ивает, и миллионы телец в строгом согласии по невидимому побуждению бросаются вперед и снова застывают в воздухе на одном месте. И так через каждые одну-две минуты.
Разглядывая звонцов, я невольно вспоминаю Сибирь. В дремучем бору сосна к сосне стоит близко. Внизу царит полумрак, как в темной комнате, и тишина. Там, где сквозь полог хвои пробивается солнце, будто окна в темной комнате. У таких окон собираются рои грибных комариков и заводят свои песни. В рою несколько тысяч комариков, и каждый пляшет, как и все, взметнется вертикально вверх и медленно падает вниз. И так беспрерывно, но вразнобой, каждый сам по себе. Иногда танцоры, будто сговорившись, все сразу, как по команде, взмывают вверх и падают вниз. Комарикам лишь бы собраться на солнечном пятне в темном лесу, а после можно обойтись и без него. И рой, приплясывая, медленно плывет по лесу, тонко и нежно звеня тысячами прозрачных крошечных крылышек. Вот на пути опять солнечное пятнышко, и рой задерживается на нем, сверкая яркими светящимися точками. Зашло солнце, и не стало комаров, только звенят одни их крылья…
Здесь, на Балхаше, иногда с роем происходит что-то непонятное. Будто воздух резко взмыл кверху и вздернул коротким рывком за собою сразу всех плясунов. И так несколько бросков подряд в разные стороны. Дымок папиросы плывет тонкой струйкой кверху, не колышется. Значит, воздух неподвижен, и подпрыгивают комарики сами по себе все вместе сразу, будто сговорившись заранее. Точно так делают громадные стаи скворцов, совершая в удивительном согласии внезапные повороты, виражи, подъемы и падения. Такие же мгновенные броски можно увидеть и у стаи мелких рыб, когда приходится прятаться в укрытия при нападении хищника. Как все это происходит, какой имеет смысл у комаров? Ни звук крыльев, ни зрение тут не имеют значения, а, конечно, что-то особенное и никому не известное.
Я взмахиваю сачком, и рой рассеялся, оборвался звон крыльев. Но проходит минут десять, и комаров будто стянуло магнитом, они вновь реют в воздухе дружной компанией. В сачке же копошатся нежные, маленькие, зеленоватого цвета самцы с роскошными мохнатыми усами. Весь рой состоит из самцов, сплошное мужское общество.
И тонкий звон крыльев, и тысячи светлых точек на солнечном пятне, и медленное путешествие по лесу — все это ради того, чтобы облегчить встречу с подругами, рассеянными по большому темному лесу.
Какое же значение имеют таинственные взмывания всего роя и странные подергивания? Каков механизм, управляющий миллионным скоплением насекомых, какие органы чувств обеспечивают эту необыкновенную слаженность сигнальных звуков и движений? Кто и когда сможет ответить на эти вопросы?
Разгадка всего этого, могущего показаться малозначительным и досужим, способна открыть удивительные физические явления, неизвестные науке и управляющие миром живых существ. И не только…
Над сухими и пыльными холмами мелькает ослепительно белая чайка. Потом пролетает цапля, еще чайка и вот, наконец, показывается большое, до самого далекого горизонта озеро, и мы сразу попадаем в другой мир. На галечный берег накатываются зеленые, с белыми гребешками волны, по небольшой косе бродит стайка кроншнепов, увидали нас и повернули к нам головы. Проносится стайка чирков. Вдали от берега две чомги сплылись вместе и забавно кланяются друг другу вихрастыми головами. На берегу озера лежат окатанные волнами валы тростника. Это остатки плавучих островов, разбитых ветрами и волнами. Цветет лиловый осот, и большой темно-зеленый куст шиповника тоже разукрасился белыми цветами. Свеж, прохладен и по особенному душист после пустыни озерный воздух!
У куста шиповника небольшая тень, и мы располагаемся рядом с нею на машине. Куст шиповника — целое государство. Кого только на нем нет! Больше всего крупных, с роскошными мохнатыми усами комаров-звонцов. Их целые тучи. Напуганные нашим появлением, они с тонким, нежным звоном поднимаются в воздух и долго не могут успокоиться.
У основания куста шуршат сухими листьями, лежащими на земле, ящерицы — узорчатые эремии: здесь им легко ловить комаров-звонцов, все листья шиповника до самой земли покрыты ими, забита звонцами и сеть паука. Хозяин сетей объелся, обленился, не желает показываться из комочка сплетенных вместе листьев.
Всюду снуют муравьи-бегунки. Они очень заняты. Шутка ли, сколько на землю падает погибающих комаров, какое отличнейшее угощение! Крутятся еще мухи-ктыри, хищные клопики, жужелицы. Налетают розовые скворцы и, деловито торопясь, склевывают комаров. Для всех хватает поживы, у всех пир горой!
Поведение комаров-звонцов кажется странным. Чуть передвинешься в сторону — и с куста поднимается встревоженная стайка насекомых.
Двигаясь вокруг куста, я все время спугиваю звонцов. Но взмах рукой не производит впечатления. Я энергичными шагами отхожу от куста и возвращаюсь к нему. Может быть, звонцы замечают только движение темного предмета на светлом фоне неба? Но они реагируют вне зависимости от того, с какой стороны куста я нахожусь, со стороны ли озера и заходящего солнца или со стороны темной гряды кустов на востоке. Уж не воспринимают ли комарики какие-то излучения, идущие от тела человека? Перемещение источника излучения в сторону вызывает тревогу, приближение или удаление этого источника не изменяет направления излучения. Это почти фантазия, но как объяснить их загадочное поведение?
Сколько живых существ находят приют возле куста шиповника! На его листьях видны ярко-красные шарики. Небольшое к ним прикосновение — и они отваливаются, падают на землю. Это галлы, болезненные наросты, вызванные осами-орехотворками. Другие галлы, крупные, неправильной формы, покрыты колючими и крепкими шипами. Ими растение невольно защищает своего врага — личинок орехотворок.
Но что наделали с шиповником пчелы-мегахилы! Все листья изувечены, из них вырезаны аккуратные овальные или строго круглые, будто по циркулю, кусочки. Из этих кусочков пчелы изготовили обкладку ячеек. В каждой ячейке уложена пыльца цветов, смоченная нектаром, и яичко.
Как все в природе взаимозависимо. В том, что шиповник пострадал от пчел-мегахил, повинны лиловые цветы осота. Если бы они не росли по берегу озера, откуда пчелам брать живительный нектар. Впрочем, дело не только в одном осоте. Виновно во всем еще само озеро, выбросившее на берег тростники. Только в его полых стеблях пчелы и устраивают ячейки для деток. Озеро, выбросившее тростник, служит приютом для пчел. Осот кормит пчел нектаром и снабжает их пыльцой. Из листьев шиповника мегахилы готовят обкладку для ячеек. Если разорвать и уничтожить одно из звеньев этой цепи обстоятельств, не станет пчелы-мегахилы на берегу озера. Быстро летит время. Незаметно наступает вечер. Пора забираться под полога.
На далеком противоположном берегу озера горят тростники, и столбы коричневого дыма поднимаются высоко в небо. Солнце, большое и красное, медленно опускается в воду, протянув по волнам багровую мерцающую дорожку.
Гаснет закат, разгорается зарево пожара. Стихает ветер, и перестают шелестеть волны. Постепенно над берегами озера растет тонкий и нежный перезвон: поднялись с дневок в воздух комары-звонцы и принялись за брачные пляски.
Ветер совсем стих. Всю долгую ночь поют звонцы. В гладкое зеркало озера глядятся яркие звезды пустыни, и отражается зарево далекого пожара.
Такое изобилие животного мира, громадные рои комариков-звонцов, облака поденок и ручейников, тростники, раскачиваемые кишащей в них рыбой, — все это было в годы процветания Балхаша. Но, по неразумному решению, построили на реке Или, главной артерии, питающей озеро, Капчагайское водохранилище, и Балхаш стал стремительно угасать. Исчезли тростниковые заливы — места изобилия водных животных. Вдобавок пала длительная засуха на пустыни, и опустел Балхаш. В 2003 году выпали обильные дожди в Джунгарском Алатау, и озеро неожиданно подняло уровень. Но сколько надо лет, чтобы восстановилась его жизнь, тем более что Китай построил мощную плотину на реке Или для орошения своих земель. В 2004 году Балхаш все так же сияет своими сине-зелеными водами. Но на нем уже нет ни чаек, ни комариков, ни ручейников, разрушен рыбный промысел. Сколько десятилетий необходимо, чтобы он восстановился, слезами озеро не напоишь…
Глава третьяКороткоусые
Мы мчимся по асфальтовому шоссе через Кокпекское ущелье мимо голых красных скал и редких кустиков. Но вот за поворотом показывается зеленая полоска растений, а выше нее синеют роскошные заросли шалфея. Такое место нельзя проехать мимо, надо остановиться. Заскрипели тормоза, вся компания энтомологов выбралась из кузова и рассыпалась по склону ущелья. У каждого свои дела: кто интересуется жуками, кто мухами, кто пчелами. А у меня — муравьи. Какие здесь живут виды, как идут дела у маленьких тружеников пустыни?
Но муравьями заняться не удается. У самого края дороги я вижу осу-аммофилу, черную с красным пояском на брюшке, как всегда, быструю, очень занятую. Еще бы! У нее очень важное дело. Точными ударами жала в нервные узлы она только что парализовала большую зеленую гусеницу совки и теперь тащит свою добычу. Гусеница весит в два-три раза больше хищницы. А осе нипочем ни камни на пути, ни густое переплетение сухих травинок.
Дела заботливой аммофилы, в общем, мне известны наперед. Сейчас она оставит добычу и примется рыть норку. Потом, построив подземную темницу, затащит гусеницу в норку, отложит на нее яичко, забросает землей вход, утрамбует его и на этом закончит заботы о детке. И все же интересно посмотреть еще раз.
Не жалею, что не занялся муравьями и увлекся аммофилой. Дела ее, оказывается, не столь уж просты. За нею неотступно следует небольшая серая мушка. У нее большие красные глаза, черные пятнышки по бокам брюшка и крепкие жесткие черные щетинки, рассеянные по телу. Мушка ловка, очень осторожна, все время держится сзади осы на почтительном расстоянии, не попадается на глаза. Вдруг хозяйка добычи заметит, погонится. У мушки отличное зрение, она вовсе не так уж и близорука, как принято думать про насекомых, и за полметра хорошо отличает осу от других всюду снующих насекомых. Я пытаюсь поймать мушку сачком, но досадно промахиваюсь, и, несмотря на это, она быстро находит свою жертву и продолжает следовать за нею по пятам. Интересная мушка, никогда не видал я такую настойчивую и зрячую!