Все были готовы к прорыву, и, когда стемнело, корабль снялся с грунта. Шли со скоростью два узла, глубина — максимально возможная, но так, чтобы не цеплять дно и проскочить под сетями. Толща воды над подводной лодкой сжимала стальной прочный корпус так, что он потрескивал.
На боевых постах все были предельно внимательны. Это показал первый же доклад гидроакустика:
— Слышу неясный звон!
— Слышу звон, не знаю, где он? — проговорил Травкин. — Стоп дизели. Ложимся на дно.
Возможно, кто-то другой усомнился бы в докладе молодого специалиста: мало ли что зазвенит у него в ушах. Да не такой человек командир «щуки». Он поверил акустику и, по существу, выполнил его команду остановиться и осмотреться. Затем зашел в рубку к Васильеву и взял у него наушники. Действительно, слы-шался тихий звон, словно где-то вдали звенели десятки разноголосых колокольчиков. Травкин догадался, в чем дело. Волны покачивали буйки и поплавки, то поднимали, то опускали сети, и их оттяжки — куски цепей — позвякивали, сливаясь в этот унылый звон.
Но задачу надо выполнять. Лодка снялась с грунта и самым малым ходом двинулась вперед. Не прошло и десяти минут, как боцман доложил, что нарастает дифферент на нос, лодка не слушается горизонтальных рулей. Из первого отсека сообщили о скрежете за бортом. Капитан 3-го ранга приказал застопорить электродвигатели и дать задний ход. С трудом оторвались от сетей и снова пошли вдоль многоголосо звенящей изгороди.
Опять попробовали поднырнуть под сеть, но застряли еще крепче. Давали средний ход назад, создавали дифферент то на нос, то на корму, но сеть крепко держала корабль. При очередной попытке вырваться из ее цепких объятий раздался взрыв. Это сработал сетевой патрон.
И тут произошло то, что в общем-то ожидал и больше всего боялся командир лодки. Гидроакустик доложил о приближении группы кораблей. К счастью, в сети, где находилась лодка и где можно было ее бомбить, они не пошли, побоялись подорваться на своих же минах.
Посоветовавшись с Ильиным, Иван Васильевич распорядился дать полный ход назад. Лодка задрожала, как человек, который поднимает слишком большую ношу, резко осела на корму и вырвалась из железных объятий.
Снова двинулись вдоль сетей. На карте Травкин нашел самое глубокое место в районе. Попробовал здесь пройти у дна, но крупные ячейки из тросов снова захватили лодку.
— Полный назад! — приказал Травкин.
И тут из дизельного отсека ему доложили, что не смогут выполнить указания: разрядилась батарея. Нашли другой вариант. Водой заполнили кормовую дифферентную цистерну, давали рывками ход назад. Сеть дергалась вместе с лодкой, звенела всеми своими цепями, но не отпускала корабль.
Травкин решил пока прекратить попытки вырваться, обдумать положение. Ведь, если батарея разрядится совсем, придется всплыть, постараться освободиться от сети в надводном положении. На это и рассчитывают вражеские корабли. Командир собрал в центральном отсеке небольшое совещание. Заместитель по политической части Цейшер, другие офицеры, парторг Борис Бойцов, члены партбюро, комсорг Алексей Иванов, посоветовавшись, решили проявлять выдержку, показывать пример стойкости, но, если враг попытается захватить лодку, взорвать ее.
Краснофлотцы понимали, о чем идет совет у командира. Из дизельного отсека передали:
— Мотористы постановили: драться до конца, лучше смерть, чем плен.
Подобные сообщения пришли и из других отсеков. «Щ-303» была подготовлена к взрыву.
— Положение не является безнадежным, пока ты сам этого не признаешь, — сказал Травкин. — Попытаемся еще раз вырваться из сети.
До пятнадцати градусов довели дифферент на корму. Мотористов Иван Васильевич попросил сделать один рывок электродвигателями, но сильный. Рванулась лодка и покатилась под уклон, коснулась кормой дна и осела на грунт…
Не хватало воздуха, в отсеках становилось все труднее дышать. Фельдшер С. К. Андреенков доложил, что скопилось очень много углекислоты. Иван Васильевич приказал включить патроны регенерации. Инженера-механика Ильина тревожило то, что запаса сжатого воздуха осталось всего на одно всплытие.
Естественно, в таком состоянии прорываться через заграждение не представлялось возможным. Чтобы выполнить задачу, надо было зарядить батарею и заполнить баллоны сжатым воздухом. Для этого прежде всего подыскать достаточно тихое место, где можно всплыть и несколько часов оставаться в надводном положении незамеченным врагом. В поисках «тихой заводи» Травкин развернул «щуку», повел ее от сетей, и сразу же последовал доклад Васильева:
— За кормой шум винтов!
Большими сериями стали рваться глубинные бомбы. От близкого взрыва отошел клапан вентиляции уравнительной цистерны, она заполнялась водой. Неуправляемая лодка уходила все глубже в пучину. Ильин не растерялся, сумел привести подводный корабль к нулевой плавучести. Лодка зависла в воде, словно лежала на грунте.
Вокруг стало удивительно тихо. Противник перестал бомбить, хотя и не потерял «щуки». Это было видно по тому, что он шел по пятам, но не бомбил, видимо, ждал — не всплывет ли лодка.
— За горло берут, — определил создавшееся положение старший инженер-лейтенант Ильин.
— Уж лучше бы бомбили, — согласился помощник, — глядишь, и оторваться сумели бы.
Травкин был согласен с подчиненными. Во время бомбежки, из-за ударяющих в гидрофоны взрывов, вражеские гидроакустики перестают слышать лодку. Легче запутать их, уйти. Это уже не раз удавалось «щуке». А вот сейчас враг шел следом, как привязанный какими-то незримыми нитями. Лодка медленно двигалась вперед, меняла курс, но неизменным оставалось «капиталистическое окружение», как назвал Иван Васильевич тесное кольцо преследующих их кораблей. Враг догадывался о тяжелом положении нашего корабля, наверно, предполагал, что это агония. Что же бомбить и топить, если вот-вот советская подлодка окажется у них в руках?
Под ногами скрипело битое стекло, пересыпалась мелкая пробка. Некоторые приборы оказались развороченными, часть инструмента сорванной с места. Все труднее дышалось людям, воздух стал прямо-таки плотным из-за углекислоты. Заместитель по политической части Цейшер и секретарь комсомольской организации Иванов прошли по отсекам, подбодрили товарищей, заверили, что командование принимает все меры, чтобы обмануть врага и спасти корабль.
Примерно через час Васильев доложил, что шумы большинства окружавших лодку кораблей не прослушиваются. За ней следуют лишь два катера-охотника. «От двух, конечно, удрать легче, чем от стаи, — думал Травкин. — Давайте попробуем, кто кого обманет». Он повел корабль вправо, застопорил ход, повел влево. Если посмотреть прокладку на карте, то это не путь корабля, а балансирование эквилибриста на раскачивающейся проволоке. Впрочем, примерно таким и было положение лодки, и баланс пока складывался не в пользу нашего экипажа.
Когда человек не движется, лежит, он потребляет меньше кислорода. Для его экономии Травкин приказал всем свободным от вахты лечь и не двигаться. Все равно тяжело, часто дышали люди. Отсеки не вентилировались сорок пятый час. Один затрясся, как в лихорадке, другой начал заговариваться, кто-то лежал в полуобморочном состоянии. Но те, кто нес вахту, крепились, изо всех сил старались держаться.
Когда командир «щуки» пошел по отсекам, он увидел, чего это стоило дежурным и вахтенным. Во втором отсеке командир отделения трюмных Михаил Макаров двинулся навстречу капитану 3-го ранга, чтобы отдать рапорт, но упал, тут же поднялся и доложил, что в отсеке полный порядок. У воздуходувки, несколько раз покрутив головой, чтобы согнать сонливость, навстречу с трудом поднялся командир отделения рулевых Ивличев. Тут у самого Травкина слиплись глаза, и он пошатнулся. Сопровождавший командира Ильин поддержал его и заметил:
— Идите поспите. Вы же трое суток на ногах. Свалитесь. Обстановка спокойная, лодка на грунте, особых дел нет.
В походе в надводном положении Травкин все время находился на мостике. «Начальник должен брать большую ношу, чем его подчиненные», — считал он. В данном случае особых дел действительно не было.
На флоте говорят: «Если хочешь спать в уюте, спи всегда в чужой каюте». И хотя Травкин спал в «чужой каюте»: примостившись рядом с дизелем в пятом отсеке, всем известно было его место отдыха. Туда и отправился вахтенный офицер Магрилов, чтобы доложить, что в 15 часов 35 минут (это было 21-го мая) акустик услышал шумы винтов многих кораблей.
Травкин едва смог поднять голову от подушки. Но вдруг дремоту как рукой сняло. Раздался сигнал аварийной тревоги, погас свет. Без приказания командира лодка вдруг стала всплывать. Иван Васильевич бросился в центральный отсек, но попасть туда не смог. Стальная дверь, ведущая в четвертый отсек, оказалась наглухо закрытой. Травкин и Магрилов колотили кулаками в дверь и переборку. Но это оказалось тщетным. Никто им не открывал. Через смотровой глазок в двери было видно, что в центральный пост из рубочного люка падает яркий свет.
Стучали и из другого отсека, который также оказался изолированным. Иван Васильевич не отрывал глаз от отверстия в переборке. Наконец, он увидел, что из радиорубки выскочили Мироненко и Алексеев. Они открыли люки в отсеки.
В центральный пост прибежали Цейшер и Ильин. Травкин приказал им готовить корабль к срочному погружению, а сам по скоб-трапу вскарабкался на мостик. Увиденная картина заставила его содрогнуться. Вокруг лодки на различном удалении от нее стояли вражеские корабли и наводили жерла пушек на «щуку». Но это было еще не все.
На носу старшина трюмных Галкин размахивал белой тряпкой.
— Не могу больше, — кричал он. — Все равно погибнем.
«Значит, Галкин закрыл двери из центрального отсека в носовую и кормовую части корабля и, поскольку он хорошо знает лодку, всплыл, чтобы сдаться врагу, — понял Травкин. — Но он забыл о радиорубке. Там услышали громкий стук и открыли двери переборок. Галкин — предатель. Моряки говорили, что смерть лучше, чем позорный плен, а этот тип посчитал иначе… Теперь все встало на свои места. Но что же делать?»