Иван Васильевич решил не спешить со срочным погружением. Пусть пока проветривается лодка, подышат, придут в себя люди. Иван Васильевич, выигрывая драгоценные минуты, крикнул на ближайший корабль:
— Эй, на катере! Кто говорит по-русски?
Никто не ответил. Но на корабле стали спускать в воду шлюпку. Было видно, что готовится команда гребцов, подходят матросы с оружием, собираясь принимать капитуляцию советской субмарины. Но вот лодка немного провентилировалась, отдышались люди. Из центрального отсека доложили о готовности к погружению. Травкин быстро вскочил в рубку и захлопнул за собой люк. Лодка стремительно ушла под воду, лишь Галкин остался барахтаться на поверхности.
Командир «щуки» сразу повел ее под немецкий катер, находившийся ближе всех. Он воспользовался тем, что корабли противника стояли и с места, не имя хода, не могли бомбить лодку. В этом случае взрывы глубинных бомб угрожали и им самим. Пока на кораблях заработали машины, пока преследователи подготовили оружие, лодка отошла и легла на грунт.
Корабли метались в районе погружения «Щ-303». Взрывы были столь близкими, что от сильных гидравлических ударов по кораблю валились с ног люди, лопались плафоны лампочек. Электрик Савельев включил аварийное освещение. К счастью, серьезных повреждений не было. Но подводники пока не могли увести свой корабль куда-то подальше. Им оставалось только ждать, насколько благосклонной на этот раз окажется фортуна…
Лодка на грунте. Запасы электроэнергии на исходе. Вражеские корабли бомбят уже в стороне. Значит, противник потерял лодку. Травкин стал обходить корабль, чтобы побыть с людьми, убедиться самому, какой вред нанесла бомбежка. Во втором отсеке услышал всхлипывания. Плакал матрос Гусев — трюмный из отделения Галкина.
— Что, Гусев?
— Обидно, товарищ командир. Его же русская мать родила. Он же с нами вместе русские песни пел!
— В семье не без урода, но, конечно, обидно, что не разглядели такого мерзавца.
Подошли другие моряки, послышались их реплики:
— Может, утонул?
— А поднимут — придут наши в Германию, накажут. (Так оно и было. Когда наши войска вступили на немецкую землю, Галкин попал в руки нашего правосудия и получил по заслугам).
— Иногда считают, что человека только в разведке по-настоящему можно узнать. Мы были поставлены в такое положение, что каждый виделся, как на ладони. Не нашлось у гада сообщников. Во всем экипаже, я уверен, каждый в любой момент готов выполнить боевую задачу.
Разговор прервали новые взрывы глубинных бомб. Они рвались совсем близко. Было слышно, как одна из них ударилась о палубу, но не взорвалась, скатилась на грунт. Через сальники и некоторые, не выдержавшие жестких ударов швы внутрь корпуса стала проступать вода. Полопалась часть аккумуляторных баков.
Два часа, обозленный тем, что его обманули, враг бомбил лодку. Усталые, измотанные, задыхающиеся от недостатка кислорода, люди продолжали бороться. Электрики Гримайло, Савельев и Бойцов быстро отключили лопнувшие баки аккумуляторов, ни один из них из-за короткого замыкания не загорелся. Немедленно прекращалось поступление воды.
Травкин понимал, что от дальнейших попыток прорыва сетевого заграждения следует отказаться. Доставленная задача уже выполнена. Главное — вернуться и доложить командованию о заграждениях. Но для этого требовалось прежде всего спасти корабль.
У гитлеровцев бомб было так много, что частые взрывы не позволяли врагу услышать работу помп, которые пришлось пустить, чтобы откачать лишнюю воду, удифферентовать корабль. Самым малым ходом ушли с прежнего места. Взрывы стали отдаляться. Повеселели люди. Широбоков, по которому Иван Васильевич судил о настроении команды, высунулся из радиорубки и запел один за трех поросят: «Нам не страшен серый волк…»
В центральном посту засмеялись. Подумалось, что самое страшное уже позади.
Когда кораблей противника не стало слышно, Травкин поднял лодку под перикоп и тут же увидел четыре дозорных катера. С тралами за кормой они ходили над местом, где недавно на грунте лежала «щука». Наверно, считали лодку потопленной и хотели окончательно убедиться в этом. Травкин повернул перископ и увидел еще четыре корабля. Они шли в сторону лодки. Чтобы не быть обнаруженными, нырнули поглубже, ушли с их курса и затаились.
Дума у командира об одном: скорее бы стемнело. Наконец, пришел этот союзник лодки — долгожданная темнота. Шума винтов кораблей гидроакустик не прослушивал.
— Горизонт чист, — доложил Васильев.
Травкин поднял перископ. Вокруг темно, ни огоньков, ни других признаков противолодочных кораблей. Но когда всплыли и Травкин выскочил на мостик, с его высоты сразу же увидел несколько вражеских катеров. Они заметили лодку и дали ход. «Щука» устремилась на предельную глубину, чтобы поскорее лечь в ближайшую подводную впадину.
А пока гремели раскатистые взрывы, лодку раскачивало и швыряло, гас свет. Сбились механизмы заполнения цистерн. Лодка, словно оглушенная взрывом, измученная рыба, клонилась на нос, тяжелела. Но запустить откачивающую воду помпу было нельзя: шум выдал бы место корабля. Травкин приказал всем свободным морякам перейти в корму. Словно колеблющаяся чаша весов, поднялся нос лодки, и она выровнялась. Иван Васильевич подумал, что вот так колеблются на весах их жизни и судьбы. Но не надо быть фаталистом, важно бороться за жизнь и делать свою судьбу самим. Своими руками и разумом.
Он положил лодку на грунт, обошел посты. Так и сказал морякам:
— Всем замереть, приструнить нервы.
«А себе? Себе и труднее, и легче. Ведь крепче стал за время войны, вжился в нее. Кажется, научился глубже анализировать и, несомненно, терпеливо ждать. Спокойнее и легче переношу бессонные ночи, бомбежки, жару и холод, многими часами могу не курить, а могу выкурить три папиросы подряд. Приобретены выдержка и опыт. Впрочем, копаться в своей душе времени нет…»— размышлял Травкин.
Вражеские корабли продолжали сбрасывать бомбы. Но взрыватели устанавливались неточно или, возможно, глубины здесь оказались больше, чем на вражеских картах. Во всяком случае, бомбы рвались над лодкой, только осколки глухо стучали, падая на палубу.
Наконец, шум винтов стих. На лодке замерли. Полная тишина, никто даже не разговаривал. Чтобы при ходьбе не шуметь, матросы обмотали ноги тряпками, накрыли ветошью палубу. Давало о себе знать наступающее удушье. Уснул электрик Савельев. На губах выступила розовая пена. Даже фельдшер Андреенков, человек закаленный, бессмысленно бродил по отсеку. Уперся в закрытую дверь, снова лег.
«Когда задохнутся люди? — подумал Травкин. — По расчетам, это должно было случиться через трое суток пребывания на глубине. А идут уже четвертые. И некоторые держатся бодро. Например, в дизельном отсеке Ильин. Замполиту Цейшеру невзгоды тоже вроде нипочем. Распределил, чтобы основные вахты на постах несли коммунисты…»
Во второй половине дня акустик услышал шум винтов. Уходили два корабля. Но все ли противолодочники ушли? Травкин зашел в гидроакустическую рубку. Васильев рассказывал опытному Мироненко, как он воспринимал бой:
— Слышу, как катятся бомбы по палубе катера, падают, шипят в воде. Сейчас взрыв! Тогда я сбрасываю наушники, чтобы не оглушило, а потом снова надеваю и слушаю.
— Правильно, я же говорил, чтобы ты мой горький опыт использовал, и с ушами все в порядке будет.
Травкин взял у акустика наушник. Было тихо. Он приказал готовиться к всплытию, откачивать из уравнительной цистерны воду. Делать это с перерывами, слушать, не привлек ли шум насоса вражеские корабли. Когда откачали семь тонн воды, командир «щуки» приказал всплывать и двигаться малым ходом назад. Но тут новое испытание: лодка не отрывалась от грунта. Дали средний ход. Задрожали переборки, запрыгали стрелки приборов. Только показания глубиномеров оставались прежними.
Бывает так: на илистом грунте засасывает лодку, не сразу оторвешь. Что же предпринять? Полностью осушили уравнительную цистерну, откачали часть воды из дифферентных, работали электродвигатели, но лодка не двигалась, словно держал ее щупальцами гигантский спрут. Травкин приказал еще раз все проверить. Оказалось, что тубусы[2] входных люков залиты водой. Произошло это потому, что из-за близких взрывов потекли верхние крышки люков. Эту воду вместе с лодкой тоже предстояло поднять на поверхность. Иван Васильевич решил пожертвовать почти всей питьевой водой, откачав ее за борт.
Когда, наконец, всплыли, увидели залив, на котором не было ни морщинки, и безоблачное тихое небо. Оба берега хорошо просматривались. Вдали виднелись вражеские катера ПЛО. К счастью, лодку они пока не увидели. Начали зарядку батареи под увеличенной силой тока, так называемую форсированную. Травкин послал командующему флотом телеграмму об обстановке на корабле, о том, что прорваться через вторую линию заграждений не удалось.
Все же в прозрачной белой ночи вражеские корабли заметили «щуку» и, открыв артиллерийский огонь, устремились к нашему кораблю. Бомбили они в стороне, точное место лодки не засекли.
Три ночи «щука» пыталась зарядить батарею, и каждый раз корабли противолодочной обороны противника загоняли лодку под воду. Таял запас электроэнергии. Моряки давно не пробовали горячей пищи, не кипятили чай. Выдача пресной воды была тоже ограничена.
На корабле получили приказ возвращаться в Кронштадт, но чтобы сделать это, следовало зарядить батарею. Травкин работал в тесном контакте с людьми. Хотя лодка разбита на отсеки, они изолированы друг от друга. Моряки всегда ощущали незримое присутствие рядом командира. На многое они смотрели его глазами, оценивали события и факты мерой его требований. В полном духовном единстве командира и экипажа и заключалось самое важное, именно то, что обусловливало нравственный климат на корабле, делавший людей смелее, увереннее в себе, чище душой. Иван Васильевич и решил в этот неимоверно трудный час обратиться к подчиненным: