Прилетели наши истребители и отогнали фашистских коршунов. Опарин и его товарищи еще три часа боролись и вышли из этой схватки победителями. У Шепелевского маяка по конвою ударила вражеская артиллерия. Кронштадтские форты открыли огонь для ее подавления, а катера прикрыли лодку дымами.
В Кронштадте тепло встретили героев «Щ-303». Травкин доложил о результатах разведки и высказал мнение: подводным лодкам через заграждения не прорваться. К сожалению, с его мнением не сразу посчитались. Уже в августе для прорыва в открытое море были посланы «С-9» (командир капитан 3-го ранга А. И. Мыльников) и «С-12» (командир капитан 3-го ранга А. А. Бащенко). Обе лодки вместе с их экипажами погибли.
Нарком Военно-Морского флота запретил посылать балтийские лодки для прорыва. Тяжесть борьбы на коммуникациях в сорок третьем приняла на себя флотская авиация.
На бригаде говорили: «Травкин в рубашке родился». Но дело, думается, не только в везении. Лодка избежала гибели, в первую очередь, благодаря хорошей подготовке к походу, мастерству командира и мужеству экипажа.
В январе 1944 года воздух в Ленинграде, как выразился однажды Травкин, пах наступлением. Возможно, так казалось не всем, а тем, кто в какой-то мере был осведомлен о происходящей подготовке. Бывая в конце 1943-го в штабе флота, участвуя в совещаниях, Иван Васильевич знал, что его товарищи с надводных кораблей перевозят войска на Ораниенбаумский плацдарм. А когда стало известно, что туда выехал командующий флотом, понял: вот-вот должно начаться долгожданное.
Утром 14 января медленно поднялись вверх жерла орудий на крупных кораблях и фортах и застыли, готовые к бою. Словно неведомый исполин натянул гигантский лук, гибкая шестидесятикилометровая дуга которого проходила по Ораниенбаумскому плацдарму от Старого Петергофа до Лебяжья и тетива — по Кронштадту и его могучим фортам.
В 9 часов 35 минут к вражеским позициям понеслись огненные стрелы с белесыми газовыми хвостами — реактивные снаряды. Над немецкими укреплениями взметнулись клубы черного дыма, заполыхали ослепительные вспышки, застонала промерзшая земля. Еще не успели рассеяться газовые клубы у реактивных установок, как раскатисто, басовито заговорила артиллерия кораблей и фортов. Залпы орудий сотрясали морозный воздух над Кронштадтом и докатились до Ленинграда.
Травкин понял, что наступление началось под Ораниенбаумом, где пошла вперед при поддержке флотской артиллерии и авиации 2-я Ударная армия И. И. Федюнинского. На другой день, 15 января, после почти двухчасовой артиллерийской подготовки, прижимаясь к огневому валу — частым разрывам снарядов, двинулись на Пулковские высоты части 42-й армии командарма И. И. Масленникова.
Больше двух лет немецко-фашистские войска создавали укрепления под Ленинградом. Сеть траншей прикрывалась широкими минными полями, противотанковыми рвами и надолбами. Десяток, а то и полтора дотов и дзотов защищали каждый километр фронта. «Неприступным северным валом», «стальным кольцом» называли свою оборону гитлеровцы. И все это «неприступное», «стальное», «долговременное» было сокрушено нашими воинами фактически за два-три дня. На пятый день наступления юго-восточнее Ропши соединились войска 2-й и 42-й армий, образовав единый фронт наступления.
27 января 1944 года Ленинград торжественно праздновал победу. На набережную Невы, у которой стояла «Щ-303», вышли десятки тысяч ленинградцев. Люди поздравляли друг друга, улыбались, плакали от радости, весело переговаривались. Репродукторы передали приказ войскам Ленинградского фронта о разгроме гитлеровцев у стен города Ленина: «Мужественные и стойкие ленинградцы! Вместе с войсками Ленинградского фронта вы отстояли наш родной город. Своим героическим трудом и стальной выдержкой, преодолевая все трудности и мучения блокады, вы ковали оружие победы над врагом, отдавая для дела победы все свои силы…»
На корабле И. В. Травкина все высыпали на палубу, слушали приказ, смотрели и запоминали.
В двадцать часов яркий луч прожектора пересек Неву и осветил шпиль Петропавловской крепости. После многомесячного затемнения город залился, казалось, безбрежным светом. Лучи прожекторов чуть сбоку от «щуки» образовали гигантский светящийся шатер. В небо взметнулось разноцветье ракет. Стреляли из ракетниц. Радостные ленинградцы кричали «ура!» Кричали «ура» и все моряки. Голос Травкина тонул среди других. После светового фейерверка ударили орудия салюта. Иван Васильевич считал выстрелы, хотя знал, что их будет двадцать, как определено приказом фронта. Волнуясь, как и каждый ленинградец, он наблюдал картину народного торжества. Когда оно закончилось, Иван Васильевич собрал моряков.
— Мы были среди тех, кто завоевывал победу, — сказал он боевым друзьям. — Будем гордиться этим и сделаем все для полного разгрома врага.
В результате успешного наступления войск Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов во взаимодействии с Краснознаменным Балтийским флотом с 14 по 30 января противник был отброшен на 60–100 километров. Продолжая наступление, наши войска вышли на старую Государственную границу…
Вызов в штаб бригады для командира подводной лодки — дело в общем-то обычное. Необычным оказалось то, что сказал новый командир соединения капитан 1-го ранга С. Б. Верховский. Небольшого роста, полный, но очень подвижный, он легко поднялся навстречу Ивану Васильевичу и начал разговор без предисловия, с главного:
— Вы назначены на новую большую лодку.
Комбриг ждал, что Травкин обрадуется повышению, но он угрюмо молчал. В его сознании не укладывалось только что услышанное. Всей душой он любил свой корабль, послушную, верную, столько раз вызволявшую из грозных бед старушку лодку, которой был обязан жизнью. Для моряка корабль — дом родной, и в этом доме прожито восемь лет, почти три из них — годы войны. Уйти с корабля — что уйти из дома. Но корабль это не только его надежный корпус и отлаженные механизмы, точные приборы и грозное оружие, главное — его люди. С ними рисковал и побеждал, делил радость и горе, им верил, как себе, сроднился с ними. Голодные, измученные непосильным трудом, моряки готовы были отдать его семье последний кусок хлеба, что был тогда на вес, нет, даже дороже золота.
Все это Иван Васильевич и высказал Верховскому. В сердце еще теплилась надежда, что можно что-то изменить, поправить, и он добавил:
— Прошу оставить меня на «Щ-303» до конца войны.
— Приказ уже подписан. Вам пять суток, чтобы сдать лодку другому командиру.
После этих слов надежда на то, что удастся «уломать» комбрига ушла безвозвратно, как скрывается за кормой корабля любимый город.
— Кому прикажете передать «Щ-303»?
— Капитан-лейтенанту Игнатьеву Евгению Александровичу. За лодку можете быть спокойны. Моряк он опытный. И вам давно пора на повышение. О сдаче дел доложите. Примете новый корабль — «К-52».
За хлопотами быстро пролетела пятидневка. Новый командир «Щ-303» подписал приказ по кораблю о вступлении в должность. Травкину предстояло самое трудное: проститься с экипажем. «Щука» стояла у пирса, вмерзшая в лед. На корабле построился экипаж. Иван Васильевич сказал то, о чем думал в кабинете комбрига — и о корабле, и о его людях. У многих, кто не дрогнул ни в одном бою, не пролил ни слезинки, когда смотрел в лицо смерти, повлажнели глаза. И сам командир, человек в общем-то не сентиментальный, на минуту-другую отвел взгляд в сторону. К каждому подошел, пожал руку. Не сладкая была служба, а расставаться еще горше.
— Уверен, что вы добьетесь новых побед в борьбе с ненавистным врагом, — сказал Травкин. — До свиданья, родной корабль!
Помогать экипажу «Щ-303» добиваться этих побед пришлось самому Травкину. В декабре 1944 года ему было приказано обеспечить переход «щуки» из Кронштадта в финский порт Турку для действий в незамерзающей части Балтийского моря и проверить подготовленность корабля и его командира к боям.
Нелегким оказалось это поручение штаба бригады. И не потому, что надо было вести лодку через толстый лед по пробитому ледоколом незнакомому фарватеру, а по причинам и морального плана. Радовала встреча с сослуживцами, с кем столько пережил, одержал блистательные победы. Но никаких скидок на прежнее делать было нельзя, как и допустить чрезмерную требовательность к новому командиру корабля: ведь всегда кажется, что при тебе было «море ровнее и луна круглее».
Как только Иван Васильевич оказался на лодке, его окружили бывшие сослуживцы. Словно из рога изобилия посыпались вопросы:
— Как служится?
— Нормально.
— Как ваша семья?
— Все в порядке у них. Девочки растут.
— Без нас скучаете?
— Скучаю.
Понял Травкин, что помнят и любят его на лодке. Но дружба дружбой, а служба службой. Все в общем-то обошлось легче, чем предполагал Травкин. Экипаж порадовал и старого, и нового командиров. Конечно, каждый смотрит на происходящее со своих позиций, у каждого собственный масштаб, но, даже измеряя положение дел на лодке масштабом самой высокой требовательности, Иван Васильевич отметил, что корабль может успешно продолжать боевые действия.
— К выходам готовы. Уверен, что добьются новых побед, — доложил он в штаб бригады.
Верно предвидел опытный командир. Прежние успехи не стали последними для экипажа.
В феврале 1945-го начался новый боевой поход «Щ-303» и продолжался в марте. Однажды ночью в районе между портами Либава и Клайпеда наблюдатели обнаружили группу из шести кораблей и судов: два транспорта шли в охранении четырех сторожевиков. Командир лодки Игнатьев выпустил четыре торпеды. Две из них попали в крупный транспорт, и он быстро затонул. Счет потопленных «щукой» судов увеличился до семи…
И ныне живут славные традиции гвардейской лодки «Щ-303». Ее боевое знамя — гвардейский флаг — носит одна из современных лодок Советского Военно-Морского флота.
На борту «К-52»
Под стать настроению, с которым Иван Васильевич покидал «Щ-303», была и февральская погода. Порывистый, злой ветер гнал с Ладоги низкие темные облака. Вдоль пустынной набережной крутила поземка. Густой колкий снег нещадно хлестал по лицу, слепил глаза. Ноги по щиколотку проваливались в глубокие сугробы. В сотне шагов ничего нельзя было разглядеть. Но у плавбазы «Иртыш», к которой подошел Травкин, погода показалась другой. Унялся снег. Теплый воздух, поднимавшийся от жилья моряков, подхватывал редкие снежинки, поднимал вверх, словно з