— Теперь, Фома, держи фонарь ниже и свети только под ноги, — предложил Борщенко. — И шагай мягче.
Стараясь ступать тихо, они быстро прошли эту, сравнительно короткую, часть тоннеля и остановились перед таким же деревянным щитом, с каким они уже имели дело вначале.
— Проверим, не просвечивается ли он, — шепнул Борщенко.
Погасили фонари. Ни единой светлой точки. Полная тьма.
Борщенко приложился ухом к щиту и долго слушал. Тишина. Ни малейшего шороха. Сюда ли они пришли? Ведь за этим щитом должен быть освещенный коридор. По нему можно пройти к кабинету инженера Штейна, где под охраной мрачного Кребса работает Рынин.
— Включай фонарь, Фома, и свети мне…
Пока Силантьев светил, Борщенко внимательно осматривал доски. Они были прибиты изнутри тоннеля, и отрывать их отсюда было неудобно. Мешала стена. Однако Борщенко нашел щелку между нижними досками — их покарежило от сырости — и всунул туда острую лапку ломика.
— Гаси фонарь опять!..
Осторожно раскачивая ломик, Борщенко оторвал один конец доски без особого шума и осторожно оттянул его на себя. За открывшимся отверстием было темно.
— Что такое? — забеспокоился Борщенко. Он осторожно просунул руку с фонарем и осветил пространство по ту сторону щита. На расстоянии около метра впереди выход из тоннеля был завешен плотным брезентом.
— Все в порядке, Фома. Свети мне опять…
Отрывая вторую доску, Борщенко не рассчитал силу, и раздался такой треск, что оба невольно замерли.
Послышались голоса. Какие-то люди, разговаривая подошли к брезенту.
— Гаси фонарь, — шепнул Борщенко. Нагнувшись к оторванным концам досок, он плотно пригнул гвозди, затем придавил доски к бревну на старое место.
Разговор у брезента был слышен отчетливо.
— Нет, Курт! Кто-то лезет сюда из тоннеля. Отрывает доски.
— Давай проверим, Генрих. Ты стань с автоматом здесь, а я подниму брезент.
Борщенко и Силантьев затаили дыхание. Щели между досками засветились.
— Как видишь, Генрих, здесь никого нет. И доски на месте.
— Но я слышал, как отрывали доски!
— Померещилось это тебе, Генрих.
— Нет, не померещилось. Сейчас я прострочу щит автоматной очередью, туда-сюда… И если за ним кто есть, — там и останется!
— Стрелять нельзя, Генрих. Поднимешь напрасную тревогу.
— Молчи, Курт, — я ясно слышал. Держи брезент!
Щелкнул затвор автомата. Борщенко и Силантьев прижались к стене. Но неожиданно щит потемнел. Брезент опустился…
— В чем дело?! — раздался начальнический окрик.
— Господин шарфюрер! Генриху показалось, что кто-то лезет сюда из тоннеля! Трещали доски! — по-военному четко доложил Курт.
— Посмотрим! Подними брезент!.. Здесь все в порядке!
— А если, господин шарфюрер, кто-то там, за щитом. Затрещало так, будто выдергивали гвозди! Разрешите прострочить автоматной очередью!
— Отставить! Некому и незачем туда залезать! Доски трещат потому, что оседает грунт, садятся своды. А от стрельбы они могут и рухнуть. Расходитесь по своим местам!
Брезент снова опустился, и голоса, удаляясь, затихли.
— Фу-у! — облегченно вздохнул Силантьев. — Я аж вспотел.
— Рано потеешь, Фома. Впереди еще не то будет. А мы идем именно туда, — вперед… Прихвати ломик на всякий случай.
— Слух у этого черта хороший, — продолжал шептать Силантьев, пролезая за Борщенко в дыру, которую они снова открыли.
— У него слух, — у нас выдержка. Вот и выйдет наш перевес.
Они выбрались к брезенту и прислушались. Было тихо.
— Приготовься, Фома. Сейчас у нас будет самый трудный перевал. Попадемся — молчи до конца, чтобы делу не повредить.
— Все понятно, Андрей Васильевич, не повторяй.
Борщенко знал куда идти дальше. Он еще раз внимательно прислушался и, осторожно отодвинув брезент, выглянул в коридор. Никого не было.
— Пошли… Наблюдай, что будет позади…
Они выскользнули из-за брезента и зашагали по коридору направо. Ковровая дорожка позволяла идти бесшумно. Но также бесшумно из-за поворота мог появиться и встречный враг.
Подойдя к повороту, Борщенко придержал Силантьева за собой и выглянул за угол. Оттуда медленно шел эсэсовец с автоматом на груди.
Борщенко протянул руку назад, перехватил от Силантьева ломик и стал ждать.
Эсэсовец шел опустив голову, задумчиво отбивая пальцами на автомате какие-то такты. Не дойдя несколько шагов до поворота, он круто повернулся и также медленно пошел обратно.
Из-за угла Борщенко видел сейчас дверь с цифрой 1, в кабинет инженера Штейна. Чтобы дойти до нее, осталось только пересечь коридор. И сделать это надо немедля. Сзади тоже мог появиться патруль.
Не спуская глаз с уходящего эсэсовца, Борщенко сделал знак Силантьеву, и они быстро перешли коридор, остановившись у желанной двери. Эсэсовец услышал шорох и обернулся, но одновременно Борщенко распахнул дверь и загородил ею себя и Силантьева, оставаясь на пороге.
Борщенко пропустил вперед Силантьева, закрыл за собою дверь и осмотрелся, готовый на все, с ломиком руке…
В кабинете, кроме Рынина, удивленно наблюдавшего за происходящим, никого больше не было.
— Борис Андреевич, где ваш охранник? — спросил Борщенко.
Вышел ненадолго. Сейчас вернется.
— Борис Андреевич, мы за вами! Нам поручено вывести вас отсюда. Иначе вас сегодня растерзают.
— Уйти не могу. Сейчас прибыл Хенке с автоматчиком. Вероятно, по мою голову. Они уже идут сюда. Вам надо сию же минуту исчезнуть.
— Борис Андреевич! Я действую по поручению комитета. Вы должны подчиниться!
Рынин встал.
— Если я сейчас исчезну, — будет объявлена тревога по всему острову. Понимаете, что это может означать для сегодняшнего дня?!
— Это действительно важно, — согласился Борщенко. — Но и с вами тут наверняка расправятся!
— Я сказал всё. Передайте это комитету. Разве можно из-за одного меня ставить под угрозу общее дело? Я остаюсь, а вам надо немедленно уйти. Немедленно!..
В коридоре послышались приближающиеся голоса.
— Ну, вот и они! Прячьтесь! — Рынии указал за портьеру, закрывающую небольшой альков, где стояла широкая кушетка Штейна.
Борщенко и Силантьев поспешно скрылись за портьерой.
В КАБИНЕТЕ ИНЖЕНЕРА ШТЕЙНА
В кабинет вошли Хенке с автоматчиком, Штейн и Кребс. Гестаповец был в состоянии явного возбуждения.
— Что вы тут натворили, доктор Рынин? Надо вывести из грота подлодку, а ворота не поднять. Почему?!
Рынин слушал гестаповца спокойно, не перебивая. А тот, нервно шагая между столом и альковом, где притаились Борщенко и Силантьев, продолжал выкрикивать:
— Не связано ли все это с тем, что вчера здесь за вершили работы, которые были проделаны по вашим расчетам?! И действительно ли эти работы были направлены на укрепление грота?! А может, — наоборот?!
Рынин продолжал молчать.
— Ну?! — Хенке все более распалялся. — Что же вы молчите, доктор Рынин?!
— Вы задали сразу столько вопросов, что, прежде чем на них ответить, надо серьезно подумать.
— Думать некогда! Подводная лодка должна выйти в рейс — и не может. Это не шутка! Отвечайте!!
— Вам я вообще отвечать не обязан, — невозмутимо сказал Рынин. — Я подчиняюсь только господину полковнику.
— Будете отвечать и мне! — угрожающе выкрикнул Хенке. — Мне поручено расследовать это дело!
Рынин молчал.
— А что думаете вы?! — остановился Хенке против перепуганного инженера Штейна. — Вы тоже отвечаете за состояние грота!
— Да, история с воротами очень странная, — согласился Штейн. Он достал из кармана большой платок и вытер вспотевшую толстую шею и жирный подбородок.
— Вы тоже усматриваете в действиях доктора Рынина сознательную злонамеренность? — спросил Хенке.
— Да, это похоже…
Хенке злобно глянул на Рынина и снова зашагал по кабинету.
— Надо быстрее поднять ворота! — приказал Хенке Штейну. — Как можно быстрее! Сколько вам потребуется для этого времени?
— Я еще не могу ответить, господин оберштурмфюрер.
— А когда вы ответите мне на этот вопрос точно?
— Сегодня, господин оберштурмфюрер.
— Ваш срок слишком неопределенен. Ответите мне на этот вопрос ровно через полчаса. А через час ворота должны быть подняты! Не позже! Иначе — пеняйте на себя! Всё!
Штейн промолчал.
Хенке опять повернулся к Рынину.
— Вы сейчас поедете со мной! Собирайтесь!
— Мне нечего собирать… Все мое имущество — моя трубка.
Хенке вышел первым. За ним — Рынин, в сопровождении Кребса и эсэсовца с автоматом.
В кабинете остался один инженер Штейн, да затаившиеся за портьерой Борщенко и Силантьев.
Инженер Штейн, не подозревая, что в нескольких шагах от него находятся незваные гости, грузно уселся за стол и снял телефонную трубку.
Он набрал номер и, услышав знакомый голос своего помощника, спросил:
— Как с подъемом щита?.. Ничего не получается?.. Обер Хенке дал мне только час времени… Конечно, все это из-за проклятого Рынина и русских! Да-да, только один час!.. Торопитесь. Иначе придется отвечать и вам тоже!..
Дверь без стука отворилась, и в кабинет ввалился возбужденный помощник капитана подводной лодки — лейтенант Бютнер. Не скрывая своего раздражения, он спросил:
— Скоро ли поднимут щит? Или мне прикажете пробивать его торпедой? Но тогда и от вас останутся одни клочья, черт возьми!
Штейн раздраженно встал.
— Извините, лейтенант, но вы же знаете, что там работают сейчас мои техники. Надо подождать!
— Ждать я не буду! Вы ожирели здесь, тыловые крысы!.
— Как вы смеете, лейтенант! — вскипел Штейн, тяжело отдуваясь. — Я член нацистской партии и верно служу фюреру.
Штейн задохнулся и, не имея сил продолжать, молча ткнул пальцем себя в грудь, где красовался железный крест. Бютнер презрительно отмахнулся:
— Мне сейчас на вас наплевать! Потрудитесь освободить для моей команды какое-либо помещение в вашем управлении. На время, пока не откроется для лодки выход из грота. Если, как мне объяснили, сели ворота, то почему не может вдруг сесть весь грот? Не очень-то приятно ждать, когда тебя заживо похоронят в каменной могиле. К черту!.. Прошу распорядиться!