После долгого молчания Мервин ответил:
— Упомянул, сэр. — И тут же вспылил: — Мадам знает, что я этого не делал. Мадам мне верит. Да я бы не стал, ни за что. Зачем? Спросите мадам. Она вам скажет.
— Хорошо, хорошо, никто и не говорит, что вы это сделали. Но если не вы — а на данном этапе я согласен с таким предположением, — то кто же? Есть какие-нибудь соображения?
Прежде чем Мервин успел ответить, в беседу вновь со страшным ревом встрял Найджел.
— Он умышлял зло! — проорал второй слуга.
— Кто?
Четверо других заговорили разом с очевидной целью заткнуть Найджела и затеяли настоящую перепалку меж собой. Аллейн унял слуг, поднявшись; самый громкий крик был бы менее эффективен.
— Кто и против кого злоумышлял? — обратился он к Найджелу.
— Оставьте меня в покое! И не встревайте между мстителем и его гневом, а то всем нам придется худо.
— Нельзя ли расшифровать, нам страшно интересно, — попросил Аллейн и, похоже, сказал чистую правду: остальные молчали, словно воды в рот набрав.
— Давайте же, Найджел, — тормошил его Аллейн. — Кто это был?
— Он. Тот, кого гнев Господний вырвал из наших радов.
— Молт?
— Совершенно верно, — ответил Найджел, с озадачивающей молниеносностью превратившись в нормального человека.
С этой минуты беседа потекла по иному руслу. Найджел замкнулся в мрачности, не предвещавшей ничего хорошего, а остальные принялись с ослиным упрямством избегать сколько-нибудь определенных высказываний по любому вопросу, заданному Аллейном. Катберт, нехотя взявший на себя роль спикера, заявил, что имеется доказательство — он с нажимом произнес это слово, — что ловушку подстроил Молт. Когда же Найджел громко выкрикнул: «Злоба!» — Катберт лишь пожал плечами, давая понять, что Найджел не в состоянии отвечать за свое поведение. Был ли Молт на самом деле злобным и пакостным человеком, осведомился Аллейн, и все сделали вид, будто не понимают, о чем идет речь. Аллейн решил рискнуть. Несомненно, сказал он, они все знают об анонимных и оскорбительных записках, подброшенных в комнаты Форестеров и Крессиды Тоттенхэм, и о мыле в ячменной воде мистера Смита.
Слуги явно предпочли бы отрицать всякую осведомленность, но Аллейн надавил и постепенно выудил, что Крессида что-то такое говорила, а Котеночек случайно услышал, и что мистер Смит с пристрастием расспрашивал Найджела, и что сам Молт «упоминал» о происшествиях.
— Когда? — спросил Аллейн.
Никто не помнил точно когда.
— Где?
Память и на сей раз подвела слуг.
— А не здесь ли, в этой комнате, вчера утром?
Слуги явно удивились и встревожились.
— Откуда?.. — начал Найджел и осекся. Остальные ожгли его яростными взглядами.
— Откуда я знаю, вы хотели спросить? — продолжил за него Аллейн. — Ваша беседа была довольно шумной. Ее подслушали. К тому же видели, как Молт выходил отсюда. Вы обвинили его в устройстве всяких пакостей с намерением насолить вам, не так ли?
— Нам нет нужды отвечать, — пожал плечами Винсент. — Это вы сказали, не мы. Мы вообще молчим.
— Да ладно, — сказал Аллейн. — Вы не любили его, так? Это было совершенно очевидно. И его манеры давали вам некоторый повод для неприязни.
— Всякое случается, сэр, — произнес Катберт. — Однако из этого еще не следует, что мы имеем какое-либо отношение… — Его звучный голос дрогнул. Он резко махнул рукой. — …к тому, что он сделал, и как он пропал.
— Согласен. Не следует.
— У нас своя дорога, сэр, а у Молта своя.
— Верно. Но только по какой дороге пошел Молт и куда она его привела? Вот в чем вопрос.
— Прошу прощения за бестактность, — подал голос Котеночек, — но выяснить, что да как — ваша обязанность, сэр. Не наша.
— Конечно, — весело подхватил Аллейн, — это моя обязанность. Иначе не стал бы целых полчаса биться головой о бетонную стенку. Подведем итог. Никто из вас ничего не знает или не готов поделиться своими знаниями об оскорбительных записках, ловушке, мыле в ячменной воде и заклиненном окне. А также никто из вас не готов прояснить вопрос о ссоре, случившейся в этой комнате вчера утром. Если не считать теории Найджела, что Молт погряз в грехе, а именно в грехе алкоголизма (с чем вы все согласны), вам нечего предложить следствию. У вас нет никаких соображений по поводу исчезновения Молта, и вам, похоже, наплевать, жив он или мертв. Все правильно?
Ответом ему было молчание.
— Отлично. Вы не только долго и упорно морочили мне голову, но и почти погубили перспективу деловых отношений, которые я надеялся с вами установить. А самое главное, ваша линия поведения столь откровенно незамысловата, что удивительно, как у вас хватает наглости ее придерживаться. Спокойной вам ночи.
Мистер Рэйберн ждал в холле, сгорая от нетерпения поведать Аллейну о полицейских собаках и меховых сапогах. Пес Бак, с ухмылкой всезнайки восседавший рядом со своим проводником, взял два раздельных следа, идущих из раздевальни через крыльцо, в полном соответствии с передвижениями Друида. Туда и обратно, видимо, сказал Рэйберн. Однако иных далеко ведущих следов обнаружено не было. Попытка найти что-либо ценное между входными дверьми потерпела провал. Аллейн предположил, что собак смутило обилие запахов у входа. Таким образом, пожаловался Рэйберн, все, что удалось извлечь из собачьих бегов, укладывается в хорошо известный факт: Молт выходил из раздевальни, вернулся туда и больше на крыльце не появлялся, если, конечно, его не вынесли или он не переобулся.
— Попробуйте дать собакам тапочку из комнаты Молта, — посоветовал Аллейн. — Посмотрим, что получится.
— Что-то не улавливаю.
Аллейн объяснил. Рэйберн уставился на него.
— Понятно, — произнес он. — Да, теперь понятно.
Тапочку принесли и положили перед Баком. После того как пес уделил ей должное внимание, его вывели во двор, где он некоторое время принюхивался и махал хвостом, демонстрируя очевидную растерянность. Второй пес, Мак, также не проявил интереса ко двору. Когда псов привели в раздевальню, оба отреагировали на запах весьма энергично, однако полностью игнорировали второй меховой сапог и пол под гримировальным столиком.
— Ну и что, — сказал Рэйберн, — мы и так знаем, что он там был. И не только когда переодевался для представления, но и раньше, когда подготавливал комнату для полковника. И все-таки… Похоже, вы Нравы, провалиться мне на этом месте. Что дальше?
— Боюсь, нам придется залезть на ту свалку, что когда-то была оранжереей. Как идут наружные поиски?
— Как и ожидалось в нынешних условиях, плохо. Ребята стараются вовсю, но, если он и лежит там, они могли уже сто раз пройти мимо и не заметить. Разве здешняя банда головорезов не прочесала оранжерейные развалины?
— Говорят, прочесала. Орудовали граблями и лопатами. Небось прошлись, как стадо динозавров. Думаю, надо браться за дело самим. В конце концов, его могли треснуть по голове и оглушить, мы не можем исключить такую возможность.
— А потом он забрел куда-то и рухнул без сознания?
— Оставьте сочинительство, Джек! Подождите здесь, я схожу за плащом.
— Вам понадобятся резиновые сапоги.
— Загляните в раздевальню, нет ли там подходящей пары.
Взяв из своей гардеробной плащ и шляпу, совершенно бесполезную в такую погоду, Аллейн заглянул к жене. Он был удивлен и не слишком обрадован, застав у Трой Крессиду Тоттенхэм, одетую в платье цвета морской волны. На самых интересных местах платье липло к телу, как банный лист, и топорщилось оборками на всех иных.
— Смотрите, кто пришел! — Крессида подняла руку и помахала кистью. — Мой любимый мужчина! Привет, неотразимчик!
— Привет, врушка, — ласково ответил Аллейн.
— Рори! — одернула его Трой.
— Извините.
— Где ваши манеры, дикое животное? — поморщилась Крессида. — Впрочем, я не возражаю. Обалденным мужчинам брутальность только к лицу. Чем они грубее, тем быстрее мы сдаемся.
Трой расхохоталась.
— И часто вы атакуете вот так, в лоб? — спросила она.
— Дорогая, только когда вижу перед собой Великолепного Самца. Вы против?
— Нисколько.
— Ну насчет Великолепного Самца вопрос спорный, — хмыкнул Аллейн, — но мне надо бежать, Трой.
— Я догадалась.
— Не обращай внимания, если услышишь шум под своими окнами.
— Хорошо.
— А мы здесь причесывались, — вставила Крессида, — и откровенничали, так мило, по-свойски.
— Неужели? Кстати, мисс Тоттенхэм, давно хотел вас спросить: что у вас было на ногах, когда вы гримировали Молта в раздевальне?
— На ногах? — повторила Крессида, демонстративно подняв одну ногу в домашней туфельке, украшенной драгоценными камнями. — Золотистые босоножки, мистер Аллейн, а ногти были покрашены золотистым лаком в тон моему чудесному золотистому наряду.
— Потрясающе, — обронил Аллейн.
— Еще как! Меня просто трясло от холода, и мне пришлось сунуть мои очаровательные ножки в меховые бахилы дяди Прыга.
— Черт возьми!
— Правда? А почему? — Крессида на секунду задумалась, а затем, округлив глаза, глянула на Трой. — Боже! Запах, да? Эти волкодавы, я сбила их с толку, замазав следы Молта. Нет мне прощения!
— Надо полагать, вы отдали ему сапоги на время представления?
— Ну конечно. И я уверена, его ножищи взяли верх над моими лапуськами. Или все-таки мои духи оказались пронзительнее?
Аллейн проигнорировал вопрос и двинулся к двери.
— Чуть не забыл, — вдруг остановился он на полпути. — Когда вы поднялись наверх?
Крессида надула щеки и нажала пальцем на кончик носа: ни дать ни взять, веселенький проказник-купидон.
— Ну так когда же, — поторапливал Аллейн. — Сколько времени вы уже наверху?
— А в самом деле, сколько?
— Попробую вам помочь, — вмешалась Трой. — Вы пришли ко мне десять минут назад, я как раз заводила часы.
— А прежде вы были у себя, — напомнил Аллейн. — Как долго? — Он глянул на девушку. — Достаточно долго, чтобы переодеться.