Как пикриновая кислота в первом образце, сменив цвет, выдала присутствие цианистого калия, так и серная кислота, изменив цвет на желтый с зеленоватым оттенком, расскажет нам, есть ли паральдегид.
Мы с Доггером переглянулись, чрезвычайно довольные.
– Цианистый калий, – констатировала я, – и паральдегид.
– Очевидно, да, – подтвердил Доггер. – А теперь перейдем к нашим друзьям диатомеям. Не будете ли вы так любезны приготовить раствор едкого натра? Нам хватит пары кубических сантиметров.
Я сняла опустевший стакан с нашего импровизированного дистиллирующего аппарата, поставила на дно умывальника и налила в него остатки горячей воды из чайника.
В этих делах необходимо проявлять чрезвычайную осторожность. Когда я открыла окно, Доггер одобрительно кивнул.
Кристаллы едкого натра при контакте с водой выделяют огромное количество тепла – это так называемая экзотермическая реакция, – и в результате жидкость бурно пенится. Именно поэтому это вещество применяют для прочистки засорившихся труб. Оно очень едкое, поэтому нужно защищать кожу от случайных брызг.
– Я могу воспользоваться твоими водительскими перчатками? – спросила я.
Поднял ли Доггер бровь?
Быть может, на миллиметр, но он старательно держал лицо.
– Разумеется, мисс Флавия, – ответил он, выуживая их из кармана пиджака.
Надевая перчатки, я наслаждалась мягкостью кожи, которая, как однажды рассказал мне Доггер, когда-то принадлежала маленьким безрогим козам с мыса Доброй Надежды.
«Бедные крошки! – подумала я, поводя пальцами. – Надо быть осторожной и не повредить перчатки».
Сняв крышку с «Дрейн Бейна», я сыпанула несколько кристаллов в стакан с горячей водой. Они пошли ко дну. Еще пара кристаллов, и они начали пениться. Еще, и…
Я резко остановилась. Внезапно жидкость забурлила, словно желудочные соли, но, к счастью, пена остановилась у краев стакана.
– Идеально, – сказал Доггер. До этого момента я не осознавала, что он за мной наблюдает. – Что касается требуемой емкости, я позволил себе вольность позаимствовать вазу из «роллс-ройса» мисс Харриет.
Мне отчаянно захотелось его обнять! Не только за то, что он нашел необходимые предметы для проведения опытов, но и за то, что он до сих пор считал, что «роллс-ройс» принадлежит моей покойной матери.
Когда она была жива, мой отец регулярно срезал свежие розы в саду Букшоу и ставил их в две узкие высокие вазы в автомобиле.
При мысли об этом у меня внутри что-то дрогнуло, но я не хотела проявлять эмоции перед Доггером.
– Блестяще! – вот и все, что я смогла выдавить. – Что мы используем вместо затычки?
Доггер подумал и об этом.
– Свечной воск. – Он потянулся за лампой, стеклянным сосудом которой мы уже так ловко воспользовались.
Он достал свечу, подержал ее нижней частью над плиткой, потом начал вращать. В результате у нас образовалась капля воска величиной с пенни.
– Будьте любезны, подержите это несколько секунд, – попросил он и хорошенько встряхнул стакан с носовым платком, а потом помешал содержимое ручкой. Затем перелил немного жидкости в вазу и протянул мне.
Тремя пальцами я сформировала из воска идеальную затычку и прижала ее к вазе.
– Водонепроницаемая, – сказала я, и Доггер кивнул.
– А теперь центрифуга, – пробормотал он себе под нос.
Центрифуга?
Дома, в Букшоу, в моей лаборатории, есть замечательная профессиональная центрифуга, которую привез из Германии дядюшка Тар. Она оснащена электромотором достаточной мощности, чтобы крутить быка со скоростью две тысячи вращений в секунду до Судного дня или до отключения электричества – смотря что произойдет раньше.
Но здесь, в убогом номере «Дуба и фазана»? Что мы будем делать?
И тут на меня снизошло озарение, и я ухмыльнулась от уха до уха.
– Жалюзи! – воскликнула я.
Потом, взяв себя в руки, я добавила тише и спокойнее:
– Я думаю, нам прекрасно подойдет шнур от жалюзи.
На лице Доггера появилось такое выражение, как будто он выиграл миллион в лотерею. Если это не гордость, то что-то очень похожее.
– Определенно, – сказал он. – Уверен, милейшая миссис Палмер не будет возражать, если мы вернем все в прежнее состояние.
Он подошел к окну, опустил жалюзи, достал перочинный нож, выбрал самое маленькое лезвие и за одну секунду перерезал льняную веревку.
Прочными рифовыми узлами – левый, правый – он прикрепил шнур к суженному горлышку вазы.
– А теперь время акробатики, – он занял позицию в изножье кровати. – Пожалуйста, сядьте в углу и берегите голову.
Я отошла к креслу, а Доггер взялся за шнур посередине и, словно американский ковбой, готовящийся накинуть лассо на теленка, начал вращать веревку и драгоценную вазу, привязанную к ней, по кругу над головой.
По мере увеличения скорости Доггер отпускал веревку все дальше и дальше, пока ваза не начала летать по комнате в футе от стен.
Я какое-то время наблюдала, но потом, как это бывает во время однообразных действий, заскучала.
– Еще долго? – спросила я.
– Минут пятнадцать, по моей оценке, – ответил он.
«По моей оценке»? Это что, шутка? Ковбойская? Я должна была засмеяться?
На всякий случай я улыбнулась и продолжила наблюдать.
Разумеется, я абсолютно точно понимала, что происходит. Внутри вазы диатомеи (если они здесь есть) по причине своего относительно плотного кремнистого состава сражаются с силой трения воды и плавучестью, в то время как сила центробежного вращения неуклонно и плотно вжимает их в дно вазы.
– Подменить тебя? – предложила я, и Доггер кивнул с видом, который я приняла за благодарность.
Я нырнула под веревку и синхронизировала наши движения. Передача прошла идеально. Доггер аккуратно отошел в сторону и присел на край кресла.
– Это сложнее, чем кажется, – заметила я через несколько минут. У меня уже заболела рука.
– Постоянное напряжение в мышцах вызывает боль, – ответил Доггер. – Без тренировок, конечно же. Эта усталость возникает из-за избытка хлорида калия, молочной кислоты и магния, вызванных мышечным сокращением, и одновременной недостаточностью фосфата креатина, гликогена и трифосфата аденозина.
Почему никто до сих пор не объяснял этот процесс так просто и понятно?
Мышечная сила требует химического обеспечения и в то же время эффективного удаления продуктов жизнедеятельности – иначе как бы Гарри Планкетт каждый год на ярмарке в Хинли устраивал благотворительное шоу, поднимая отцовского коня в воздух?
Внезапно моим рукам стало легче.
Ваза с едва слышным гудением летала по кругу.
Я ангел, а стеклянная емкость – это мой нимб. Но погодите! Теперь я превращаюсь в готовый к взлету вертолет!
Если бы я могла, то вылетела бы из окна, понеслась к церкви и зависла бы над ней, чтобы внимательно изучить ландшафт, где Орландо Уайтбред нашел свой печальный конец. И не надо было бы ждать аэрофотографии Хоба.
– Этого достаточно, – сказал Доггер, нарушив мои фантазии.
Я начала тормозить свое летающее орудие, позволяя ему постепенно, медленно-медленно, остановиться.
– А теперь, – продолжил Доггер, – гидроксид натрия должен был растворить все органические останки, содержащиеся в вашем образце…
Под моим образцом он подразумевал вязкую жидкость, которую я добыла изо рта Орландо.
– …оставив только кремниевые частицы и внешний скелет диатомей, при условии, разумеется, что оные наличествуют.
С этими словами он вылил лишнюю жидкость – довольно прозрачную, надо сказать, – в умывальник, оставив на дне вазы едва заметный осадок.
– А если они отсутствуют? – уточнила я, прекрасно зная ответ, но желая снова услышать его из уст Доггера.
– Если они отсутствуют – это значит, что наш почивший друг был уже мертв в тот момент, когда оказался под водой. Все, что нам теперь нужно, – это добыть микроскоп.
Добыть микроскоп? У меня чуть сердце не остановилось. Неужели все сорвется из-за одной мелочи?
– А это довольно легко сделать, – договорил Доггер, не обращая внимания на мой открытый рот.
Он взял фонарик, включил и поставил его на стол, так чтобы луч светил прямо в потолок. Потом достал двумя пальцами из кармана жилета что-то крошечное и продемонстрировал мне.
– Скрепка? – удивилась я.
– Именно. Простая скрепка для бумаги в некоторых обстоятельствах бывает более полезна, чем волшебная палочка.
Не говоря больше ни слова, он отогнул один конец скрепки и ловкими опытными пальцами – как у хирурга – свернул его в петлю. Из аптечки достал маленькую баночку вазелина и окунул в нее петлю.
– А теперь, – сказал он с глубоким вдохом, – давайте вытряхнем осадок из нашей вазы, что бы это ни было, на дно… вот этого?
«Это» было маленьким мерным стаканом, который тоже имелся в автомобильной аптечке. Доггер перевернул его вверх тормашками и поставил на стол рядом с фонариком.
Деревянной лопаточкой для языка, тоже извлеченной из аптечки, я выцарапала осадок со дна вазы и аккуратно распределила его по дну стакана.
Подняв стакан, Доггер перевернул его и водрузил прямо на блестящую линзу фонаря. Проведя скрепкой внутри стеклянной трубки, где еще оставалось немного дистиллированной воды, он предъявил мне каплю, застывшую посреди петли и в лучах света сверкающую, словно бриллиант.
– Чудесно, – искренне признала я.
Конечно же, это вазелин удерживает каплю на месте. Как умно со стороны Доггера!
– Наша линза, – сказал Доггер, помещая ее прямо над образцом на дне стакана, и спросил, – что вы видите?
Я наклонилась, вглядываясь сквозь каплю воды, снизу подсвечиваемую фонарем. Перед моими глазами появились крошечные зернышки, разноцветные по краям.
– Это диатомеи? – поинтересовалась я. – Они совсем маленькие.
Доггер снова засунул руку в недра своего весьма полезного жилета и на этот раз извлек очки.
– Воспользуйтесь ими как увеличительной линзой.
Я нацепила их на нос.
Аккуратнейшим образом, чтобы не повредить каплю воды, я взяла скрепку из пальцев Доггера и начала двигать ее вверх и вниз, пока изображение не стало четким.