Никто не должен знать, что я собираюсь делать.
Придется мысленно подбросить монетку и действовать наугад.
Я бросила быстрый взгляд в сторону створчатых окон, надеясь, что никто меня не заметил. «Фели еще спит», – подумала я. Шуры-муры – утомительное занятие, так что, насколько я знаю свою сестру, она наверняка еще дрыхнет в самом неприглядном виде – раззявив рот и с гнездом на голове.
Я решила, что начну с церковного кладбища и отправлюсь вниз по реке. Прошла полпути, когда внезапно услышала безошибочно узнаваемый шум колес.
Приближался автомобиль, и мне негде было спрятаться. Посреди дороги я буду видна за сто миль.
Я сделала единственное, что пришло мне в голову: замерла.
Хорошо известный закон природы гласит, что движущийся объект привлекает больше внимания, чем неподвижный. Все кролики и белки, вернее, все живые создания, рождающиеся на свет, чтобы их сожрали хищники, обладают этой способностью застывать на месте, когда им угрожает опасность.
Я неподвижно стояла, стараясь не моргать и даже не дышать. Если моя стратегия сработает, водитель, кто бы он ни был, проедет мимо.
Хруст гравия раздавался все ближе и ближе. Нереальное ощущение. Даже в утренней тишине я не слышала звук мотора.
Хрррусь!
А потом звук смолк.
Послышался глухой мягкий стук, как будто открылась тяжелая дверь, а потом шорох сапог по гравию.
Я медленно повернула голову, как сова, в надежде, что блеск глаз меня не выдаст.
Рядом с «роллс-ройсом» стоял Доггер, придерживая дверь. Фары приветственно поблескивали.
– Доброе утро, мисс Флавия, – сказал он. – Полагаю, вы выспались?
– Да, благодарю, Доггер, – ответила я. – Я знала, что ты меня поджидаешь.
Я блефовала. Доггер это знал, и я знала, но все равно эти слова как будто соединили нас незримой нитью.
Маленькая ложь время от времени только укрепляет чувства истинно любящих.
– В лодочный дом, будь добр, – сказала я, забираясь на переднее сиденье автомобиля. Как здесь уютно!
– Куда изволите, – ответил Доггер, выжимая сцепление, и мы в тишине покатились прочь от трактира.
– Ты хорошо ориентируешься на местности, – заметила я, когда мы ехали по пустой центральной улице, только в сторону, противоположную той, куда я собиралась направиться.
– Боюсь, нет, – возразил Доггер. – Я действительно пытался провести рекогносцировку, но меня засек сосед.
– Засек? – уточнила я.
Это могло означать что угодно – от мимолетного взгляда до звонка констеблю Оттеру.
– Узнал, – неохотно объяснил Доггер, глядя на дорогу. – Человек из прошлого.
«Ага», – встрепенулась я. Доггер уже бывал здесь. «В прошлой жизни», как он говорил.
– Женщина? – я высказала отчаянное предположение, но тут же дала задний ход. – Это не мое дело. Просто обмолвилась. Забудь.
Доггер повернулся ко мне и улыбнулся.
– Вы правы, как часто бывает. Просто близкий друг, но, боюсь, я должен…
– Не стоит, – перебила я, растерявшись от собственной невоспитанности. – Давай сменим тему. Например, поговорим об Орландо Уайтбреде. Рассказать, что я узнала о нем?
Доггер покачал головой.
– Лучше позже, мисс Флавия. После того как осмотримся. Я пришел к выводу, что свежий взгляд часто бывает полезен.
Соглашусь с его подходом. Инспектор Хьюитт однажды сказал то же самое. И только через пару секунд я сообразила, что Доггер уже побывал в лодочном сарае. Так что это будет его второй взгляд.
Доггер съехал с дороги на узкую тропинку – на самом деле просто коровью тропу, ведущую вдоль поля и в дальнем конце спускающуюся к реке.
Перед нами появилась ивовая рощица. В свете занимающегося дня, окутанная легким туманом, она выглядела весьма литературно. За ней изгородь из боярышника закрывала вид на реку.
Доггер остановил «роллс-ройс» и поднял ручной тормоз.
– Дальше мы ехать не можем, – сказал он.
Мы вышли из машины, и я осмотрела окрестности: огромное поле, вдалеке за деревьями и кустами кое-где поблескивает вода. Никаких домов. Вообще никаких построек. В бледном свете раннего утра казалось, что все вокруг состоит из воды, земли и неба.
«Какая глушь, – подумала я. – Как странно найти такое уединенное место совсем рядом с оживленным торговым городом».
– Сюда, – сказал Доггер и повел меня по едва заметной тропке, уходившей куда-то прямо в боярышник.
То, что сначала показалось мне непроходимыми кустами, расступилось, являя широкий проход к реке и к старинному заброшенному строению.
– Лодочный дом, – пробормотал Доггер практически себе под нос.
Это место напоминало покинутую пагоду. Четыре угла просевшей изогнутой крыши были украшены резными драконьими головами. Когда-то раскрашенные ярко-красной краской и внушающие страх, эти создания облупились и поблекли, их морды выражали смутную надежду, как будто ожидали спасения.
Мы медленно обошли вокруг постройки, вбирая в себя детали: заросшую мхом кровельную дранку, покосившиеся оконные рамы и общую отталкивающую атмосферу.
Из-за разросшейся плесени это место внушало чувство легкого, но ощутимого дискомфорта.
Под деревьями, у края воды, подгнившие доски причала уходили в реку. Чуть дальше ступеньки указывали, что здесь когда-то была тропинка, видимо, бечевник[20], предположила я.
Я ступила на крыльцо, и доски заскрипели.
– Осторожно, – предупредил Доггер.
Я кивнула, давая ему понять, что слышу. Тишина этого места казалась неестественной. Все равно как в том чудном стихотворении о немецких героях, которое обожает Даффи и в котором «тиха была земля», «ни одна птица не пела» и «ни один зверь не тревожил заросли».
Я вздрогнула, вспомнив эти строки. Приложила руки к грязному стеклу.
Бесполезно. Света занимающегося утра недостаточно, чтобы рассмотреть что-то внутри.
– Ты был здесь вчера, Доггер? – поинтересовалась я.
У меня внезапно возникло ощущение неловкости, и я удивилась, почему говорю шепотом.
Доггер кивнул. Он не стал уточнять, а я не стала спрашивать. В этом странном месте казалось странным издавать звуки.
Я прижалась носом к окну, надеясь, что воссияет чудесный свет.
Кто-то прикоснулся к моему локтю, и я чуть не выскочила из кожи на манер святого Варфоломея. Обернулась с широко распахнутыми глазами и увидела Доггера, протягивающего мне фонарь.
Коротко и по-деловому кивнув с таким видом, как будто выпрыгивание из кожи было частью моего плана и совершенно заурядным занятием, я взяла фонарь, включила и поднесла к подоконнику.
Из темноты на меня смотрело женское лицо.
– Вот дерьмо! – воскликнула я, немедленно пожалев о своих словах.
«Держи себя в руках, Флавия, – сказала я себе. – Доггер здесь. Что может случиться в прогнившем старом доме на берегу реки?»
«Доме мертвеца, – напомнил внутренний голос. – Доме убитого человека».
– Посмотри сюда, Доггер, – я попыталась изобразить лишь слабый интерес, хотя мне пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не драпануть оттуда со всех ног.
Доггер осторожно поднялся на крыльцо рядом со мной и заглянул в окно.
– Как любопытно, – произнес он. – Полагаю, 1910 год или около того.
Я прижалась носом к стеклу рядом с ним.
В желтоватом свете фонаря я увидела на стене огромную театральную афишу. На ней кричащими красками была изображена женщина в корсете из страусиных перьев. Она качалась на трапеции и смеялась накрашенными губами.
– Птичка в золотой клетке, – сказал Доггер мне на ухо. – В те времена женщин часто изображали пленницами, и они жили, как в клетке.
– Они когда-нибудь сбегали? – спросила я, внезапно осознав, что мы соскользнули на тему, в которой я ничего не понимаю.
Но я буду настойчива. Может быть, что-нибудь узнаю.
– Некоторые да, – ответил Доггер. – Вот эта, если я не ошибаюсь…
Он забрал у меня фонарь и направил его луч в нижнюю часть афиши.
«Вавилонская блудница», – гласили яркие желтые буквы. – Музыкальная пьеса, автор либретто и музыки – Леонард Боствич. Исполняет мисс Поппи Мандрил».
– Боже! – воскликнула я.
– Именно, – подтвердил Доггер.
– Это и правда она? – переспросила я. – В молодости она была просто шикарна.
Доггер не ответил.
Теперь я рассмотрела, что внутри все стены увешаны аналогичными афишами и фотографиями. Это место скорее напоминало картинную галерею, чем дом.
Неужели Орландо собрал все эти следы прошлого и соорудил храм своей учительницы?
Я прижималась лицом к стеклу, чтобы рассмотреть углы комнаты, когда послышался голос:
– Артур?
Испугавшись, я резко развернулась. На ступеньках с мотыгой в руке стояла женщина.
Должна признаться, у меня отвисла челюсть.
На ней были резиновые сапоги и грязные брюки, подвязанные на талии веревкой. Расстегнутая у шеи рубашка цвета хаки явно была армейской, как и широкополая шляпа, более уместная в джунглях Дальнего Востока, чем в этой тихой британской заводи.
– Артур? – повторила она, и только теперь я поняла, что она обращается к Доггеру.
Доггер опустил фонарь и начал поворачиваться, но я уловила легкое колебание, как будто ему нужно было собраться с мыслями, перед тем как ответить. Его челюсти напряглись.
– Клэр? – произнес он, наконец повернувшись и взглянув ей в глаза.
Доггер всегда был немногословен.
Женщина отложила мотыгу и спустилась по ступенькам. Через секунду она оказалась лицом к лицу с нами. По ее загорелой шее, выступающей из ворота рубашки, вверх, к роскошным рыжим волосам, поднимался румянец.
– Я так и знала, что это ты, – сказала она, стараясь совладать с волнением.
Будучи женщиной, я инстинктивно поняла, что она борется с почти нестерпимым желанием обнять его. От радости ее глаза сверкали, как бриллианты.
– Я видела тебя здесь вчера, – продолжила она. – Не могла поверить своим глазам. Подумала, что, должно быть, ошиблась. Окликнула тебя, но, наверное, ты меня не услышал.