКУНА И КАК ЕЮ ВОСПОЛЬЗОВАЛСЯ БОРЩЕНКО
Когда Борщенко ввели к оберштурмфюреру Хенке, там еще был Шакун. Увидев Борщенко, власовец удивленно вытаращил глаза и медленно пошел навстречу.
— Черный Ворон? Ты ли это?! Ну и встреча, черт меня сожри! Бывает же…
Шакун завертелся около Борщенко, разглядывая его со всех сторон и все более расплываясь широкой зубастой улыбкой.
— Почти не изменился! — продолжал он. — А ведь, почитай, два года прошло с тех пор… с Киева… Да что ты так уставился на меня?! Неужто не узнаешь?… Я — Федор Шакун… Помнишь, познакомились с тобой в бане, из-за твоего водяного с рогатиной?.. Ну, ты еще потом два раза брал меня на свои операций…
Шакун, позабыв о присутствии гестаповца и конвоиров, обрадованный встречей, продолжал:
— Во второй раз я был под твоей командой, когда пускали в расход драчливую многолюдную семейку. Помнишь?.. — Шакун понизил голос. — Девчонка тогда выколола глаз твоему помощнику… Ха-ха-ха!..
Борщенко мучительно передернулся и оглянулся, выискивая, чем бы расколоть голову предателю.
А Шакун продолжал:
— Ну, не кривись. Раз не нравится, — не буду. Мне рассказывали, что не любишь ты разговоров о таких делах. А на этих ты не обращай внимания… — Власовец кивнул в сторону гестаповца и конвоиров. — Они по-русски не понимают ни слова!.. А как ты по-немецки? По-прежнему ни бум-бум?.. Ага? Ну, а я уже калякаю по малости… Погоди, вот я сейчас…
Шакун повернулся к Хенке и по-немецки объяснил:
— Господин оберштурмфюрер, он из наших… В Киеве был старшим в зондеркоманде. Его сам генерал Власов принимал. Он два раза брал меня на операции…
Хенке заинтересованно посмотрел на Борщенко.
— А как его звать? — спросил он Шакуна.
— Имя у него было Павел. Фамилию забыл. В Киеве его прозвали Черным Вороном.
Заинтригованный Хенке сделал знак конвоирам, и они вышли.
— Зитц маль! — пригласил гестаповец.
— Садись, Павел! — перевел Шакун.
— Как ты попал на судно?
Борщенко молча в упор рассматривал гестаповца.
— Он, господин оберштурмфюрер, кроме русского, ни к какому языку не приучен, — пояснил Шакун. — Пробовал, но не может. А на советское судно он попал специально. Он-бывший моряк. Его забрали тогда из Киева для отправки в тыл к коммунистам. На флот. По заданию…
— По какому заданию? — заинтересовался Хенке. — Это важно. Спроси у него.
— Павел! Ты по какому заданию очутился на судне?
— По особому, — выдавил Борщенко, не представляя, что будет дальше, и решив не выдавать свое знание немецкого языка.
— Опроси у него, Шакун, в чем состояло это задание.
— Павел, оберштурмфюрер интересуется, какое это было задание?
— Я не могу отвечать на этот вопрос! — твердо заявил Борщенко, понемногу ‘приходя в себя. — Скажи, что не могу об этом говорить.
— Он не может говорить! — коротко перевел Шакун. — Особое задание, господин оберштурмфюрер.
Хенке понимающе кивнул и задумался, внимательно разглядывая богатырскую фигуру Борщенко.
Воспользовавшись паузой, Шакун спросил:
— А что это у тебя, Павел, вроде голос изменился? И слова стал растягивать?
— Контузило меня, Федор, — нашелся Борщенко.
— Аа-а-а, — удивился Шакун. — Кто же это тебя? Свои или чужие?
— Свои, — продолжал сочинять Борщенко, не представляя, кого Шакун понимает под своими, кого под чужими.
В разговор снова вступил Хенке:
— Спроси его, Шакун, — куда направлялось судно?
Борщенко отвечал осторожно и не сразу, пользуясь временем, которое занимал Шакун на переводы.
— Куда направлялось судно, — неизвестно. Никто из команды этого не знал.
— А капитан?
— И капитан не знал.
— А это точно? — засомневался Хенке. — Шакун, повтори вопрос!
— Абсолютно точно! — уверенно подтвердил Борщенко. — Мы следовали по курсу, который постепенно менялся сопровождавшим нас военным кораблем.
— Ага… Так… Искали новый, обходный путь в Англию? Это похоже!.. Спроси, Шакун, — он давно знает капитана?
— С ним я в первом рейсе.
— А команду?
— Команда вся новая, сборная. Я знаю людей только по фамилиям. Они сами только что познакомились…
— Гмм-м… — Хенке опять задумался. Вероятно, так подобрали команду нарочно. На случай, если она попадет в плен…
— Очень вероятно! — подтвердил Борщенко. — Поэтому и мне удалось к ним попасть.
— Знаешь ли ты, кто из команды коммунист?
— Было два. Оба погибли во время взрыва.
— А капитан?
— Он беспартийный.
— Как это может быть? — Хенке недоверчиво посмотрел на Борщенко, Тот невозмутимо продолжал:
— Он старик. Был капитаном гари царе. Поэтому — беспартийный.
— Гмм-м… — Гестаповец озадаченно потер нос. — Ага… Может быть, поэтому капитану не доверили маршрут судна… Так, так… Спроси, Шакун, — хорошо ли он знает Рынина?
— Знаю недавно. Только с этого рейса.
— Ты не был к нему приставлен? — Гестаповец пристально посмотрел на Борщенко.
— Нет.
— Но, может быть, ты слышал, каким строительством он занимался?
— Нет. Об этом на судне никаких разговоров не было.
— Жаль. Тебе это надо было знать.
— Мне это было ни к чему.
— Ну, ладно. О Рынине мы еще выясним. Спроси, Шакун, как твой приятель хочет: вернуться под конвоем в камеру, как бы с допроса, или остаться с нами?
— Павел! Как тебе лучше: остаться у нас или вернуться под конвоем туда?
— Мне надо туда! Мне надо быть там!
— Он должен быть там! — перевел Шакун.
— А зачем ему туда надо? — продолжал спрашивать Хенке.
— Павел, за каким чертом тебе туда нужно?
— У меня там есть свои люди… — объяснил Борщенко.
— И много? — спросил Хенке, выслушав Шакуна.
— Трое! — продолжал импровизировать Борщенко.
— Ага, это хорошо, — сказал Хейке. — Вернись туда и условься с ними о связи. Дай им задание срочно выявить, кто из русских работал на строительстве метро… Заодно пусть заметят и тех, кто работал в шахтах. Понял?
— Чего же тут непонятного? Все ясно! — подтвердил Борщенко. — В Москве и Ленинграде — на метро; в Донбассе и Кузбассе — на шахтах. Яснее ясного!