Часы тянулись очень долго, как будто их тоже отравили эфиром. Заря никак не занималась.
Когда я сказала Грете Палмер, что мне нужно сделать личный звонок, она любезно предложила воспользоваться телефоном в комнатке за лестницей, где меня никто не потревожит.
– За счет заведения, – сказала она. – В конце концов, нас не сможет никто отличить, – увидев мое непонимающее лицо, она добавила, – «и знатную леди от Джуди О’Греди не сможет никто отличить»[36]. Редьярд Киплинг. Этот старый хитрый пень знал о женщинах куда больше, чем принято считать. Оставлю тебя одну. Не люблю сентиментальные излияния чувств поутру.
И она вышла, закрыв за собой дверь.
Я улыбнулась, хотя она не могла меня видеть.
Как только взошло солнце, я позвонила в Бишоп-Лейси.
– Алло? Миссис Мюллет? Это Флавия. Надеюсь, я вас не разбудила.
– Господи, нет! Я чищу пастернак Альфу на суп. Где вы? Все в порядке?
Бедолага Альф! Его жизнь зависит от пастернака.
– Да, все в порядке, миссис Мюллет. Мы все еще в Воулсторпе, но сегодня возвращаемся домой. Подумала, что нужно вас предупредить.
Я не стала говорить ей, что отчаянно хотела услышать ее голос.
– Так мило, что ты думаешь обо мне, милочка. Почищу еще несколько пастернаков. Вы хорошо отдохнули?
– Вполне, – ответила я. – Посмотрели церковь и все такое.
– Я соскучилась, – внезапно сказала она. – Никто не путается у меня под ногами и не лезет пальцами в горчицу. Буду рада, когда ты вернешься.
– Благодарю вас, миссис Мюллет, – выдавила я. – Я тоже. Надеюсь, у вас все хорошо?
– Как обычно. Но мне пора бежать, детка. Моя приятельница миссис Уоллер приболела, и я пообещала принести ей печенье на завтрак. Доктор говорит, ей нужно лежать.
Я выразила сочувствие, мы попрощались и отключились.
Я ждала, пока могла терпеть. Есть ли хоть малейший шанс, что инспектор Хьюитт придет на работу рано? Есть только один способ выяснить.
Я вытерла влажные ладони о свитер и взялась за трубку.
– Я бы хотела поговорить с полицейским участком в Хинли, – сказала я. – С инспектором Хьюиттом.
Послышались щелчки, гудение и похрустывание, перед тем как мне ответил низкий утомленный голос, который мог принадлежать только сержанту.
– Как вас представить? – спросил он.
– Флавия де Люс, – сказала я, и мне показалось, что на том конце повисло секундное молчание.
По моим ощущениям, прошла вечность, хотя на самом деле не больше двадцати секунд, и в трубке послышался знакомый голос – голос, которого я так долго была лишена.
– Хьюитт.
– Инспектор Хьюитт, это Флавия де Люс.
– О, Флавия. Как дела?
По крайней мере, он меня не забыл!
– Неплохо, благодарю вас, – ответила я. – Хочу сообщить об убийстве. Нет, о четырех убийствах.
Проклятье! Я забыла спросить, как поживают Антигона и ребенок.
– Ты где? – поинтересовался он.
– В Воулсторпе. В трактире «Дуб и фазан».
– Боюсь, это за пределами моей юрисдикции, Флавия. Может, тебе нужно обратиться в ближайший полицейский участок?
– Не могу, – я понизила голос. – Видите ли, у меня есть основания полагать, что они замешаны.
Я на самом деле так считаю или это просто предлог?
– Ясно, – сказал инспектор. – Расскажи подробнее.
– Вы помните дело каноника Уайтбреда, имевшее место несколько лет назад?
– Да.
Звучит уклончиво.
– Его повесили за убийство трех прихожанок. Отравление цианистым калием, – продолжила я.
– Да?
– Он был невиновен, – сказала я. – Он этого не делал.
– Насколько я помню, он сознался, – заметил инспектор Хьюитт. – Им ничего не оставалось, кроме как повесить его, не так ли?
Я рассмеялась, может, самую капельку чересчур громко. Инспектор шутит, и я хочу дать ему понять, что уловила его юмор.
Острота – на удивление хороший знак. Полицейские инспекторы не шутят с теми, кого не считают равными себе. По крайней мере, я надеюсь.
– Начни с начала и продолжай до конца, Флавия. А потом остановись.
Так я и сделала. Я рассказала инспектору, как случайно выудила труп Орландо из реки и как мы вынесли его на берег.
Я даже призналась, что нашла мятую бумажку у него в кармане.
– Несанкционированный обыск мертвеца на месте преступления тянет на правонарушение, Флавия, – заметил он, не обвиняя меня, но констатируя факт.
– Я подумала, вдруг он еще жив, – неловко возразила я.
– И что ты реанимируешь его, обшаривая карманы? – поинтересовался инспектор Хьюитт. – Новаторский метод искусственного дыхания, надо сказать, никогда о таком не слышал.
Я не стала рассказывать ему о разговорах с Клэр Тетлок и Гретой Палмер. Не видела в этом необходимости. Они поделились со мной своими секретами, и я не нарушу их доверие. Все, что ему нужно знать об Орландо, он сам выяснит в процессе расследования.
– Дело в том, – продолжила я, – что каноник Уайтбред не травил этих старых леди. Это сделал его сын Орландо. Они сплетничали насчет него. Он употреблял паральдегид. Я почувствовала запах на его теле.
– Ясно, – сказал инспектор Хьюитт. Я представила, как он делает заметки. – А кто убил Орландо?
Я так надеялась, что он задаст этот вопрос.
– Гробовщик, Найтингейл. Он пытался убить и меня. Отравил эфиром и закрыл в гробу, чтобы я умерла.
– Господи боже мой! – воскликнул инспектор Хьюитт, и мое сердце затрепетало. – Ты в порядке?
В этот миг я почувствовала, что у меня по щекам текут слезы. До сих пор я не осознавала, что была на грани гибели. Я затряслась, как осиновый лист.
Я услышала, как ножки стула, на котором сидит инспектор, трутся о пол кабинета.
– Оставайся там, где ты есть, – велел он. – Ни с кем не разговаривай. На улицу не выходи. Я приеду как можно скорее.
– Спасибо, – прошептала я.
– Да, и еще, Флавия…
– Да? – я не могла даже шептать.
– Хорошая работа, – сказал он.
Ровно через восемьдесят девять минут – я попросила Доггера засечь время на часах – синий «воксхолл» инспектора Хьюитта припарковался рядом с «роллс-ройсом» во дворе перед «Дубом и фазаном». Еще через три минуты мы втроем (я в одеяле и с чашкой растворимого бульона) сидели за столом в салоне.
– Рассказывай все, – сказал инспектор. – Даже то, что не хочешь.
Я взглянула на Доггера. Тот торжественно кивнул, и я заговорила.
Слова полились из меня потоком. Наш химический эксперимент с диатомеями, визит в лодочный дом, Поппи Мандрил и все остальное. Даже констебль Оттер.
– Констебль Оттер очень тщеславен, – рассказывала я. – Он продолжает утверждать, что смерть Орландо – несчастный случай. Думаю, он кого-то покрывает. Может быть, себя самого. Констебль был причастен к аресту и суду над каноником Уайтбредом, который, кстати, похоронен под алтарем, несмотря на то что его признали убийцей. Не знаю, как это произошло, и это одна из причин, почему я позвонила вам, инспектор.
– Ясно, – ответил он. – Но если это окажется правдой, я буду вынужден потребовать от вас клятву молчания. Возможны серьезные осложнения на самых высоких уровнях. Очень серьезные осложнения.
– Обещаю, – сказала я, и Доггер согласно кивнул.
Я продолжила:
– Видите ли, инспектор, каноник Уайтбред был… ложно обвинен. Кажется, так это называется. Многие люди намеренно дали против него ложные показания. В том числе констебль Оттер. Много неправды распространилось. Например, информация о поездке Орландо в Лондон. Почему? Я не понимаю, но предполагаю, что дело может быть в шантаже и мошенничестве. Орландо угрожал обратиться в полицию по поводу некоторых писем, которые он получал и которые можно интерпретировать по-разному. Но я оставлю эти деликатные вопросы вам, инспектор.
Именно в этот момент в комнату суетливо вошла Грета, и мое сердце замерло. Я не смогла собраться с силами и сказать инспектору, что это она встретила Орландо с поезда. Ей придется сознаться самой.
– Не хотите перекусить? – спросила она, положив руку мне на плечо. – Эта девочка выглядит изможденной.
Мне очень захотелось убить ее!
– Нет, благодарю вас, миссис Палмер, – ответил Доггер. – Нам нужно только уединенное место для разговора.
Старина Доггер!
– Хорошо, – ответила она, явно не желая отпускать меня.
Сделала глубокий вдох, как будто принимала какое-то решение, и сказала:
– Инспектор, когда вы закончите, я бы хотела перемолвиться с вами парой слов. Наедине.
Я ободряюще улыбнулась ей, простив предыдущие слова. Я рада, что она сама объяснит ему все эти штуки насчет латунного жеребца и медной кобылы. Когда дело касается поэзии, я теряюсь.
Инспектор подождал, пока она уйдет, и потом сказал:
– Расскажи мне об Орландо Уайтбреде. Полагаю, ты собрала на него впечатляющее досье.
Вот это человек, который знает, как воздать другому человеку по заслугам. Опустив глаза, я попыталась принять скромный вид.
Я вытащила из кармана мятый клочок бумаги и недостающую часть и положила их на стол.
– Это было в кармане Орландо, – сказала я. – Цифры относятся к посланию Тимофея. «А желающие обогащаться впадают в искушение…»
– «…и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу», – договорил инспектор Хьюитт.
Мельком взглянув на бумаги, он извлек из внутреннего кармана конверт и аккуратно спрятал улики.
– Как ты предположила, – сказал инспектор, – его шантажировали.
– Да, – подтвердила я. – Я думаю, он убил трех Граций из мести и чтобы прекратить сплетни, хотя подозреваю, что его страхи были преувеличены из-за воздействия паральдегида.
– Почему ты так считаешь? – поинтересовался инспектор.
– Хоб Найтингейл видел, как он разговаривает сам с собой на берегу реки. Люди думали, он репетирует очередную роль, но по моему мнению, у него были галлюцинации. Паральдегид, особенно в больших количествах, оказывает странное воздействие на человеческий мозг, прекрасным примером являются религиозные видения и галлюцинации. Может, он даже считал себя небесным мстителем.