— Куда тут деваться во время тревог? — спросил я у соседа по койке.
Тот зевнул, потянулся и, закурив, ответил:
— Вчера в Петровский парк загоняли. Там наши бомбоубежища.
Видя, что старший политрук никуда не спешит, я тоже остался в здании.
Воздушная тревога длилась недолго. Не успел я побриться, как по радио разнеслась песня горниста, играющего отбой.
Отыскав секретаря политотдела, я попросил вызвать почтаря. Ко мне явился главстаршина в поношенном бушлате и черных краснофлотских брюках, заправленных в голенища кирзаков. Внешность его была какой-то стариковской, хотя ему не было и тридцати лет. Старили главстаршину мешки под глазами и стертые зубы, державшие обгорелую трубку. Мне показалось, что этот морячина попал в ОВР из торгового флота. На малых судах боцманы и механики любят напускать на себя солидность морских волков.
— Где вы до войны плавали? — спросил я.
— На Балтике. И на островах служил. Морское дело знаю, могу исполнить любую работу. Можете проверить. Морских волков узнают по аппетиту и беспробудному сну. Всеми этими качествами я обладаю в полной мере.
Главстаршина, поняв, что я не кадровик, что передо мной можно не тянуться, распустил язык. Он явно рисовался, изображая развязного эрудита. Видно было, что это тертый калач.
— Говорят, вы стихи пишете? — поинтересовался я.
— Могу.
— В газете приходилось работать?
— Было дело. На Гогланде за редактора многотиражку подписывал.
— Почему же вас почтальоном сделали?
— В политотделе думают, что это самая близкая к писательскому труду деятельность.
Клецко был старожилом в соединении, он знал, где и что можно добыть и к кому обратиться. В первый день я не уловил в нем швейковских задатков и предложил:
— Пойдете в секретари многотиражки?
— Хоть сейчас! Надоело с почтальонской сумкой таскаться и всюду слышать одни попреки: «Где мои письма? Куда их деваете?»-точно я их сам пишу или рву. Один даже сказал: «Он их выбрасывает, чтобы меньше бегать». А разве я виноват, что письма плохо ходят? Прихожу на камбуз, а кок «расхода» не оставил. «Я тебя, гада, кормить не буду. Отдай письмо». А где я его возьму?..
— Значит, договорились, — перебил я главстаршину. — Сейчас же отправляйтесь и доложите начальству, что слагаете с себя почтальонские обязанности и переходите в мое подчинение. Как только сдадите сумку, будем действовать сообща. Нам надо разыскать на рейде СБ-1. Для этого хорошо бы раздобыть небольшой катеришко. Кто здесь катерами распоряжается?
— Штаб. Но лучше пойти к командиру базы ОВРа — интенданту третьего ранга Белозерову. У него свои катера. Сходим вместе, а то он на меня накинется, подумает, что я сам к вам напросился.
Не теряя времени, мы зашагали к начальнику базы. В приемной нас остановил толстощекий старшина:
— Сейчас нельзя, начальник занят.
— У меня нет времени ждать, — сказал я и решительно направился к двери. Клецко отстал, он не решался без вызова показаться на глаза начальству.
В небольшой комнате за столом сидел белобрысый, почти безбровый интендант с бледным лицом и перебирал бумаги. Мельком взглянув на меня, он буркнул:
— Занят. Придите позже.
Но я сделал вид, что не расслышал его, представился. Интендант сразу же поднялся. Видимо, в его расчеты не входило обострение отношений с будущим редактором газеты. Из сурового он стал приветливым.
— Очень рад. Чем могу служить? — спросил интендант. А узнав, для какой цели мне понадобился катер, он даже обрадовался: — Давно мечтаю заиметь свою типографию, а то бегай, выпрашивай каждый бланк. А тут и ведомости сможем отпечатать, и накладные…
Я не стал возражать. Зачем же с первой встречи портить отношения? И решил, что теперь можно поговорить и о Петре Клецко.
— Да сделайте милость, забирайте. Только наплачетесь вы с ним, — предупредил Белозеров. — Чистый Швейк! Впрочем, такой вам может сгодиться. Ему все баковые сплетни известны. Один вашу газету заполнит.
В общем, забирайте, а для порядка прикомандирую вам своего помощника по строевой. Вы только разыщите баржу и приберите ее имущество к рукам, а разгрузку и доставку возложите на Макарова. Он все произведет в лучшем виде.
Интендант Макаров оказался расторопным человеком. Без всяких возражений он отправился со мной на Петровскую пристань.
Проходя через сад, затененный огромными дубами, кленами и серебристыми тополями, мы остановились перед памятником Петру Первому, сооруженному ровно сто лет назад.
«Оборону флота и сего места держать до последней силы и живота, аки наипервейшее дело», — прочитал я петровский завет.
Сумеем ли мы его выполнить? Опасность, нависшая над Кронштадтом и Ленинградом, видно, не убавилась. Артиллерия кораблей и фортов продолжала бить по побережью. От частых залпов, сотрясающих воздух, осыпалась листва с деревьев и, кружась, падала на землю.
У пристани стоял небольшой железный катер. На нем мы и отправились на розыски баржи шхерного отряда.
В заливе виднелось много разномастных барж, они были рассредоточены по всему плесу. Небольшие деревянные баржи стояли на отмелях, выпустив вверх аэростаты, а большие железные покачивались на якорях на изрядном расстоянии друг от друга.
— В них снаряды и бомбы с прибалтийских баз, — объяснил Макаров. Близко во время обстрела лучше не подходить.
Ветер вздымал небольшую волну, но мы его не чувствовали. Мне стало жарко. Расстегнув ворот кителя, я в бинокль разглядывал каждую баржу.
СБ-1 мы нашли на восточном рейде. Она стояла на якоре. По борту ходил часовой с винтовкой.
— Кто идет? — окликнул он, становясь наизготовку.
— Свои, — ответил Макаров и, не обращая внимания на протесты растерявшегося часового, приказал рулевому подойти к борту.
Зацепившись крюком за баржу, я увидел выглянувшего из трюма пограничника со «шпалой» в петлицах.
— Здесь типография шхерного отряда? — спросил я у него.
— Здесь, — отозвался пограничник. — И не только типография, но и вся редакция. Наконец-то вспомнили. Мы вас давно ждем.
— Меня не укоряйте, — остановил я его. — К Пубалту имею такое же отношение, как и вы. В Кронштадте и суток не пробыл. Мне приказано принять имущество газеты, а вас отослать в отдел печати.
— Ну что ж, принимайте, — огорченно сказал он. — Всегда так, сработаешься с людьми, а тебя сразу в другое место.
Он провел меня по шаткому трапу в свой отсек баржи. Там на грудах бумаги сидели три девушки в тельняшках и черных юбках, подпоясанных широкими матросскими ремнями. Две из них при свете лампочки разбирали шрифт и раскладывали по ящикам кассы, третья что-то писала. При нашем появлении они встали и вытянули руки по швам.
— Садитесь, — с досадой сказал редактор. — Я же вам говорил, что во время работ начальство не приветствуют. — И, обратясь ко мне, добавил: — Вот видите — на барже два номера газеты выпустили.
— А где отпечатали?
— На этой «американке», — показал старший политрук на небольшой печатный станок, установленный в углу.
— А других типографских машин вы не вывезли?
— Нет. Для походной редакции и этой достаточно. Зато шрифтов у нас много. Да что я рассказываю… Вот список редакционного имущества. Проверяйте.
И он протянул мне развернутый лист бумаги. Занявшись проверкой, я натолкнулся на четыре кучки гранат и патронов.
— Мое войско вооружилось, — смущенно ответил старший политрук. — Ждали нападения катеров. Решили живыми не сдаваться.
Одна из девушек вдруг поднялась и спросила:
— Товарищ старший политрук, разрешите обратиться?
— Обращайтесь.
— Мы просим послать нас на сухопутный фронт. Надоело на этой проклятой барже сидеть.
— Теперь с рапортами не ко мне, а к другому старшему политруку, объяснил редактор, указывая на меня. — Вы перешли в его подчинение… Как он решит.
Девушка решительно шагнула ко мне и протянула три рапорта.
— А что вы на фронте намерены делать? — спросил я.
— Здесь на барже мы оказывали первую помощь раненым. И видно, не плохо, врач похвалил. Кроме того, мы стрелять умеем.
— А в редакции работать больше не желаете?
— А кому нужна будет теперь газета, на закрутку что ли?
— Понадобится в любом случае. Без газеты не обойтись.
— А у нас здесь даже курящие не брали. Говорят, бумага толстая.
— Значит, плохую газету выпускали.
— Как плохую? — захорохорился редактор. — Сам последние сводки по радио принимал, свежими печатал.
— Да не в укор вам, — поспешил я успокоить его. — Просто объясняю, какой газета должна быть в принципе.
— Все равно хотим на фронт, — продолжали твердить свое девушки.
Их упрямство вывело меня из терпения, и я строго заметил:
— А с дисциплиной у вас неважно дело обстоит. Военные люди находятся там, куда их ставят. Понятно? Где вы их взяли? — спросил я у редактора.
— В Выборге мобилизовали… двух наборщиц и корректора. До этого военной службы не проходили. А насчет дисциплины вы правы, есть распущенность.
— Остаетесь в типографии, — сказал я девушкам. — А если понадобимся на фронте, пойдем вместе.
Девушки обиженно умолкли и стали укладывать свои вещи.
В редакционный отсек спустился и интендант Макаров. Он уже успел облазить всю баржу и пришел не одни, а с хитроватым техником — интендантом шхерного отряда.
— Мы беспризорные, отряда нашего уже не существует, — пожаловался снабженец. — Вы теперь наши хозяева. Так забирайте со всеми потрохами. Сколько же можно тут болтаться под обстрелом! Еще утопят.
— Но на всех у меня нет полномочий.
— А всего-то всего — два бойца осталось от команды, я да жратвы немного в ящиках.
— Но зачем мне баржа?
— Не вам, а для базы пригодится, — негромко вставил Макаров. — Вы только распишитесь, что приняли в свое распоряжение имущество типографии и… личный состав. А все остальное мы сами оформим.
Он дал мне расписаться в каких-то двух ведомостях и сказал:
— А теперь можете отправляться по своим делам. Все сделаем в наилучшем виде. Можете не беспокоиться.