– Вон там – в Жеребецком дворце, – ответил Найджел. – Только не говори, что это мы тебе сказали.
– Она крепкий орешек, да? – спросила я.
Теренс фыркнул так, что я начала беспокоиться за состояние его дыхательного аппарата.
– Сама увидишь, – заявил он и в компании Найджела и Корнелла ушел прочь.
Корнелл украдкой махнул мне рукой на прощание.
Когда я оказалась в тени фургона, моим голым рукам стало прохладно. Высоченная махина нависла надо мной, как гигантский красный кит.
Моим первым испытанием оказался поиск двери, что было нелегко. Металлическая обшивка этой штуки выглядела бесшовной, а огромные изображения зверей еще сильнее усложняли задачу. Безуспешно обойдя фургон по кругу, я наконец нашла маленькую складную лестницу, хитро спрятанную в корнях нарисованного дерева. И только потом я заметила дверь, ловко замаскированную под кору.
«Кто-то очень беспокоится о своем уединении, – подумала я. – Интересно, почему же?»
Я легонько потянула лестницу, ни на что не надеясь, и неожиданно она беззвучно опустилась.
– Ау! – окликнула я. – Миссис Дэндимен, вы здесь?
Снова тишина. Лестница сама по себе сложилась и вернулась на место с металлическим «клац», как будто ее и не было.
«Гидравлика, – подумала я. – Как умно. Открывается и снаружи, и изнутри».
Все, что мне нужно, – это найти кнопку.
А это нетрудно, когда знаешь, что ищешь.
И да! Вот она: не кнопка, но рычаг, хитро замаскированный под тигриный клык.
Я осмотрелась, проверяя, не наблюдают ли за мной, но Теренс и его приятели куда-то ушли, оставив меня одну в тени фургона.
Никто не увидит, как я проникаю внутрь, если мне это, конечно, удастся. Если я исчезну с лица земли, никто никогда не узнает, куда я пропала. Внезапно в моей памяти всплыло объеденное рыбами лицо Орландо.
– Миссис Дэндимен, – снова окликнула я. – Хочу с вами поговорить!
Не дождавшись ответа, я протянула руку и повернула рычаг.
Ступени опустились с едва слышным шипением, какое можно было бы ожидать от космического корабля пришельцев, вроде того, из которого выходил Майкл Ренни в «Дне, когда земля остановилась», и металлическая дверь открылась.
– Есть тут кто-нибудь? – крикнула я в темноту, поставив ногу на нижнюю ступеньку.
Поскольку никто не велел мне убираться, я решила считать молчание приглашением и вошла внутрь.
Слева висела тяжелая портьера. Я отодвинула ее – возможно, это было слишком безрассудно с моей стороны, но я все равно это сделала – и вошла внутрь.
И не смогла сдержать изумленный возглас.
Эта пещера (не могу назвать ее комнатой) была заполнена картинами, дюжиной или около того, и каждая освещалась рядом мерцающих свечей.
«Частная часовня», – подумала я.
На одной картине освежеванный мужчина драпировался в свою собственную кожу, как в плащ. На другой полуобнаженного человека поджаривали на решетке мужчины с копьями. На следующей женщина, вооруженная только распятием, пыталась с его помощью прорезать себе путь наружу из чрева дракона.
– Комната ужасов, да? – произнес голос. – Лучше беги, пока с тобой не случилось что-то кошмарное.
Я не заметила, что она пряталась за портьерой.
Уже собираясь драпать со всех ног, я поняла, что ее оружие – это кисть художника.
Женщина вышла из тени, и я увидела, что она работала над холстом, изображающим группу мужчин в кандалах, выброшенных за борт корабля в море, а неподалеку был остров, где на кресте был распят пожираемый осами человек.
– Они прекрасны! – воскликнула я. – Все до единой. Это святой Астий на кресте, не так ли? Его обмазали медом и оставили на палящем солнце, чтобы осы искусали его до смерти.
Женщина шагнула ко мне, и ее озаренное свечами лицо вспыхнуло в темноте, словно комета, а седые волосы неслись позади, словно хвост.
Она подходила все ближе и ближе, пока ее нос чуть не коснулся моего. От нее жутко пахло чесноком.
– Черт возьми! – воскликнула она. – А ты разбираешься в святых, верно?
Я испугалась, что следующим вопросом будет, как меня зовут, но не стоило волноваться.
– А это кто? – вопросила она, указывая на группу людей, которых заставили идти по доске.
Это мое воображение или один из них до невозможности напоминает Орландо Уайтбреда? Разумеется, я видела его только в качестве трупа, так что трудно сказать наверняка.
– Семь мучеников Диррахии, – ответила я и начала загибать пальцы. – Герман, Исихий, Лукиан, Папий, Перегрин, Помпей и Саторнин, если в алфавитном порядке.
Я не стала упоминать, что однажды я выиграла приз за то, что смогла изрыгнуть из себя все эти имена. Бедный отец Даффи из Хинли, должно быть, до сих пор страдальчески качает головой по причине поражения его домашнего голиафа, сиречь Мэри Роуз Третуэй, обладавшей фотографической памятью, – ей не подфартило, когда мне по ошибке достался ее вопрос.
Фели (знавшая его по музыкальным фестивалям) намекнула, что отец Даффи страстно увлечен албанскими мучениками и что их приберегают в качестве сюрприза, чтобы нанести поражение команде Бишоп-Лейси.
Я выучила их имена с помощью мнемонической подсказки из первых букв: «губим их любовно приготовленной порцией прекрасного стрихнина»…
Г. И. Л. П. П. П. С.
Герман, Исихий, Лукиан, Папий, Перегрин, Помпей и Саторнин.
Только и всего, и я ушла с трофеем – довольно вульгарным кубком с моим именем (неправильно написанным), нанесенным на обратную сторону Мэри Маргарет Такаберри, капитаном рукодельной лиги.
Только дома я заметила, что дева Мария показывает язык.
– Весьма впечатляет, – заметила миссис Дэндимен, поворачиваясь к освежеванному человеку.
– Святой Варфоломей, – ответила я. – Покровитель загара.
– А это?
– Парень-барбекю? – уточнила я, набираясь уверенности с каждой минутой. – Легко. Это святой Лаврентий. Полагаю, на посвященной ему церкви в Риме до сих пор красуется решетка.
Надо перехватывать инициативу, пока она не продолжила допрос. Я указала на женщину, выбирающуюся из драконьего брюха.
– Маргарита Антиохская. Дракон – это дьявол в другом обличии. Хорошая штука. Из всех живых созданий он лучше всех должен знать, что распятия работают не только против вампиров.
Миссис Дэндимен вытащила свечу, стоящую перед портретом святого Варфоломея, и поднесла ее к моему лицу. Долго рассматривала меня, перемещая свечу справа налево.
– Я тебя уже где-то видела, – заключила она. – Но ни за что не вспомню где.
Я пожала плечами и сказала, ненавидя себя за эти слова:
– Я просто девочка. Одна из миллиона девочек с мышиными хвостиками. Я просто серая мышь.
Иногда приходится маскироваться с помощью того, что вам доступно. Например, рта, как в моем случае. Ну и, конечно же, мозгов.
Надо отвлечь ее внимание, чтобы она не сопоставила лицо и имя. Не так давно она могла видеть меня в газетах.
– Я чувствую, что могу доверять вам, миссис Дэндимен, но вы должны пообещать, что не обмолвитесь ни одной живой душе. Ни слова о том, что я вам сейчас скажу.
Кто во всем мире со времен Адама и Евы мог устоять перед такой пикантной просьбой?
– Обещаю, – сказала она, с предвкушением облизывая губы.
Я коснулась тыльной стороны ее ладони пальцами, чтобы скрепить нашу невидимую связь.
– Я та, кто нашел тело Орландо Уайтбреда, – сказала я, наблюдая за ее глазами. – Мне нужно с вами поговорить.
Глава 13
– Орландо? – выдохнула она. – Мертв?
Даже в неверном свете свечей я могла видеть, как она побледнела, – а этот эффект невозможно подделать. Бог свидетель, я пыталась.
Если эта женщина притворяется, она величайшая актриса в мире.
– Когда? – спросила она. – Где? Что произошло?
– Этим утром, – ответила я. – В реке.
– Самоубийство?
Я промолчала – приемчик, который я позаимствовала у инспектора Хьюитта и который оказался одним их самых полезных в моем обширном арсенале.
– О нет, это невозможно, – ответила она на свой же вопрос. – Этого просто не может быть.
– Может, это несчастный случай, – предположила я, уберегая от того, что я считала правдой, – по крайней мере, пока что.
– Маловероятно, – возразила она. – Орландо вырос на берегу реки.
Я продолжила хранить молчание.
– Вода всегда была для него таким же домом, как для мистера Рэта и Крота. Он ходил на лодке, плавал, ловил рыбу. Я удивлялась, как у него еще жабры не выросли.
Я сразу же поняла, что она имеет в виду персонажей из романа «Ветер в ивах».
– Всегда? – переспросила я, очень тщательно обдумав свой вопрос.
– Кажется, всегда. Цирк Шадрича приезжает сюда год за годом, с тех пор как еще был жив старик, пусть он жарится на сковородке.
– Ваш отец? – уточнила я, имея в виду Шадрича, кем бы он ни был.
Мой вопрос спровоцировал короткий саркастический смешок.
– Мой двоюродный сводный дедушка, – ответила она. – Чудовище. Его боялись даже тигры. В те времена, когда они у него были, конечно же. Теперь у нас остался только один – Саладин. Почти слепой и беззубый. Он рычит, только когда у него ноют кости.
– То есть вы знаете Орландо много лет, – подсказала я.
– С тех пор как он был ребенком, бедняга. Он часто уговаривал нас взять его с собой. Не то чтобы он думал, что может стать актером, но просто чтобы сбежать от отца.
– Каноника Уайтбреда, – сказала я. – Того, который…
Миссис Дэндимен предостерегающе вытянула руку.
– Да, того самого. Ни слова более. Эта тема приводит меня в расстройство.
– Я думала, все любили каноника Уайтбреда.
– Так и было, пока он не прикончил трех безвредных старых леди, которые посмели не согласиться с ним. Любовь может простить только ограниченное количество убийств.
Наверняка она шутит.
Однажды Даффи объяснила мне, что ирония – это слова из другого мира, где слова значат не то, что ты думаешь, что они значат, а это противоречие само по себе.
«Это слова из Зазеркалья, – сказала Даффи, – и на них всегда надо отвечать так же».