Корабли противника, убоявшись собственных мин, не пошли за «щукой», отстали. Травкин начал форсирование второй линии заграждений — найссар-порккала-удскую минно-сетевую позицию. (От острова Найссар, что у берегов Эстонии, до финского полуострова Порккала-Уд Балтика была перегорожена врагом противолодочными сетями и минами). Такие заграждения Иван Васильевич старался пройти на большой глубине. Минное поле оказалось довольно-таки плотным. Минрепы скрежетали по корпусу лодки, приходилось стопорить, снова пускать двигатели, обходя затаившуюся смерть…
Заканчивался третий час напряженного перехода, когда над лодкой взорвалась антенная мина. Эта мина рвется не при непосредственном ударе о ее корпус, а при касании кораблем длинного, идущего от якоря до самой мины троса-антенны. Лодку сильно тряхнуло, словно содрогнулось от внезапного удара током живое существо. Нарушилась герметизация банок аккумуляторной батареи. Из них стал выделяться водород. А если в воздухе его свыше трех процентов, это уже гремучий газ — взрывоопасная смесь.
Не зря говорят, что беда одна не приходит. Появилась и другая. Из первого отсека торпедисты доложили, что слышат какой-то необъяснимый шум. Гидроакустик дополнил их непонятный доклад: «Булькает за кормой». «Значит, что-то тащится за лодкой, — понял Травкин. — Очевидно, сигнальная сеть. Минное поле кончилось, возможно, здесь уже дежурят вражеские корабли. Надо погрузиться глубже, чтобы они не увидели сигнальные буйки, показывающие место нахождения лодки».
Наконец, наступила долгожданная ночь, когда можно всплыть, освободиться от сети, провентилировать лодку, зарядить аккумуляторы. Когда «щука» поднялась на поверхность, на надстройке увидели обрывок сигнальной сети. Работа по освобождению от нее довольно опасна. И не только тем, что разгулявшиеся волны могли смыть моряка, работающего с сетью, за борт. Тогда его можно поднять. Опаснее другое. Если появится вражеский самолет, лодка должна немедленно погрузиться.
Травкин поручил резать сеть матросу Федору Крутковскому. Знал его как человека отважного, решительного, доброго, активного комсомольца.
— Вы представляете, на что добровольно идете? — спросил командир лодки.
— Я все сделаю. Успею.
Крутковский, привязав к рукам инструмент, забрался на надстройку. А Иван Васильевич подумал, что он мог бы приказать любому и приказ выполнят. Но если на такое дело идут добровольно, тут как бы объединяются две силы — сила приказа и внутренняя убежденность, что лучше и быстрее никто не сделает. А с уверенностью: «Если не я, то кто же!» — легче работаешь и, наверно, идешь на подвиг…
Предпринимать какие-либо крайние меры не потребовалось. Вражеские силы противолодочной обороны не появились. Умелый и сильный Крутковский довольно быстро сбросил в море сигнальную сеть. Удалось полностью зарядить и аккумуляторы. Ночью продолжили путь на запад.
Спустя двое суток корабль пришел, на указанную штабом позицию. «Щ-303» вела разведку района, искала противника. Дотекли, похожие друг на друга однообразием вахт, задач и… безуспешным поиском противника, дни.
Чтобы точнее определиться, 17 июля Травкин направил лодку в район маяка Родшер. Здесь вахтенному командиру удалось обнаружить судно. Начали выходить в атаку, но в последний момент Иван Васильевич рассмотрел, что транспорт стоит не на якоре, а сидит на мели и покинут экипажем. На «покойников» тратить боезапас не следовало.
Командир решил перейти к местам формирования конвоев. В середине дня 19 июля «щука» вышла на фарватер в районе рейда Утё. Наблюдения в перископ помогли сделать вывод о путях движения вражеских конвоев между портами Германии и Финляндии. Глубины оказались недостаточными, стрельба торпедами затрудненной. Дело в том, что торпеда, выйдя из аппарата, вначале погружается и лишь потом всплывает и идет к цели. Она делает, как говорят подводники, мешок. В таком мешке можно оставить драгоценную «сигару» — торпеду. И хотя были видны транспорты на рейде Утё, но атаковать их было невозможно из-за малых глубин. Надо подождать, когда пойдет очередной караван судов с моря и атаковать его на больших глубинах.
Ждать пришлось недолго. 20 июля обнаружили два транспорта и шесть сторожевиков. Транспорты везли вооружение для войск. Травкин решил поймать «самую крупную рыбу»— атаковать головной транспорт водоизмещением 8 тысяч тонн.
— Атакую первый, — доложил Травкин, командиру дивизиона капитану 2-го ранга Гольдбергу. — На палубе танки, орудия. К ним наверняка есть и боезапас.
— Давай взгляну!
Григорий Алексеевич припал к резиновому окуляру перископа.
— Смотри, командир, даже заклепки видны в борту. Цель верная. Стыдно промахнуться.
Конечно, Травкину о промахе и не думалось. Ради атак и побед готовились в базе, прорывались в открытое море. Комдив напомнил о возможной неудаче в «чисто воспитательных» целях, чтобы точнее стреляли. И командир «щуки» маневрировал, занимал выгодную позицию для залпа, подходил поближе к цели.
Вот сделаны расчеты, лодка легла на боевой курс. Гольдберг понимал чувства командира, который шел к атакуемому кораблю на пистолетный выстрел, и предупредил:
— Взрывы будут близкими, увидим настоящую войну.
Это был совет командиру не увлекаться.
Приближалось время залпа, вдруг в перископе место транспорта занял один из сторожевых кораблей, закрыл судно своим корпусом. Возникла угроза срыва атаки. Травкин нашел выход, повернул на транспорт, чтобы он раньше оказался в прицеле и торпеды успели проскочить перед носом сторожевика.
Иван Васильевич последний раз на мгновение поднял перископ и произвел залп двумя торпедами. Когда они вышли, облегченная лодка слегка вздрогнула и устремилась к поверхности. Чтобы она не всплыла, скорее уходила под воду, заполнили цистерну быстрого погружения. Через несколько десятков секунд раздались близкие оглушительные взрывы. В отсеках погас свет, с подволока посыпались крошки пробки. «Щуку» тряхнуло и подняло так, что ее рубка показалась над водой. Цистерну быстрого погружения продолжали заполнять и лодка стала стремительно проваливаться ко дну. В этом месте на карте указывалась глубина 75 метров, поэтому Травкин не останавливал погружения. Вдруг корабль ударился носом о грунт. Глубиномер показывал всего 22 метра. Или на карте была ошибка, или неточно определили истинное место корабля. Выход оставался один — уходить мористее и как можно быстрее. Секунды промедления могли стать роковыми.
Перед лодкой слева и справа от нее загремели взрывы. Уйти от них можно рассчитанными маневрами, но после удара о грунт лодка плохо слушалась рулей, нарастал дифферент на нос. Инженер-механик Ильин все же сумел выровнять лодку.
Оторваться от преследования долго не удавалось. Как докладывал гидроакустик, на смену отбомбившимся кораблям подходили другие. Наконец, взрывы смолкли. Травкин подумал, что удалось уйти от противника, приказал увеличить ход, но тут акустик доложил о приближении двух сторожевиков с левого борта. Быстро ушли на глубину, но один из кораблей повторял все маневры лодки — влево, вправо.
Шло время, перемещались корабли, но их положение относительно друг друга не менялось. Сторожевики двигались в пяти-семи кабельтовых за лодкой, но не атаковали. Калинин вопросительно посмотрел на командира, Ильин чересчур внимательно — на приборы. Лицо боцмана Рашковецкого обильно покрылось потом, не поймешь, то ли от напряжения, то ли от физических перегрузок. Травкин и сам не понимал, в чем дело: откуда враг знает положение лодки? Приборами его столь точно не установишь и почему не бомбят? Чего выжидают?
— Не знаю, кому как, а мне уже надоела эта волынка, — отрываясь от приборов, заметил Ильин. И тут же подбодрил трюмного Алексея Гусева, который стоял у станции погружения и всплытия бледный, закусив губу. — Ничего, пройдет. Скоро стемнеет, всплывем, глотнем свежего воздуха, и все будет хорошо.
Гусев улыбнулся вымученной улыбкой:
— Тяжело дышать, товарищ лейтенант.
— Через тридцать минут выйдем из шхерного района. Там, на просторе, легче запутать следы.
И тут грянули взрывы, судя по их раскатистости и гидравлическому удару по лодке, недалекие.
— Уходить на глубину шестьдесят метров, — приказал Травкин.
В этот момент еще более сильный взрыв тряхнул корабль. Командира бросило к штурманскому столику, рядом с которым свалился и его помощник. Ильин держался за ушибленную голову (он ударился о перископ) и еще сумел пошутить: «Прибор остался цел и невредим». Гусев сразу вскочил и принялся маневрировать маховиками клапанов. Гидроакустик бесстрастно, словно на учении, доложил:
— Два сторожевых корабля следуют за нами, не изменяя скорости. Дистанция прежняя. Других шумов не слышно.
«Судя по силе взрыва и положению кораблей, рванула не глубинная, а авиационная бомба, — понял Иван Васильевич. — Сторожевики ожидали самолеты и указали им место «щуки». Но почему они его так точно определили? Нет ли каких-то наших следов на поверхности моря? Это могут быть соляр или воздух. Значит, повреждена или топливная, или воздушная система. Надо, чтобы Ильин проверил».
Инженер-механик нашел в одном из трубопроводов утечку воздуха и перекрыл всю группу баллонов, чтобы вырывавшийся из системы воздух не демаскировал лодку.
Снова взорвалась бомба. Корму подбросило, да так резко, что вышли из строя электромоторы перекладки рулей. Перешли на ручное управление. Особенно туго ходил вертикальный руль. Для помощи рулевому Крутковскому поставили самых сильных из экипажа — трюмного Панкратова, моториста Косых и кока Тимофеева. Вчетвером они едва поворачивали рулевой штурвал.
— Это тебе не у плиты, тут погорячее, — пошутил Крутковский.
Его сатирический монолог прервал взрыв. Но более далекий, видно, точное место «Щ-303», когда перекрыли воздух, враги не знали. Пока бомбы рвались близко, люди забыли о недостатке кислорода, теперь это чувствовалось особенно остро. Все равно моряки трудились изо всех сил. За неимением других дел в радиорубке Широбоков перекладывал спички из одного кармана в другой — по количеству услышанных взрывов.