— Слушаюсь, сэр.
— И еще, Катберт, попозже мистер Аллейн захочет услышать от вас и других слуг то, что вы мне уже рассказали. На тот случай, если я что-нибудь упустил или неправильно понял. Предупредите остальных, будьте добры.
— Конечно, сэр.
— Спасибо.
— Спасибо, сэр.
Когда Катберт вышел, Крессида спросила:
— Хилли, мне только кажется или он и в самом деле не в себе?
— Надеюсь, только кажется, дорогая. Очень надеюсь. Естественно, они немного нервничают, — оправдывал прислугу Хилари. — Но ведь никто не собирается делать поспешных и неверных выводов. Несомненно, с ними все в порядке. Именно поэтому, — продолжал он, тщательно подбирая слова и обращаясь к Аллейну, — мы столь признательны вам за то, что вы соблаговолили взять нас под свое крылышко. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Не знаю, — любезно заметил Аллейн, — верно ли вы определили функции детектива-полицейского, но выразились весьма лестно.
Хилари громко хохотнул, а затем, всем своим видом выражая крайнюю озабоченность и трогательное рвение быть полезным, спросил Аллейна, могут ли они чем-нибудь, хотя бы самой малостью помочь.
— Пока ничем, — ответил Аллейн. — Трой достаточно вразумительно обрисовала ситуацию. Но есть одна закавыка, и поскольку все в сборе…
— Да-да? — с готовностью откликнулся Хилари.
— Получается, что никто не узнал в Друиде Молта. Вы все видели его? На представлении?
Все хором отвечали утвердительно, и из отдельных замечаний Аллейн понял, что гости Хилари «перемешались» с другими приглашенными, взрослыми и детьми, в библиотеке, а потом вместе с ними прошествовали в гостиную. Во время представления они держались рядом, потом разбрелись и снова слились в единую группу, когда, раскрыв свертки, благодарили друг друга и восхищались подарками. Тогда же к ним присоединилась Крессида.
Аллейн спросил, разговаривал ли кто-нибудь, кроме его хозяев, с Молтом в течение вчерашнего дня. Все впали в недоумение и сказали, что, наверное, разговаривали, но точно не помнят. А если и разговаривали, то, скорее всего, ограничились лишь пожеланием счастливого Рождества.
— Хорошо, — сказал Аллейн. — Спасибо. А теперь, с вашего позволения, я отправлюсь к Рэйберну. Кстати, не одолжите ли мне лупу? С ней я буду менее чувствовать себя самозванцем.
— Разумеется, я…
— Не двигайтесь. Я сам возьму, она лежит на столе. И еще… могу я осмотреть ваши апартаменты, полковник?
— Конечно, конечно, — с подозрительной живостью откликнулся тот. — И если потребуется что-то показать, буду рад…
— Нет, Род, — вмешалась его жена. — Выбрось эти глупости из головы, бегать вверх-вниз по лестницам и собирать доказательства. Я сказала — бегать…
— Я слышал, Тру. Ты преувеличиваешь.
— Когда мне понадобится помощь, — сказал Аллейн, — я обращусь к вам. Не откажете?
— Пожалуйста, пожалуйста, — с горячностью отвечал полковник, смело глянув на жену. — Буду счастлив. Всегда.
Аллейн забрал лупу и вместе с Рэйберном поднялся по лестнице, а Трой в странном состоянии полуотрешенности отправилась вслед за всеми в столовую.
Спальня Молта находилась на последнем этаже Холбердса. Обстановка и интерьер свидетельствовали о том, что Хилари заботился о слугах, однако патологической чистотой комната сильно напоминала казарму и пахла так же: сапожной ваксой, кожей, окурками, армейским сукном и непреложным отсутствием женщин.
Пальто Молта, выходной костюм, ботинки, шляпа и перчатки — все было аккуратно развешено и разложено. Пустой чемодан покоился на дне гардероба. Белоснежное нижнее белье в безупречном порядке лежало на полке. Даже журналы весьма сомнительного содержания аккуратнейшей стопкой вздымались на прикроватной тумбочке. На туалетном столике Аллейн обнаружил сумку из свиной кожи с инициалами. Открыв, он нашел в ней две старинные щетки с серебряными ручками, расческу и визитную карточку. Карточку Аллейн показал Рэйберну. С одной стороны было написано: «Подполковник Родерик Форестер», а с другой — угловатым почерком: «А. Молту. На двадцать пятую годовщину счастливейшего сотрудничества. Р. Ф.»
В ящике туалетного столика они нашли бумажник Молта, он также был из свиной кожи и с инициалами. Надпись на визитной карточке миссис Родерик Форестер коротко извещала: «Молт. 1946-71. Г. Ф.» Денег в бумажнике не было; кроме визитной карточки хозяйки в нем лежали лишь список телефонов и три фотографии. На первой был запечатлен полковник в форме, верхом на скакуне, и пеший сержант Молт, отдающий честь, — круглолицый мужчина с обезьяньими щеками, густо покрытыми шрамами. На втором снимке полковник и миссис Форестер безутешно пялились вдаль, на вересковую пустошь, а Молт почтительно взирал на них. Третья фотография была самой старой и поблекшей, на ней молодой Молт с одной офицерской нашивкой на рукаве держал за руку разодетую как картинка маленькую девочку, на вид ей было не больше четырех.
— На всех трех снимках сам пропавший, не так ли? — осведомился Рэйберн.
— Да. Вы заметили шрамы на лице?
— Женат? И ребенок есть?
— Необязательно. Возможно, избалованное дитя приятелей.
— Пожалуй.
— Когда сюда явятся мои парни, — сказал Аллейн, — мы снимем отпечатки пальцев. А собакам дадим понюхать его ботинок. Я вам говорил, что полковник тоже предложил использовать собак из Вейла? Эй! Это еще что такое!
В дымоходе раздался жуткий грохот: глухие раскаты с воем прокатились вниз по трубе, а потом обратно, словно по воле некоего исполинского и неумелого трубача.
— Северо-западный, ураганный, поднимается, — объяснил Рэйберн. — Это плохо. Просто отвратительно.
— Почему?
— Он несет дождь. И, как правило, очень сильный.
— И снег?
— Нет, скорее оттепель. Вот оно, начинается.
Окно неистово задребезжало, и тут же по стеклу заплясали крупные капли дождя.
— Чудная погода для охоты, — проворчал Аллейн. — Впрочем… Кто знает, возможно, мы больше найдем, чем потеряем. Комнату запираем и проникаем к Форестерам. Идемте.
Они спустились на следующий этаж и пошли по толстому ковру, покрывавшему коридор, ведущий в гостевые комнаты. В коридоре горели лишь несколько настенных ламп, прикрытых абажурами, и было очень тихо. Сюда не доносились ни шум бури, ни звуки с нижних этажей. Аллейн предположил, что Хилари с гостями все еще в столовой, и почувствовал, что голоден как волк. Он уже собрался поделиться своими ощущениями с Рэйберном, но вместо этого положил руку на плечо суперинтенданта, призывая к тишине, и, дернув подбородком, указал вперед. На ковре у одной из дверей лежала серебристая полоска света.
Аллейн сосчитал двери. Трой рассказала ему, где кто обитает. Они находились сейчас рядом с гардеробной, соединявшейся через ванную со спальней Трой. Далее шли спальня, ванная и гардеробная Форестеров. За ними такое же помещение, занимаемое мистером Смитом, а в просторной угловой комнате западного крыла, с отдельной ванной, располагалась Крессида. Где спал сам Хилари — несомненно, в роскошных апартаментах, подобающих хозяину замка, — Трой понятия не имела.
Свет проникал из-под двери спальни Форестеров.
Аллейн прислушивался секунду, ничего не услышал, но более раздумывать не стал. Жестом приказав Рэйберну не двигаться с места, он рывком открыл дверь и вошел в комнату. Его вторжение сопровождалось громким треском.
Человек, стоявший у окна, обернулся: светловолосый, бледный, в темных брюках и вязаной кофте. Аллейн видел его раньше.
— Снова добрый вечер, — сказал Аллейн. — Я ошибся. Думал, это комната моей жены.
— Следующая дверь, — едва слышно произнес мужчина.
— Какой же я дурак. Вы, должно быть, Найджел.
— Правильно, сэр.
— Я любовался вашим творением во дворе. В самом деле впечатляет.
Губы Найджела зашевелились.
— Большое спасибо, — беззвучно произнес он.
По стеклу потоками стекал дождь. Голова, лицо и свитер Найджела были мокры.
— Досталось вам, — небрежным тоном заметил Аллейн.
— Дождь начался так неожиданно. — Найджел словно оправдывался. — Я… я закрывал окно, сэр. Оно заедает, окно то есть.
— Боюсь, ваша статуя погибнет.
— Значит, в наказание, — вдруг заявил Найджел.
— В наказание? Кому? За что?
— Вокруг много грешат, — громко продолжал Найджел. — По-всякому. Никогда не знаешь, кому и за что.
— Например?
— Языческие ритуалы. Замаскированные под христианские. Всюду видно богохульство. Чуть-чуть, но видно, если правильно посмотреть.
— Вы имеете в виду рождественскую елку?
— Языческие ритуалы вокруг идолов. Камланья. И вот, видите, что случилось с ним?
— Что случилось с ним? — спросил Аллейн, подозревая не без опаски, что вызвал в собеседнике приступ горячечного бреда.
— Он исчез.
— Куда?
— А! Куда! Туда, куда заводит грех. Я-то знаю. Кому знать, как не мне. После того, что я сделал.
Внезапно лицо Найджела резко переменилось. Рот широко раскрылся, ноздри раздулись, белесые ресницы затрепетали, и Найджел, словно в подражание природному явлению, бушевавшему за окном, залился слезами.
— Послушайте… — начал Аллейн, но Найджел с безумным стоном бросился вон из комнаты и, громко топоча, ринулся по коридору.
На пороге появился Рэйберн.
— И как только такого придурка взяли на работу? — осведомился он. — Это который?
— Найджел, второй слуга, тот, что когда-то делал фигурки, потом стал религиозным маньяком и убил порочную женщину. Говорят, его вылечили.
— Вылечили?!
— Правда, мистер Билл-Тасман предупреждал, что когда Найджел вспоминает о своем преступлении, то начинает рыдать. Он как раз о нем вспомнил.
— Я кое-что слышал. Парень невменяемый. Религиозный маньяк.
— Интересно, зачем он высовывался из окна.
— А он высовывался?
— Думаю, да. Вряд ли он всего лишь закрывал окно, тогда бы он так не намок. И на ковре почти нет следов дождя. Не верю, что окно было открыто, он сам его открыл.