езненную улыбку. – Если не возражаете, я пойду прилягу.
На его лице изобразилось облегчение.
«Больше никакой конкуренции, – явно думал он. – Эта зараза де Люс больше не будет вмешиваться».
В его глазах я уже дохлая утка.
Что ж! Кря-кря-кря!
Только я поднялась по лестнице, как из своей комнаты внезапно вышла миссис Палмер. Увидев меня, она явно удивилась.
– Ах вот ты где, – сказала она. – Гробовщик нашел тебя?
– Гробовщик? – с искренним изумлением переспросила я.
– Мистер Найтингейл. Он искал тебя. Арвен сказал, что ты в салоне вместе с констеблем Оттером. Он разве не заглядывал к вам?
– Нет, – ответила я. – Может, он не хотел нас беспокоить. Он сказал, зачем приходил?
– Он искал своего сына. Подумал, что ты последняя его видела.
Мое сердце упало в пятки.
– Он исчез? – спросила я.
– В очень общем смысле слова, – ответила миссис Палмер. – Хоб – необычный мальчик. Матери у него нет, а отец вечно занят могилами и тому подобным, так что Хоб бродит, где вздумается. Если бы он был моим сыном, он бы не вел себя так. Я бы держала его в узде.
Я сразу вспомнила Хоба и его воздушного змея. И его камеру. Может, я могу убить двух зайцев одним выстрелом? Найду мальчика (я подумала, что он, скорее всего, вернулся в цирк Шадрича) и заберу пленку из проявочной.
Но есть одна загадка: почему мистер Найтингейл не подошел ко мне, узнав, что я говорю с констеблем Оттером? Разве констебль не является официальными ушами и глазами Воулсторпа и не должен знать местонахождение каждого обитателя с точностью до одного ярда в любой момент?
Совершенно непонятно.
Я поклялась, что задам этот вопрос мистеру Найтингейлу, как только увижу его. Уверена, что он даст мне откровенный ответ.
Мне довелось узнать, что гробовщики – честный народ. Если заглянуть за траурный креп, полированное черное дерево и чисто выбритые подбородки, они прекрасные ребята, умеющие оценить хорошую шутку и не только.
Но кроме этого, что более важно, они знают, где похоронены все трупы.
Я поняла, что надо возобновить знакомство с папочкой Хоба, и сделать это срочно.
И сейчас мне представилась идеальная возможность.
– Благодарю вас, миссис Палмер, – сказала я. – Вряд ли Хоб далеко отсюда. Я видела его совсем недавно. Думаю, он пошел еще раз посмотреть на слона.
…В саду Фели и Дитер продолжали держаться за руки и смотреть друг другу в глаза с таким видом, как будто вот-вот запоют, как Дженет Макдональд и Нельсон Эдди в «Майских днях» или любом другом унылом фильме про влюбленных голубков.
Они меня даже не заметили.
Это хорошо, потому что я не хотела быть замеченной.
Влюбленная старшая сестра – это и в лучшие времена невзорвавшаяся бомба, а уж после воссоединения с возлюбленным после душераздирающего разрыва, произошедшего полгода назад, она нестабильна, как ржавое ведро с нитроглицерином (C3H5O9N3), следовательно, от нее лучше держаться подальше.
Я вернулась на центральную улицу и направилась в лавку «Ванленс и сыновья, химики», по пути старательно изображая из себя зеваку-туриста и останавливаясь у каждой витрины и каждого крошечного свинцового окошка.
Несколько минут я стояла на тротуаре перед аптекой, покачивая головой и восхищаясь.
А потом прогулочным шагом вошла в темное помещение.
– Мы закрыты, – сказал мужчина в белом, стоящий за прилавком. Он выглядел так, словно не пошевелился с тех пор, как я была здесь несколько часов назад.
– Простите, – ответила я. – Я просто хочу поинтересоваться: вдруг мои снимки уже готовы? Не хотела вас беспокоить, но у нас срочное семейное дело, нас вызывают домой.
«Вызывают» – идеальное слово, – подумала я. Оно придает ситуации нужный градус серьезности».
Он уставился на меня этим непроницаемым взглядом, который бывает у аптекарей.
– Не знаю, – вымолвил он, – сомневаюсь. Понимаете ли, мы очень заняты.
Потом завопил:
– Хоуленд!
Но на этот раз из подземного мира никто не отозвался.
Он топнул по половицам.
– Хоуленд!
– Вы не могли бы проверить? – попросила я. – Боюсь, что… что…
Я подавила рыдание. Давление надо применять строго дозированно и в идеально рассчитанный момент.
Аптекарь с мученическим видом цокнул языком, словно говоря: «Дайте мне силы пережить эту ненормальную».
Он наклонился и дернул за металлическое кольцо, вмонтированное в люк, поднимая его и обнаруживая узкую лестницу, больше похожую на стремянку.
Я вытянула шею, стараясь рассмотреть получше, но аптекарь со свойственной его профессии осторожностью боком, как краб, спустился в нору и закрыл дверь. На цыпочках я тихо зашла за прилавок.
Надо торопиться.
Молниеносный осмотр прилавка не помог мне найти то, что я хотела. С одной стороны ручной пресс для таблеток, сделанный из дерева и мрамора, и медные весы, с другой – подставка для бумажных салфеток.
Нет, этого здесь нет. Убрали куда-то с глаз долой, как это обычно делают с официальными документами.
Я открыла один из двух глубоких ящиков, в котором хранилось на удивление много монет, купюр и несколько обрывков бумаг, в которых я опознала долговые расписки.
«Ничего не трогай, Флавия, – сказала я себе. – Отпечатки и все такое».
Я закрыла один ящик и выдвинула второй.
«Фортуна благоволит храбрым девочкам», – однажды написал какой-то римлянин, ну или наверняка должен был написать, потому что это истина.
Я сразу же была вознаграждена. Перед моими глазами оказался большой черный том. «Реестр проданных ядов», – гласила печать золотыми буквами в углу книги.
Я достала книгу и открыла ее, наплевав на отпечатки. Вряд ли это преступление – изучить официальный документ. Правда?
Дрожащими пальцами я листала страницы, начиная с конца, с последних записей черными строгими чернилами.
На каждой странице было четыре записи, в каждой имя и адрес покупателя, название и количество яда, цель покупки и подпись человека, представившего покупателя аптекарю, – в большинстве случае это был Э. Б. Ванлесс (видимо, это имя джентльмена в белом халате, сейчас копающегося где-то в недрах дома под моими ногами).
Я широко распахнула глаза, когда передо мной открылись тайны Воулсторпа. Здесь, страница за страницей, между покупками свинца и опиума для лечения спазмов, были имена и адреса всех, кто когда-либо покупал хотя бы каплю крысиного яда, мышьяка для лечения псориаза или – четыре фунта за один раз! – для дубления шкур, цианистого калия для уничтожения осиных гнезд или для изготовления фотографий.
Когда я добралась до записей двухлетней давности, на меня буквально прыгнули буквы HCN.
Синильная кислота!
Унцию этого вещества приобрел полицейский участок Воулсторпа. У меня подскочил пульс, когда я прочитала цель покупки: «Отравить раненую собаку».
Под этими словами стояла подпись Дж. Р. Оттера, констебля, индивидуальный номер 997.
Деревянное постукивание под моими ногами дало понять, что аптекарь поднимается по лестнице.
Нельзя терять ни секунды. Я переключила мозг в суперскоростной режим, высматривая упоминания HCN, синильной кислоты или цианистого калия.
К моему прискорбию, большинство покупателей приобретали эти яды для того, чтобы отравить собаку или кошку. А вот брат Хоба Пиппин Найтингейл 1 ноября 1949 года расписался за две унции карбоната калия, в графе «Цель» указано «серебряные ванны».
И в августе того же года каноник Уайтбред из прихода Святой Милдред купил две унции цианистого калия для уничтожения осиных гнезд.
Указательным пальцем я провела по его подписи. Представила, как он стоит у этого прилавка и ему выдают цианид. О чем он думал? Что чувствовал?
Я вспомнила, что, по словам миссис Палмер, Орландо подрабатывал в аптеке, но, насколько я вижу, он ни разу не ставил подпись в этом реестре, ни как покупатель, ни как продавец. Это понятно, поскольку у него не было лицензии фармацевта.
Пол под моими ногами затрясся, когда аптекарь попытался вышибить дверь плечом. Сквозь толстые доски послышались приглушенные, но тем не менее вполне разборчивые проклятия.
– Эй! – окликнула я, изображая удивление и тем временем ловко убирая реестр в ящик и закрывая его бедром. – Что-то не так?
Крепко упираясь руками в дверь, я наклонилась, схватилась за металлическое кольцо и хорошенько его подергала.
– Проклятье! – расстроенно сказала я. – Мне кажется, дверь застряла.
Снизу с утроенной силой понеслась череда богохульств.
– Постойте! – крикнула я. – Я поищу что-то, чем можно ее поднять!
Еще несколько мощных, но напрасных рывков снизу убедили моего пленника, что я говорю правду.
Я зачерпнула немного пыли с пола, испачкала щеки, растрепала волосы, а потом нагнулась и продела свою косичку сквозь кольцо. Потом одним ловким и плавным движением, восхитившим бы и Секстона Блейка, и Филипа Оделла, детектива из передачи «Би-Би-Си», я сошла с люка и открыла дверь, воспользовавшись своими волосами вместо веревки.
Секунду я, не разгибаясь, смотрела прямо в покрасневшее лицо аптекаря. Достаточно долго, чтобы изумленный Ванлесс понял, что я сделала. Потом, дернув головой и высвободив косичку, я протянула ему руку и помогла выбраться из подполья.
– Ах вы бедолага, – закудахтала я, стараясь изображать искренность. – Это проклятое кольцо заело. Мне понадобилась прорва времени, чтобы справиться с ним. Какой вы храбрый, совсем не паниковали! Если бы я оказалась на вашем месте, – я содрогнулась, – я бы рыдала в три ручья.
Знаю… знаю… но порой это необходимо.
Я держала его трясущуюся руку, пока он выбирался из люка, словно матрос из тонущей подводной лодки.
Было легко заметить, что он перепугался до смерти. «Клаустрофобия, – подумала я. – Не надо на него смотреть и смущать еще сильнее».
– Я просто заберу снимки и уйду, – сказала я жизнерадостным голосом, вызывающим у людей желание придушить говорящего.