На темном фоне скалы я заметил какие-то светлые кругляшки. Они оказались изящными глиняными домиками ос-эвмен и по форме походили на кувшинчики с коротким, но хорошо очерченным горлышком. Во многих кувшинчиках зияли дырочки: молодые осы покинули свои колыбельки, заботливо приготовленные матерями. В некоторых же домиках еще жили личинки, они, как птенчики из скворечника, выглядывали в окошко своего домика, ожидая, когда их мать принесет добычу, какую-нибудь мягкую личинку насекомого. В некоторых домиках горлышко запечатано, там личинка подросла, окуклилась, погрузилась в сон, прежде чем превратиться во взрослую осу.
— Хорошо бы привезти домой хотя бы парочку домиков вместе с камнями, — подумал я, и, вооружившись зубилом и молотком, принялся за работу.
Но меня ожидало огорчение. Ни один домик не мог я выколотить вместе с породой, все они до единого устроены в самых надежных местах. Даже самые большие камни, отделившиеся от скалы небольшой трещинкой, не были удостоены внимания заботливых матерей. Подобная предусмотрительность имела глубокий смысл. Что стало бы с хрупкими глиняными домиками, если бы камень, на котором они были прикреплены, отвалился или произошло землетрясение? Оно бывает очень редко. Но можно не сомневаться, что подобное в долгой жизни вида случалось не раз.
Как же осы могли определить надежность фундамента для своей постройки, какое чувство помогало им в этой сложной работе? Опять все тот же таинственный инстинкт, эта память далеких предков, переданная по наследству поколениям!
Вспомнилась еще одна встреча с эвменами. Большое четырехэтажное здание института Защиты растений выстроили за городом. На зиму в него забрались клопы-солдатики, жуки-коровки, сверчки и многие другие насекомые обитатели поля, которое находилось вокруг здания. На тыльной стороне этого здания, обращенной к солнцу, оказалось множество гнезд обыкновенной осы-веспы. Почти у каждого окна было по одному-два гнезда. Под самым карнизом крыши виднелось даже гнездо осы сцелифрона. Она построила свое сооружение еще до побелки здания и теперь, окрашенное под цвет стены, гнездо казалось неразличимым, если бы не темные отверстия, проделанные вышедшими наружу молодыми осами. Внизу на стене, освещавшейся только в утренние часы, оказалась масса гнезд эвмен. Некоторые из них пробуравили наездники, большинство же, аккуратно запечатанные, ожидали весны. В них зимовали молодые осы. Только тогда я вспомнил, что летом эвмены часто делают гнезда просто на растениях. На зиму же выбирают прочную нерушимую основу, большие камни, скалы и даже новый каменный дом. Мало ли что может случиться за зиму!
— Не зря ваши осы пристроили свое потомство к нашему зданию, — пошутил инженер строитель. — Ведь оно построено с мощными антисейсмическими поясами. Понимают!
В начале подъема на крутую гору я увидел под небольшим кустиком боялыша, из-под которого выглядывали роскошные тенета паука Agelena labirintica, осиное гнездо. Оно располагалось над самой ловушкой хищника и даже слегка касалось его своим краем. Подумалось: не может быть, чтобы оса-веспа и паук-агелена, два хищника, ужились вместе. Наверное, паук соорудил ловушку возле старого прошлогоднего гнезда.
Осы строят жилища со значительным запасом прочности, эти жилища и после зимы кажутся почти свежими. Предположение казалось правдоподобным. Но когда я наклонился к кустику, из-за сот показалось полосатое брюшко осы, а за ним и сама хозяйка дома.
Вздрагивания крыльями и нервные подергивания брюшком свидетельствовали, что основательнице семьи не по душе мое любопытство. Паук же при моем приближении быстро скрылся в темноту своей длинной паутинной трубки.
Ни осы, ни тем более пауки никогда не пользуются старыми прошлогодними жилищами. Сомнений не оставалось: паук и оса, по-видимому, одновременно строили свои жилища, не подозревая о присутствии друг друга. Теперь же, что поделаешь, не бросать же уютные домики, на которые израсходовано столько сил и строительного материала. Приходится мириться и привыкать к необычному положению.
Впрочем, пауку хоть бы что! Его тенета раскинуты широко во все стороны, и сам он сидит в трубочке, выскакивая наружу только для того, чтобы схватить случайно попавшую в ловушку добычу. Труднее осе. Ее гнездо со всех сторон окружено паутиною, нужна ловкость, чтобы пробираться мимо всюду протянутых нитей. И оса научилась лавировать среди тенет. Может быть, искусство матери освоят и ее дочери.
Поведением насекомых управляют не только одни инстинкты предков, но и личный опыт, передающийся потомкам.
Солнце склонилось к горизонту, день угасал, и спадала изнурительная жара. Замерли деревья. Пробудились муравьи-жнецы, потянулись цепочкой за урожаем трав. Колонна муравьев-амазонок строем возвращалась в гнездо с награбленными куколками.
После знойного дня я пошел прогуляться по тугаю. Позади, наступая на пятки, тащился спаниель. Набегавшись за день, собака изрядно устала. На поляне с редкими кустиками и низенькой травой она неожиданно шевельнула длинными ушами, вытянулась стрункой, уткнулась мордой в траву, а когда оттуда раздалось тонкое чирикание, отпрянула назад, кося в мою сторону выпученными глазами и будто спрашивая: «Что мне делать, хозяин?»
— Нельзя, Зорька, нельзя! — закричал я, решив, что она набрела на какого-нибудь птенчика или на гнездо птицы.
Чирикание замолкло, но вскоре раздалось возле моих ног. Только уже другое, тоном повыше, с частыми перерывами. Я увидел коренастую средних размеров осу. Перелетая с места на место, пробегая по земле, она явно подавала какие-то особенные сигналы. Черно-синие крылья ее слега прикрывали вороненую, как металл, грудь. Черная голова поблескивала большими глазами. В них искорками отражалось заходящее солнце. Короткие усики нервно вибрировали, а красное брюшко пылало ярким рубином! Черный поясок, желто-серое колечко и снова черная полоска оттеняли этот сверкающий огонек.
Оса была изумительной, невиданной! Она нисколько меня не испугалась, повернулась боком, наклонила головку и будто принялась меня рассматривать. Сердце мое замерло, когда я разглядывал незнакомку. Я перевидел много насекомых за долгие годы путешествий по пустыням, но такую красавицу повстречал впервые.
Поглядев на меня, оса помчалась дальше, ловко лавируя между травинками и заглядывая в щелки и в норки. Она была очень занята, и до меня ей не было никакого дела.
— Скорее, скорее поймать! — будто шептал настойчиво во мне один человек.
— Нет, лучше посмотреть вначале, что она делает, — возражал другой.
И все же я выхватил из полевой сумки пинцет и морилку. Осторожно догнал осу, протянул к ней руку. Сейчас решится, буду ли я счастливым обладателем незнакомки, или меня постигнет горечь неудачи и чувство разочарования.
Оса, как бы угадав мои намерения, пискнула раз, другой, потом вскрикнула громко и раздражительно, взглянула на меня черными глазами. В это время в ее крошечной головке мозг как будто решал задачу: «Если это чудовище не испугалось моего крика, то придется улететь».
Когда я неловко прикоснулся к осе пинцетом, она пропищала еще громче и, негодующе, вспорхнула, сверкнула красным брюшком и синей грудью и унеслась прочь на быстрых крыльях.
Сколько я искал ее, истоптал всю полянку, но все попусту. Потом в коллекциях насекомых музеев Москвы и Петербурга я пересмотрел ос, но нигде такой не нашел. Это был самец осы-немки. Самки немки бескрылые, большей частью скромно окрашенные, невзрачные, незаметно ползают по земле, беспрестанно заглядывая во все щелки и норки.
Название «немки» дали этим осам за то, что они якобы не способны издавать звуки. В действительности бескрылые самки иногда могут попискивать, особенно, если их схватить пинцетом. А самцы, как оказалось, совсем не немы, разыскивая самок, подают звуковые сигналы в случае опасности. Сигналы столь необычны, что могут ошеломлять или останавливать так, как остановили моего спаниеля.
Наверное, оса-незнакомка никому не встречалась. Но когда-нибудь ее найдут, тогда, быть может, вспомнят это описание коротенькой встречи и попытаются подробнее расшифровать значение сигналов.
На песчаном пригорке с редкими кустиками терескена и черной полыни трепещет черная точка. Подхожу ближе. Оказывается, большая черная с яркой желтой перевязью на брюшке оса-сколия зарывается в песок.
Месяц назад в июле сколии резвились над цветками, гоняясь друг за другом, справляя брачные пляски. Сейчас же, наверное, наступила забота о потомстве.
Сколия, оказывается, ловкий землекоп. Не прошло и минуты, как она исчезла в твердом и плотном песке. Прошло еще несколько секунд, колыхнулся песок над тем местом, где скрылась оса. Что она сейчас делает под землею?
Образ жизни сколий плохо изучен. Известно, что они откладывают яички только в личинок хрущей, в которых и развивается ее потомство. Наверное, этим ответственным делом и занялась оса. Но как она узнала, где в земле обитает личинка хруща? Не зря она такой узкоспециализированный охотник. Личинки других насекомых, обитающих в почве, ей не нужны, и находить их она не умеет.
Проходит несколько минут. Я кладу над местом погружения осы в песок сачок, плотно прижимаю его к земле и спешу к машине за походным стульчиком, а когда возвращаюсь, вижу, как моя охотница уже беснуется в сачке, пытается выбраться из неожиданной неволи.
Быстро она разделалась со своей добычей! Прошло не более пяти минут, как я отлучился.
Пленнице я дарую свободу, а сам начинаю осторожно снимать пластами землю. Вот закопался сперва на десять, потом на двадцать сантиметров. Из-под лопатки сперва показывается одна, а за нею другая личинки хруща. Обе толстенькие, с серым кончиком тела, но маленькие, значительно меньше самой осы. Яичек сколии на них не видно. На такую добычу незачем класть яичко, не сможет вырасти оса, не хватит ей пищи… Ошиблась заботливая мамаша. Узнала, где водится добыча для детки через слой в двадцать сант