Можно ли доверять Даффи? В подобных случаях у меня все равно нет другого выбора.
Я сделала глубокий вдох, сосчитала до трех, взглянула миссис Дэндимен в глаза и поинтересовалась:
– Сколько убийств простили вы?
– Ни одного, – ответила она. – И не прощу – никогда.
Ее слова ошеломили меня. Что за женщина! Какое счастье, что я ее встретила!
Но она не должна об этом знать.
За свою недолгую жизнь я пришла к пониманию, что убийство нельзя простить. Может быть, со временем, когда я стану старше, я переменю свое мнение, хотя я живу в полном согласии со святым Августином, который молился за чистоту, но не сейчас.
– Кто они? – спросила я. – Те женщины, которых он убил.
– Три Грации – так мы их называли, хотя это не совсем верно. Две Грейс и Энни на самом деле, но к чему прозвища с такими именами? Грейс Уиллоуби, Грейс Харкурт и Энни Грей. Вера, надежда и предательство. Сестры-ведьмы, как их еще называли.
– Они и правда были сестрами?
– Господи, нет! Просто они слишком часто помешивали котел со сплетнями, а это не к добру. Нет ничего более смертоносного, чем острый язык под руководством благочестивого ума. Именно так выразился каноник Уайтбред во время одной из последних проповедей.
– Прямо перед тем как он их отравил? – уточнила я.
– Кое-кто считает, что да.
– А вы?
– Я предпочитаю оставаться при своем мнении, – ответила миссис Дэндимен и отвернулась к мольберту.
Я заподозрила, что она дает мне понять, что разговор окончен. В конце концов, я вломилась сюда без спроса.
– Почему мученики? – выпалила я. – Почему вы рисуете только мучеников?
– Мир, в котором мы живем, – заговорила она, стоя ко мне спиной, – состоит из святых и грешников. И святых не хватает. Вот и все.
Неужели? Неужели ее слова, которые она произнесла так легко, как будто ей уже задавали этот вопрос, означали, что она считала своим долгом увеличивать количество святых в мире, пусть даже они нарисованные?
Или избавлять мир от грешников?
«Флавия, – сказала я себе, – ты становишься слишком подозрительна».
– Еще один вопрос, если позволите, – сказала я. – А потом я оставлю вас.
Она не ответила, так что я все равно его задала.
– Кто ненавидел Орландо настолько, чтобы убить его?
Миссис Дэндимен стремительно повернулась, уронив кисть и забрызгав подол своего платья и ножки мольберта алой краской.
– Никто! – воскликнула она. – Даже не смей предполагать ничего подобного! Как ты только осмелилась об этом подумать?
– А как насчет Поппи Мандрил? – нагло спросила я.
Если сейчас меня вышвырнут отсюда, надо попытаться выдоить хотя бы каплю информации.
– Вон! – заорала миссис Дэндимен. – Убирайся, пока я не позвала полицию!
Я лениво удивилась, как она собирается выполнить свою угрозу без телефона, но решила не сердить ее еще сильнее.
– Извините, – сказала я и направилась на выход, к солнцу, не чувствуя ни капли угрызений совести.
На противоположной стороне рыночной площади констебль Оттер был погружен в беседу с тремя цирковыми рабочими – Теренсом, Найджелом и Корнеллом.
Я изобразила беззаботность на лице и пошла, насвистывая и пиная пустую бутылку из-под эля. Прелесть двенадцатилетнего возраста заключается в том, что при желании можно быть незаметной.
Заметив меня, констебль Оттер прикоснулся длинным указательным пальцем к своей каске. Я изменила направление движения – надеюсь, не слишком заметно – и нацелилась в сторону «Дуба и фазана».
Не помогло. Этот ужасный человек засек меня своим радаром и сменил курс одновременно со мной. Он напомнил мне инспектора Баккета из «Холодного дома», эту неугомонную гончую, которая была повсюду одновременно.
– Мисс де Люс, – позвал он.
Я слегка набрала скорость и снова чуть изменила направление, притворяясь, что не слышу его.
– Мисс де Люс! – крикнул он более настойчиво.
Кажется, я не смогу избежать встречи с ним, разве что пущусь в галоп.
Он уже наступал мне на пятки, и периферическим зрением я увидела, что он тянется к моей руке. Я сделала единственное, что пришло мне в голову: резко остановилась.
Констебль Оттер влетел в меня на полной скорости, и я грохнулась на землю вместе с ним.
Умышленно, конечно же.
Я лежала с растерянным видом и наблюдала, как он поднимается на ноги, подбирает шлем, отряхивается и снова обретает чувство собственного достоинства. Тем временем я начала медленно и мучительно шевелить конечностями, сгибая их под самыми невероятными углами, которые только могла изобразить в лучших традициях наших предков-обезьян.
Потом я с трудом встала на колени.
Начала подергивать головой, практически трястись, как будто у меня вот-вот начнется припадок, ощупывать локти, колени, плечи и издавать страдальческие стоны.
– Вы в порядке? – спросил он. – Извините, но…
– Штакое? – спросила я, глотая звуки и свесив язык из уголка рта. – Ктэто?
Изобразить симптомы контузии – никогда не лишнее.
– Извините, – сказал констебль, дотрагиваясь до моего локтя, чтобы помочь мне встать, но я стряхнула его руку.
Вокруг нас начала собираться толпа. Я окинула их затуманенным взором и слегка закатила глаза, как будто никогда не видела живое человеческое существо в своей жизни.
Взяла Оттера за руку и мучительно медленно поднялась на ноги.
– Что она натворила, констебль Оттер? – поинтересовался мужчина в резиновых сапогах. – Ограбила Банк Англии?
Несмотря на мои серьезные ранения, большинство зевак расхохотались в ответ на эту остроту.
– Он напал на нее! – воскликнула невысокая женщина в очках с толстенными стеклами, с птичьим носом и седыми волосами. – Я видела это своими собственными глазами!
Зрители снова рассмеялись.
– Джимми, выбери себе кого-нибудь своего размера! – предложил мужчина в резиновых сапогах.
Констебль Оттер начал неудержимо краснеть. Я решила, что с него достаточно.
– Извините, – сказала я. – Моя вина. Я споткнулась. Не надо было останавливаться так… так… – я снова закатила глаза в поисках ускользающего слова, а потом с ликованием договорила, – резко!
Вот! Мне удалось!
Констебль Оттер взирал на меня, как на языческого золотого бога солнца!
– Вы в порядке? – спросила я, заботливо протягивая ему руку (дрожащую), чтобы завоевать еще несколько очков. Покачала головой, чтобы прочистить мозги, и оперлась на него. – Я чувствую слабость. Вы не могли бы проводить меня в «Дуб и фазан»? Сможете допросить меня там за чашечкой чаю.
Вот как это делается.
По крайней мере, в моих книгах.
Так мы с полицейским констеблем Оттером оказались в салоне «Дуба и Фазана» наедине, не опасаясь быть подслушанными.
– Пожалуйста, присаживайтесь, констебль, – сказала я.
В конце концов, это моя временная резиденция. И кроме того, вежливость ничего не стоит.
– Благодарю вас, мисс, – ответил он, доставая из кармана неизбежный блокнот. – Но я на службе.
– Надеюсь, вы не возражаете, если я сяду, – сказала я. – Извините, что причиняю вам столько неприятностей. Полагаю, ваша жена беспокоится, где вы.
– Вовсе нет, – возразил он, – поскольку у меня нет жены. А теперь насчет… эм-м… почившего, которого вы обнаружили сегодня утром в реке.
– Орландо Уайтбреда? – уточнила я с таким видом, как будто обнаружила целую вереницу трупов, хотя в некотором смысле так и есть.
– Откуда вы знаете его имя? – насторожился констебль, занеся карандаш над блокнотом.
– Его выкрикивала Поппи Мандрил. Ее было слышно за милю. Кроме того, его теперь знает вся округа.
Констебль Оттер что-то быстро нацарапал в блокноте, изобразив выражение крайней серьезности на лице.
– Вы же ничего не скрываете от меня, нет, мисс?
– Скрываю?
Я хотела было добавить: «Что, по вашему мнению, я могу скрывать?» – но, поскольку у меня в кармане до сих пор лежал клочок бумаги из брюк Орландо, я решила не болтать лишнего.
Начинаю понимать, что в расследовании преступлений, как и в дизайне мебели и поэзии, меньше – значит лучше.
В этот момент хозяйка принесла поднос с чаем, который я заказала чуть раньше.
– Я принесла немного песочного печенья, – сказала миссис Палмер. – Некоторые люди предпочитают печенье с чаем.
Поскольку ни я, ни констебль ничего не ответили, она быстро протерла стол и оставила нас наедине.
Я взяла печенье и окунула в чай. К черту манеры.
– Полагаю, Скотленд Ярд может явиться в любую минуту, – мило заметила я. – И меня опять начнут поджаривать на сковородке. Какая скука, не так ли?
– Скотленд Ярд? – удивился констебль, не притрагиваясь к чаю. – С чего бы нам беспокоить их? Видите ли, они не приезжают на каждое незначительное происшествие, – он покачал головой и посмотрел на меня с упреком. – Что они подумают о нас, если мы будем беспокоить их по случаю любого синяка или ушибленной коленки? – он взглянул на мою собственную исцарапанную коленку. Я даже не заметила, что поранилась.
Значит, он до сих пор считает, что смерть Орландо – несчастный случай? Не стоящий доклада?
Следствие останется в руках местного констебля. Поверхностный допрос поможет обнаружить, что жертва погибла в результате несчастного случая. Споткнулся в темноте. Никто не виноват. Дело закрыто.
Что открывает для меня большие возможности.
Если я правильно сыграю свою партию, то смогу добраться до самой сути этого дела и самолично представить его нужному инспектору в Скотленд Ярде. При условии, что я узнаю, кто он.
И, возможно – лишь возможно, – я смогу позвонить инспектору Хьюитту и сложить это дело к его ногам, как собака приносит кость.
Самое важное – не сболтнуть лишнего и никому ничего не говорить.
Отныне я буду нема как могила.
Я сделала последний глоток и поставила чашку на блюдце, самым аккуратнейшим образом имитируя дрожь и позвякивая фарфором.
– Боюсь, я не так хорошо себя чувствую, как думала, – сказала я констеблю Оттеру, выдавив бол