— Клянемся! — заверили Родину и народ гвардейцы.
— Клянемся тебе жестоко мстить фашистским мерзавцам за кровь и страдания, за горе и слезы наших отцов, матерей и детей.
— Клянемся! — повторили моряки.
— Клянемся настойчиво, без устали, ночью и днем искать и топить корабли врага, истреблять их до полной победы.
— Клянемся! — прогремело над заливом.
— Клянемся высоко держать гвардейское знамя, свято хранить и умножать военные традиции балтийцев…
От моряков лодки выступил ветеран корабля старшина команды мотористов В. Н. Лебедев. Он пришел на «щуку» вместе с Травкиным в 1936 году, пользовался большим уважением всего экипажа. Лебедев поблагодарил командование, Военный совет флота за высокую оценку нелегкого труда подводников, затем сказал:
— Я вспоминаю первую блокадную зиму в Ленинграде. На наших глазах умирали от голода и вражеских бомб женщины и дети. И не будет нам покоя, пока сполна не рассчитаемся с фашистами за страдания, кровь и слезы нашего народа.
Экипаж получил множество писем и телеграмм. Дружески поздравили боевых друзей моряки других кораблей, бывшие сослуживцы. В тот день получил письмо из Сталинграда Панкратов. Мать писала Евгению:
«Наш город весь разрушен, но от этого он стал нам дороже. Когда мы подплывали по Волге к городу, сердца наши пылали злобой к проклятому врагу. Враг сломал здесь свой хребет, а город наш есть и будет, и слава о нем пройдет по всей земле…»
Перед походом на корабль пришли новые люди: старшие лейтенанты Бутырский — командиром минно-торпедной части и Пенькин — помощником командира, торпедист Фомичев, ставший мичманом и прослуживший затем на лодке более десяти лет, гидроакустик Васильев. Стоял вопрос о списании Мироненко с лодки. Ожесточеннейшие вражеские бомбежки не прошли для него бесследно, он потерял слух.
Мироненко пришел к Травкину, хотел начать разговор, но молчал, мял в руках ленточки бескозырки. Иван Васильевич поспешил помочь ему начать разговор:
— Не хочется уходить с корабля?
— Не могу с него уйти, товарищ командир.
— Вам же лечиться надо.
— Все, что могли, врачи сделали, теперь время меня будет лечить и еще присутствие товарищей. Не могу я без вас.
— А ведь мы идем на опасное дело. Зачем вам-то рисковать?
— Поэтому и прошусь, что, может, сгожусь. Я ведь и у орудия смогу, и акустику помочь, если…
Травкин убедил командование бригады, что Мироненко ему необходим, и он остался на родном корабле. Весь экипаж одобрил этот шаг командира. Моряки любили корабль и хорошо понимали попавшего в беду товарища.
Возвращение из ада
После неудач 1942 года немецко-фашистское командование стремилось заблокировать балтийские подводные лодки в Ленинграде и Кронштадте. Весной 1943 в Финском заливе противник выставил сплошные минные поля (8500 мин). На занятых островах противник оборудовал шумопеленгаторные станции, на море поставил дополнительные сетевые заграждения. Как отмечал в мемуарах «Война на море» немецкий адмирал Фридрих Руге: «…весной 1943 г. соединение сетевых заградителей перегородило Финский залив двойной противолодочной сетью, доходившей до дна». У заграждений противник держал значительные противолодочные силы — до 300 кораблей и судов, в воздухе почти круглосуточно висели его самолеты.
Тогда все это не было известно командованию Балтийского флота, и оно намеревалось использовать подводные лодки в борьбе на коммуникациях. Дравда, разведка установила, что гитлеровцы сохранили прежние противолодочные позиции — гогландскую и порккала-удскую.
Гогландская позиция, простиравшаяся по меридиану островов Гогланд — Б. Тютерс, состояла из антенных, донных и якорных мин, системы наблюдения, береговых батарей, двух шумопеленгаторных станций и групп противолодочных кораблей. Но основной противолодочный рубеж теперь был в самом узком месте Финского залива — между островом Найссар и полуостровом Дорккала-Уд. Здесь враг выставил два ряда сетевых бонов (подвешенная на поплавках и притянутая ко дну якорями сеть из троса, каждая сторона ячейки которой равнялась четырем метрам).
«Щ-303» было поручено найти рубежи противолодочных заграждений, отыскать, где можно пройти лодкам. Командование флота и бригады не скрывало, что задача эта чрезвычайно трудная, что вернуться с такого задания шансов немного. Отлично представляя сложность задания, Травкин готовился к походу особенно тщательно. Часами он просиживал над картами, отчетами командиров о походах, лоцией моря. Все надо учитывать, многое заранее предусмотреть и рассчитать. Не рассчитывал он только на везение. Может повезти раз, другой, но, в конечном счете, все определяет расчет и разум. «Лучше подготовиться, делать все идеально, не спешить, лучше на сутки-двое позже с моря прийти, но думать перед каждым новым шагом», — таким было его правило.
И еще у Ивана Васильевича была своя карта. К тем, что давались в штабе, добавлялись сведения, полученные из бесед с другими подводниками, с работниками разведотдела. Кто-то, возможно, посчитает такую карту излишне детализированной, перегруженной подробностями, но, как говорится, запас карман не тянет. Очень старательно командир «Щ-303» изучал силы ПЛО и ПВО противника — какие у него корабли и самолеты, какова их скорость, маневренность, приемы атак.
Пунктиком, особой чертой Ивана Васильевича было беспокойство о запасах электроэнергии, о наибольшей плотности аккумуляторных батарей. Впереди были белые ночи, когда корабль на поверхности может быть легко обнаружен, не успев запастись электроэнергией. Вместе с инженером-механиком Ильиным и парторгом Бойцовым Иван Васильевич решил провести техническую конференцию, поговорить о том, что может сделать каждый для экономии электроэнергии. Доклад поручили молодому коммунисту электрику Гримайло, содоклад Савельеву. Выступили многие моряки. Высказывались и электрики, и мотористы, и штурманские специалисты. У каждого нашлось, что сказать. Предлагали, спорили, принимали или отклоняли различные соображения. Слово имеет вес только тогда, когда становится делом. Предложения моряков на технической конференций вылились в сэкономленные в новом походе киловатты электроэнергии.
В апреле запланированный поход не состоялся. Опасаясь наших лодок, враг заминировал фарватеры у Кронштадта, сбросив значительное количество магнитно-акустических мин. Их траление, в том числе подрывом глубинными бомбами, продолжалось всю первую неделю мая. Противник вел артогонь по тралящим кораблям, по гаваням, но моряки продолжали выполнять свой долг, пока не завершили операцию.
Перед походом к начальнику штаба бригады пригласили двоих: командира «Щ-303» И. В. Травкина и командира «Щ-408» П. С. Кузьмина. Капитан 1-го ранга Курников рассказал об обстановке в море, вручил обоим командирам боевые приказы. Травкину он сказал:
— Вы уже не раз преодолевали противолодочную оборону немцев. Сейчас командование поручает вам провести в море первые лодки. Но если это сделать окажется невозможным, то хотя бы изучите и исчерпывающе доложите штабу соединения обстановку в районе противолодочных позиций.
Прорываться, думается, следует на больших глубинах на минимальной скорости и лишь в темное время суток. Если лодка застрянет в сетях, то, воспользовавшись темнотой, всплывать и освобождаться от них.
В разговоре с начальником штаба бригады было обусловлено, что, форсировав гогландскую позицию, Травкин укажет в донесении точный путь прохода через минные поля, район зарядки батарей, передаст сведения о кораблях противолодочной обороны врага. После получения данных от командира «Щ-303» из базы выйдут другие лодки. Затем Травкин будет пробиваться через найссар-порккала-удскую позицию. Когда это удастся, также будет передано донесение, и можно будет по разведанным маршрутам идти другим кораблям.
Вечером 7 мая на «Щ-303» прибыли командующий флотом и командир бригады. В. Ф. Трибуц провожал в поход не каждую лодку. Но тут был особый случай. И командующий флотом, и командир бригады, и командир «Щ-303» понимали, что есть боевые задачи, которые вряд ли выполнимы. В то же время они сознавали, что Травкин постарается сделать все, что окажется в его силах, готов к подвигу ради общего дела. Командующий снова «прошелся» по карте, говорил о деталях. На прощание Трибуц крепко обнял командира лодки, тепло попрощался с экипажем.
В ночь на 8 мая «Щ-303» и «Щ-408» в сопровождении пяти тральщиков и звена катеров морских охотников двинулись к Лавенсари. Как только корабли вышли из гавани, вражеские батареи открыли артиллерийский огонь. Наши катера поставили плотную дымзавесу, а орудия Кронштадта заставили замолчать фашистские батареи.
Вот и знакомый остров Лавенсари, еще не такой зеленый, каким был прошлым летом, но гостеприимный, ждавший лодку. Здесь сделали последние уточнения на карте по свежим разведданным. В светлое время суток лодка ложилась на грунт. Свободные от вахт моряки читали книги, играли в домино, в шахматы. Упорно проходили встречи между радистом Иваном Алексеевым и боцманом Григорием Мироновичем Рашковецким. Боцман играл очень сильно, поэтому все старались помогать, подсказывали радисту. На возражения боцмана дружно кричали:
— Шахматы — игра коллективная!
Но и подсказки не помогли. Рашковецкий, довольный победой, громко объявлял:
— Шах и мат интеллигенции!..
11 мая «Щ-303» покинула остров и взяла курс на запад. «Щ-408» осталась ждать первого сообщения от Травкина. На гогландской позиции наибольшую опасность представляли магнитные и противокатерные мины. Часть из них немецкие моряки связывали проволокой и притапливали, чтобы лодка намотала трос и проволоку на винт и подорвалась. Обнаружить же мины под водой было невозможно, поэтому лодка Травкина продвигалась медленно, делала 2–2,5 узла (примерно 3,5 километра в час). Но благодаря этому снижался шум винтов и при касании минрепа можно успеть отвести в сторону винты корабля.
В полдень 14 мая по переговорной трубе старший лейтенант Бутырский доложил из первого отсека: