Мироненко, сравнительно долго молчавший, доложил:
— Сторожевики повернули на нас. Быстро приближаются.
Разрывы послышались справа за кормой.
— Поди, последние, — прокомментировал Широбоков. — Больше у них не хватит пороху.
Каждому, кто слышал слова радиста, очень хотелось, чтобы он оказался прав, пусть скорее кончится у противника боезапас, хотя бы на время наступила передышка.
Произошло то, что казалось сначала невероятным, радист был прав. Сторожевики, сбросив кабельтовых в двадцати от «щуки» последнюю серию бомб, «приумолкли». Мироненко, бодро, словно не было на лодке страшной, изнуряющей духоты, доложил, что сторожевые корабли удаляются.
Воздух в лодке застоялся, дышать стало тяжело. После пребывания на поверхности запасенного кислорода хватает для дыхания экипажа на 15–20 часов, затем воздух регенерируют с помощью специальных патронов, впитывающих углекислый газ, и добавляют кислород из баллонов. Но живительный кислород надо экономить, на лодке его ограниченное количество. И это приходится учитывать командиру. Травкин смотрел на моряков, видел, что они часто дышат, обливаются потом, с огромными усилиями делают обычные и привычные дела и, когда ушли вражеские корабли, разрешил регенерировать воздух. Легче стало дышать, работать.
Наконец, в полночь всплыли. Прохладный влажный ветер хлынул внутрь корабля. Каждый дышал полной грудью, впитывая морской воздух с такой жадностью, словно им можно было запастись до конца похода. Травкин понимал, сколь велика в этом районе угроза от противолодочных средств, поэтому повел лодку на запасную позицию. Помня об ударе о грунт, он приказал осмотреть форштевень и крышки торпедных аппаратов. Но наблюдатели сообщили о приближении патрульных самолетов, пришлось срочно уходить на глубину.
Путь корабля обычно исчисляется пройденными милями. Но в годы войны подводники измеряли его прежде всего преодоленными рубежами, а когда они пройдены, встречами с противником.
Вечером 23 июля неподалеку от острова Даго (Хиума) Травкин увидел в перископ группу кораблей. Гольдберг попросил дать и ему взглянуть. Шел крейсер типа «Эмден» в сопровождении пяти миноносцев. Заманчивая цель приближалась. Решили ударить по крейсеру.
Расстояние до врага сокращалось довольно быстро. Чтобы опускающаяся на море вечерняя дымка не мешала лучше видеть корабли, Иван Васильевич опустил перископ до самой воды. В тридцати пяти кабельтовых от крейсера легли на боевой курс. Вражеский корабль хорошо просматривался на фоне окрашенного заходившим солнцем в темно-красный цвет залива. «Щ-303» шла на сближение с противником, а доклада о готовности торпедных аппаратов все не было. Вдруг бледный, растерянный командир отделения торпедистов Алексей Иванов прибежал на центральный пост:
— Товарищ командир! Крышки торпедных аппаратов не открываются!
— Был удар о грунт, а проверить не удалось, — с досадой бросил Травкин. — Но вины торпедистов нет.
Крейсер и миноносцы ушли. Травкин приказал всплыть и осмотреть лодку. Наружный осмотр показал, что сильно повреждены крышки торпедных аппаратов. Алексей Иванов и его товарищи несколько часов пытались исправить повреждения, но они оказались слишком велики, требовались специальное оборудование и запасные части.
Ночью 24 июля старшина группы радистов Иван Алексеев принял сводку Советского информбюро и передал радиограмму командованию бригады о потоплении второго транспорта и серьезном повреждении. Комбриг распорядился: «Щ-303» вернуться в базу.
Война, поход никогда не бывают сплошным путем побед. Два уничтоженных транспорта оказались неплохим результатом первого выхода, хотя, конечно, Ивану Васильевичу хотелось, как он выразился, «трахнуть всеми носовыми по крейсеру». Но теперь надо было думать, сосредоточить внимание экипажа на главном: прорыве через «суп с клецками»— усеянный минами Финский залив.
27 июля начался сложный обратный путь. У бортов лодки пели грозную песню минрепы. Травкин командовал и удачно уходил от «рогатой смерти». Прорвавшись через вражеские минные позиции и линии корабельных дозоров, «щука» всплыла подзарядить аккумуляторную батарею. То ли враг увидел нашу лодку, то ли услышал шум ее двигателей, но вдруг над морем взмыла сигнальная ракета. Неподалеку от нашего корабля взорвался снаряд. В артиллерийский бой подводному кораблю с надводным ввязываться не следует. С пробоиной в борту на глубину не уйдешь, так как сильное забортное давление воды затопит поврежденную лодку.
Травкин сразу повел «щуку» на глубину. Когда глубиномер показал 20 метров, раздались взрывы. За ночь всплывали несколько раз, но противник обнаруживал лодку, загонял ее под воду. Думать же о том, чтобы без подзарядки добраться до базы, не приходилось, для этого не хватало энергии аккумуляторной батареи…
— Закон огурца знаешь? — спросил у Травкина Гольдберг.
— Бутерброда, что всегда падает на костюм намазанной стороной, помню. Про огурец не слышал. А ты про свежий или соленый?
— Свежий. По этому закону горечь всегда в концах этого уважаемого овоща.
— Понимаю, конец похода, горечь может полной мерой на нас вылиться, — ответил Травкин. — Будем опровергать этот закон. Не всегда прямой путь самый короткий. Пойдем на зарядку в другой район.
— Разумно, — одобрил командир дивизиона.
Иван Васильевич попросил по радио встречать его в Нарвском заливе морским охотникам и тральщикам в течение двух ночей — 4 и 5 августа. В ночь на 4-е «щука» всплыла в назначенном месте. Наблюдатели едва разглядели в темноте силуэты кораблей. Вдруг между ними завязалась перестрелка. Произошла неожиданная встреча наших и фашистских кораблей. Травкин приказал погрузиться и покинул район морского боя.
Днем подводная лодка лежала на грунте. Ожидали следующей ночи. Воспользовавшись появившимся свободным временем, провели партийное собрание. Обсуждался вопрос о приеме в партию отличившихся в походе моряков Голованова, Иванова, Гримайло. Это были товарищи, проверенные неимоверными трудностями блокады, испытанные походами и боями. Они делами доказали свое право быть в рядах ВКП(б). Единодушно проголосовали за прием.
5 августа снова пришли в условленное место встречи с нашими кораблями. Пришли не только потому, что так намечалось накануне. Прежний план подтвердила радиограмма из штаба: «Лодку будут встречать в условленном месте наши катера и тральщики». Когда всплыли, Травкин и командир дивизиона поднялись на мостик. В темно-серой мгле виднелись корабли.
— Что будем делать, Григорий Алексеевич? Как бы опять на супостатов не нарваться, — обратился Иван Васильевич к Гольдбергу.
— Штаб ведь предупреждал о встречающих!
— А их могли сюда не пустить.
— Могли.
— Все же проверим. Может, не все огурцы горькие.
— Проверь, командир, проверь.
Иван Васильевич приказал сигнальщику передать фонарем свои позывные. Тут же, прощупывая огоньками тьму, к лодке потянулись пулеметные трассы. Взвились в воздух разноцветные ракеты. Корабли оказались вражескими. «Щука» срочно погрузилась, и тут же загрохотали глубинные бомбы. Прибавив обороты электромоторам, Травкин повел лодку на большие глубины. Поступил тревожный доклад из первого отсека:
— В отсек поступает вода!
Оказалось, что она поступала из дефферентной цистерны. К счастью, пробоину удалось быстро заделать.
— Над нами три катера! — доложил гидроакустик.
Мироненко слушал шумы кораблей и каждые две-три минуты сообщал о маневрах противника, хотя по его барабанным перепонкам били многократно усиленные гидрофонами подводные взрывы. И так два с половиной часа.
— Ничего, все равно уйдем, — успокаивал Травкин подчиненных.
Когда лодку нужно срочно загнать под воду, стремятся уравнительную цистерну заполнить побыстрее, порой и с «перебором». Главное ведь скорее оторваться от противника. Так случилось с кораблем Ивана Васильевича. При срочном погружении в уравнительную цистерну набралось воды свыше нормы.
Следует отметить, что вахта на горизонтальных рулях наиболее трудная на лодке. Рулевой-горизонтальщик (это обычно многоопытный боцман) удерживает корабль на заданной глубине: не дает касаться дна или, когда он, облегченный после выпуска торпед, норовит всплыть на поверхность.
И вот на «щуке» создалась угроза, что она начнет «цеплять» дно, поднимутся ил, песок — это демаскирует корабль. Чтобы облегчить лодку, следовало откачать воду из уравнительной цистерны, но никак не удавалось запустить турбонасос. Отказало пусковое устройство. Тут четко сработал старшина 2-й статьи Борис Бойцов. Коммунисты не случайно избрали Бойцова секретарем партийной организации корабля. У него особое чутье и уменье оказываться там, где он нужнее всего, рядом с человеком, который в настоящий момент больше всех нуждается в помощи.
Борис быстро разобрался в неисправности и на этот раз. Через считанные минуты турбонасос закрутился. Но командир корабля понимал, что шум откачивающего воду агрегата услышат вражеские гидроакустики, поэтому приказал включать его только в те минуты, когда будет рваться очередная серия глубинных бомб.
Так под одобрительный аккомпанемент вражеских кораблей откачивали лишнюю воду из уравнительной цистерны. Лодка стала хорошо управляться. Это облегчило положение, но за «щукой» по-прежнему следовали корабли. Неподалеку от нее рвались бомбы. Лодку бросало из стороны в сторону. Все старались держаться за что придется, чтобы не упасть, не разбиться самому, не разбить какой-либо прибор.
Командир дивизиона Гольдберг, предоставив свободу действий опытному командиру, беседовал с одним из матросов о Ленинграде. «Его ход» Травкину понятен — пусть понимают люди: к базе идем, все туда хотят. Благополучно прибудем, командир опытный, комдив не вмешивается ни во что.
Очередная серия бомб рванула неподалеку от лодки. Все попадали, устоял на ногах один Гольдберг. Он сразу увидел первую же появившуюся неисправность, показал трюмному на привод кингстона цистерны быстрого погружения: