— Ты прав, — нехотя сказал Эррера. — Мы готовы отразить нападение любого живого существа… И даже хищного леса!
— У меня начинается нервный смех, когда я вспоминаю гигантского червя… помните, мы его назвали бородавочником. Нет, ребенок все понимает правильно. — Нам не помешает умение быстро и точно стрелять. А без тренировок это невозможно!
— Кстати, шеф, — ввязалась в разговор Жаннет, — наш стрелковый ресурс невелик. Всего двадцать минут непрерывного действия.
— Правильно, Жаннет! Эррера, почему сняли у нас с вооружения РРГ? — спросил Рэд. — Тридцать пять минут форсированного огня, слона режет пополам со скоростью прохождения луча двадцать метров в секунду! И вдруг меняют на эту игрушку РРГМ!
— Сколько времени ты выдержал бы в руке РРГ при перегрузке в два “g”?
— Не знаю. Минут двадцать!
— А Мзия?
— Сдаюсь!
— При высадке все получите по два пистолета РРГМ, а тебе, если хочешь, подвесим два РРГ.
— Идет! Ими можно скалы взрывать…
— А кто сегодня погиб? — перебил его Том. — Опять я?
— М.Коберидзе, — отозвалась Жаннет.
— Снова? — Рэд строго уставился на Мзию. Его лицо с перебитым носом, который он упорно отказывался “реставрировать”, холодными серо-стальными глазами навыкате, глазами боксера-профессионала, несмотря на такой набор внешних качеств, оставалось добрым.
— Крошка, две твари напали на тебя и на нее, когда ты защищал наш тыл, — объяснил Эррера. — Я видел, как она срезала твою скотину, а вторая ударила ее клювом.
Кроме Рэда, все уже полулежали в креслах. Мзия откликнулась из глубины своего мягкого гнезда:
— Сядь, Рэд! Это же только тренировка!
Селинджер наконец сел. Еще три года назад двухметровый гигант завоевал свою последнюю золотую медаль на всемирных соревнованиях по боксу. Среди своих товарищей он казался грузным, чересчур массивным. Как большинство сильных и больших людей, он был очень добрым и спокойным человеком. Он брил волосы на голове, потому что стеснялся намечающейся лысины, а к косметологам не ходил, считая их “тоже врачами”. Врачей же он не признавал, наверное, потому, что никогда в них не нуждался. В бою он был необычайно подвижен, имел точную реакцию, но в повседневной жизни оставался лентяем. Мзия его звала “ленивец”, и это прозвище ему чрезвычайно шло. Где бы Рэд ни находился, рядом с ним была Мзия. Самая маленькая из десантников, не больше метра семидесяти пяти сантиметров. Тем, кто когда-нибудь видел старинные персидские миниатюры, Мзия больше всего напомнила бы персиянку. Большие миндалевидные глаза, черные, с антрацитовым блеском и потоки черных волос, выскальзывавших из любой прически. Когда Рэд ее впервые увидел, первое, что он сказал было: “Какое богатство!” Он машинально погладил себя по голове при этом и густо покраснел.
Любимой угрозой Мзии было очередное заявление о том, что она острижет волосы: перед отлетом, перед началом тренировок, перед посадкой и так далее. Великан тревожился и сердился, и Эррере иногда казалось, что Рэд раздельно и одинаково любит и Мзию и ее волосы.
— Поплавать бы сейчас в невесомости, — мечтательно сказала Жаннет, разглядывая свои трясущиеся руки со вздувшимися голубыми венами. Впрочем, вены набухли у всех.
— Нет, ребята, — Эррера покачал головой. — Нельзя. Сейчас мыться и спать! Потом небольшая стимуляция и подзарядка, чистка оружия и осмотр Вечером же у нас праздник.
— Праздник! Верно ведь, праздник! — захлопала в ладоши Ютта. Она была удивительно хороша, когда смеялась. Ослепительно белые зубы ярко выделялись на фоне светло-шоколадной кожи. Ютта была дочерью норвежца и женщины-банту. Кареглазая мулатка с австралийского шельфа.
Внезапно растворилась дверь, она вскочила с кресла и побежала в душевую. Десантники потянулись за ней по своим кабинкам. Когда помещение опустело, Рэд встал, вынул Мзию из кресла, потом, держа ее на руках, зарылся лицом в волосы и поцеловал.
— Щекотно, — прошептала она, закрыв глаза, и вздохнула.
Бал начался в семь часов по Гринвичу. Гости, они же хозяева, являлись парами, кроме капитана, огромного, не меньше Селинджера, японца Кэндзибуро Смита. Капитан был человеком пожилым, последние десять лет жену в полеты не брал, остался в одиночестве и сейчас, хотя рейс был длительный, необычайный и он тоже нуждался в душевном равновесии и душевном тепле.
Гости проходили чинно, без обычных, может быть, несколько фамильярных шуточек и дружеских полуобъятий. Таков был этикет праздника, каждый раз разработанный заново и неукоснительно соблюдавшийся все эти два года. К балу готовились целый месяц, мужчины и женщины придумывали и изготавливали новые наряды и драгоценности, а женщины еще и косметику. И все-таки последний день был самым напряженным — всем почему-то не хватало нескольких часов. Однако к семи вечера по земному времени экипаж и десантники являлись в зал, одетые и готовые принять участие в первом вальсе.
Балы на борту дальнерейсового корабля были придуманы давным-давно земными психологами для поддержания в норме психического состояния экипажей. Особенно десантников, ибо выяснилось, что в то время, пока команда занята вахтами (и то не очень плотно), делать им практически нечего. А сроки путешествия большие. Так и появилась рекомендация группы космической психологии: “§ 16. Периодически, но не реже раза в месяц, устраивать костюмированные балы с воссозданием обстановки и эпохи определенного времени (или социального слоя). Общая подготовка к празднику, как и общая работа сближают людей в отличие от общего безделия”. Кроме того, определенный процент премий за лучший костюм и за лучшее оформление праздника (по инструкции) указывал на лучшую приспособляемость и уживчивость и давал преимущественное право на участие в следующей экспедиции А это уже было кое для кого стимулом.
Вначале, как часто случается с официальными рекомендациями, такая идея никого не увлекала. Но потом… Балы на борту космического поискового корабля “Левингстон” по традиции отражали выбранную эпоху с ее костюмами, нравами, развлечениями, подарками и сюрпризами. И мебель, и обстановка, и рассказы, и танцы должны были соответствовать времени, которое общим решением выбрали для этого бала. Конечно, в пределах возможностей Так прошли в этом зале римские оргии, попойка в кабачке Латинского квартала, пир в русских княжеских хоромах, трапеза в итальянском монастыре эпохи Возрождения и многие другие. Предпоследним был бал в кардинальском дворце во Флоренции, а сегодня — семнадцатый век, Западная Европа.
Капитан стоял в дверях, и костюм только подчеркивал его положение на корабле. Он был одет, как капитан британского флота ее Величества — синий, расшитый золотом камзол с позолоченными же пуговицами, кружевные манжеты и воротник. Ботфорты, морской кортик и шпага на кожаной тисненой перевязи довершали его костюм. Нет, полным завершением костюма была шляпа с перьями, которые либо грациозно качались над его головой, либо залихватски мели пол, очень натурально раскрашенный под деревянную мозаику.
Кэндзибуро Смит не казался в этом костюме ряженым, не был он и смешон. Напротив, его массивная фигура излучала неподдельное достоинство, а любезная улыбка на обычно сдержанном лице, казалось, тоже пришла из семнадцатого века.
При появлении четы Пуйярдов капитан неторопливо снял шляпу и громко провозгласил:
— Жаннет и Антуан Пуйярды!
Антуан Пуйярд был очень красив. Большие, серые, выразительные глаза, нос с горбинкой и пышные смоляные усы. Чуть портили общее впечатление сухие, тонкие губы честолюбца. Основным же украшением был лоб, высокий и чистый. Лоб мыслителя, философа или математика. Природа пошутила, дав узкие и низкие лбы Декарту и Пуанкаре, а обширный и мощный Пуйярду. Но последнее обстоятельство отложило отпечаток на всю жизнь Антуана — для оправдания своей интеллектуальной внешности он много работал и, не став Спинозой или Нильсом Бором, превратился в незаурядно эрудированного человека.
Жаннет сегодня была изумительно хороша. Ее, в общем, незначительное лицо было точно и с большим вкусом подправлено косметикой, на щеке была посажена пикантная мушка, а волосы серебрились от пудры. Кэндзибуро Смит проводил ее изумленным взглядом и одобрительно покачал головой. Когда он обернулся, на его лице возникла откровенно ласковая улыбка.
— Мзия Коберидзе и Рэд Селинджер! — Капитан прижал шляпу к сердцу.
Затем пришла пара кибернетиков. Навигатор с биоником. И наконец капитан пророкотал:
— Ютта Торгейссон и Эррера Мартин!
Зал потихоньку заполнялся. Шуршали пышные юбки, сверкали драгоценности, синтезированные здесь же на корабле.
— Ты посмотри на Жаннет! — прошептала Ютта.
— А что? — не понял Эррера. — Ну, пестровато немного…
— Нет, костюм исключительно точен. Хоть в учебник истории. Я не о том. Посмотри, как она хороша!
— Изумрудный цвет вообще эффектен… Хотя, может, ты и права, — Эррера был смирен, как монах. — Но Мзия мне нравится больше.
— Мзия — влюбленная девочка, — задумчиво произнесла Ютта и, лукаво взглянув на него, добавила: — А влюбленная женщина всегда красива!
Первый сюрприз обществу преподнес капитан. Он появился из двери, ведущей в раздевалку, неся канделябры со свечами, великолепными свечами из цветного воска. Где он достал рецепт воска и сколько затратил времени для его синтезирования и выделки свеч, трудно было сказать.
— Канделябры сделаны Алексеем Сударушкиным! — объявил капитан, вынося последние два светильника.
Все зааплодировали, Сударушкин поклонился. Потом Кэндзибуро Смит выключил освещение, и аплодисменты усилились. Этот странный, сконцентрированный в двадцати четырех язычках открытого пламени свет колебался от невидимого и неощутимого движения воздуха и жил своей жизнью. Костюмы стали выглядеть иначе, а украшения заиграли с большей силой, и даже в глазах людей появились загадочные и неверные искорки того же огня.
Невидимый оркестр заиграл вальс, которым независимо от переживаемой эпохи начинался каждый праздник, и пары поплыли по дворцовому залу, где еще несколько часов назад дымились трупы жутких химер психопата Ван Риксберга. Праздник начался.