Государь и Государыня закусывали; было одиннадцать часов утра. В это же время Государю приносили ежедневно пробовать пищу Собственного его величества Сводного пехотного полка и Конвоя. Тут же находилась и великая княгиня Ольга Александровна и великие княжны. Мы были очень радушно приняты.
Наконец, настала страдная пора переходных экзаменов с младшего на старший курс училища.
На подготовку к ним нам давалось дня по три и меньше, в зависимости от предмета. С утра до вечера мы проходили весь прочитанный курс, по программе, по которой нас спрашивали на экзамене. Когда мы готовились к экзамену по уставам, наш сменный офицер Константинов даже ночевал у нас во дворце, помогая нам.
27 апреля состоялось торжественное открытие Государственной Думы в Зимнем Дворце. Это случилось как раз перед экзаменом по законоведению, к которому мы усиленно подготовлялись. Мы поехали на открытие Думы с отцом, Татьяной и братьями. Погода была совсем летняя. В Зимнем Дворце мы с Иоанчиком прошли в Помпёевскую галерею, надели там винтовки и встали в строй нашего училищного взвода, в Николаевском зале, в котором были выстроены взводы от всех училищ. Отец приходил в Николаевский зал и здоровался с подчиненными ему училищами.
В выходе перед Государем несли государственные регалии, в том числе и корону. Государыни и великие княгини были в русских платьях. Среди великих князей шел четырнадцатилетний Дмитрий Павлович, в белом конногвардейском мундире; он был очень изящен и, как шутил великий князь Сергей Михайлович, как будто сделанный ювелиром Фаберже.
К сожалению, мы не слышали речи Государя, обращенной к депутатам, которую Государь читал, стоя перед троном, в Георгиевском зале. Но братья наши все видели и слышали, так как стояли в самом зале. На троне была положена живописными складками мантия Государя. Рассказывали, что сама государыня Александра Федоровна клала мантию на трон и устраивала складки. В комнате рядом с тронным залом стоял караул от Преображенского полка, под командой поручика Дена. Ему приказано было защищать Государя, в случае если бы какой-нибудь депутат позволил себе выходку против него: время было очень неспокойное.
По окончании церемонии шествие вернулось обратно. Когда мы ехали домой, в Мраморный дворец, было слышно, как толпы народа, стоявшие на набережной Невы, приветствовали депутатов, ехавших из дворца в Государственную Думу.
Экзамены прошли благополучно и мы оба перешли на старший курс. В этот второй год нашего пребывания в Николаевском Кавалерийском училище, лагерь был гораздо интереснее. Начались эскадронные ученья и маневры. Первое время винтовка до крови набивала мне спину, пока я не научился как следует ее пригонять. Ездить в строю вовсе не так просто, как это кажется с первого взгляда. Бывало, сожмут тебя соседи с двух сторон так, что едва держишься в седле и ужасно больно ногам. Но, в конце концов, ко всему привыкаешь. Однажды, наш эскадронный командир, полк. Ярминский, стал вызывать юнкеров по очереди, чтобы командовать эскадроном по сигналам, которые играл находившийся при нем трубач. Я с большим удовольствием и удовлетворением вспоминаю этот случай, потому что командовал я хорошо и эскадронный командир остался мною доволен.
Наш курс как-то сделал в один день пробег в саперный Устьижорский лагерь и обратно, верст 80. Эскадрон шел через Царское Село, Павловск и Колпино, под командой ген. Девита. Мы вышли утром и к завтраку были в лагере Саперного училища. Там нам показывали разные фортификационные работы и саперные юнкера производили взрывы.
Обратно мы шли той же дорогой и вернулись в лагерь, когда было уже темно. Несмотря на мой большой тренинг, я все же очень устал. Поздно вечером мы закусили с юнкерами и вернулись в экипаже в наш Красносельский дом, где мы тогда с Иоанчиком жили.
Ходили мы также на маневры и ночевали на биваках. Помнится, я ходил однажды в ночной разъезд.
С юнкерами установились у нас добрые отношения. Мы дружили с Ужумецким-Грицевичем, Микулиным и Михайловым. Как-то Грицевич приезжал к нам в Стрельну на субботу и воскресенье. Мы приехали вместе с ним верхом на наших лошадях из Красного Села. Он был небольшого роста, смуглый и конфузливый. Зато Михайлов был вовсе не конфузливый, а весельчак и большой любитель лошадей. А Микулин был спокойный, уравновешенный, красивый блондин. Он был взводным портупей-юнкером первого взвода, в котором числились Иоанчик и я.
Из других юнкеров я помню кавказца Тамбиева, смуглого, с большими черными усами. Он был вахмистром эскадрона, до него вахмистром был граф де Тулуз-Лотрек, мало симпатичный и, по-видимому, здорово уже поживший. За какие-то проделки его из вахмистров разжаловали. Впоследствии, будучи офицером, он служил на Кавказе и был убит в мирное время кинжалом в спину. Был я также в добрых отношениях с князем Девлет-Кильдеевым и со многими другими. Мне было приятно встречаться и проводить время с юнкерами и с их стороны я видел к себе тоже доброе отношение.
Однажды, в воскресенье, зимой 1907 года, мы пошли на лыжах с отцом, Татианой и братьями. Мы вышли на Красную долину и поднимались по берегу реки Славянки, напротив памятника Никсу (наследнику Николаю Александровичу, рано умершему сыну Александра II). В это время отец обратился ко мне: "Почему бы тебе не поступить в лейб-гусары вместо конно-гренадер? Конно-гренадеры стоят далеко и, живя в Петергофе, ты будешь оторван от семьи. Лейб-гусары тоже очень хороший полк, они стоят в Царском Селе, рядом с Павловском, и таким образом ты сможешь жить дома". Я сразу же согласился, несмотря на то, что я очень любил дяденьку и знал, что ему будет неприятно, что я не выхожу в столь любимый им конно-гренадерский полк. Но желание отца было для меня законом, и раз он считал, что мне лучше не выезжать из дома и служить в лейб-гусарах, значит так и должно было быть. Дяденька и виду не показал, и, видимо, примирился с нашим решением.
Итак, всё сразу переменилось в моих планах на будущее и я стал готовиться к поступлению в лейб-гвардии Гусарский его величества полк. Отец поехал к Государю и просил его разрешить Иоанчику поступить в Конную гвардию, а мне в лейб-гусары. Государь дал свое согласие и сказал: "Оба - в мои полки!" Он был шефом обоих.
Отец пригласил в Павловск министра Императорского Двора барона Фредерикса, чтобы посоветоваться с ним относительно того, как нам надо будет держать себя в полку и как офицеры должны будут держать себя по отношению к нам. Отец, а в особенности дяденька, который начал службу в конной гвардии под командой бар. Фредерикса, очень хорошо к нему относились и уважали его. Фредерике приехал вечером, к обеду. У него были весьма изысканные манеры. Он носил длинные усы, а на затылке был сделан пробор и волосы расчесаны волосок к волоску, по обе его стороны.
После обеда отец и дяденька удалились с Фредериксом для беседы. Они решили, между, прочим, что мы не должны будем переходить с офицерами на "ты", как это было, когда отец и дяденька служили в полках. Не помню, о чем они еще говорили, но знаю, что по всем вопросам они оказались одинакового мнения.
Затем отец вызвал к себе командиров Конной гвардии Хана-Нахичеванского и лейб-гусар - Петрово-Соловово, и объявил им, что мы выходим в их полки.
Он сказал им то, что было решено в беседе с Фредериксом, а также, что мы должны будем нести службу наравне с нашими однополчанами.
Когда Петрово-Соловово приехал к отцу, я спрятался в передней родителей и смотрел, как он проходил. Я до этого никогда его не видел. Через некоторое время родители пригласили его к обеду с женой, рожденной Пантелеевой. Соловово был очень живой и веселый, его жена была гораздо моложе его. Хан-Нахичеванский тоже как-то обедал у нас.
На маслянице родители дали в Павловске большой бал для моей сестры Татианы и великой княжны Марии Павловны. Бал начался днем. Приехало очень много гостей, главным образом из Петербурга, а также из Царского Села. Была мобилизована вся наша конюшня для встречи гостей на вокзале и для их отвоза.
Государь и Государыня приехали во время бала. Отец встретил Императрицу с букетом цветов. Бал был в большом танцевальном зале. Я открыл его вальсом с Анной Александровной Танеевой, которая впоследствии вышла замуж за Вырубова и стала первым другом Императрицы Александры Федоровны. Несмотря на то, что она была довольно полна, она была легка, как пух, и очень хорошо танцевала. Бал удался на славу.
Для Императрицы в зале был устроен особый уголок из старинной мебели и растений. Матушка представляла ей бывших на балу дам. Но Государыня оставалась на балу недолго, я предполагаю, что она, как часто с ней бывало, неважно себя чувствовала. Родители танцевали кадриль. Отец был очень изящен в конногвардейском вицмундире.
В комнатах правого флигеля, примыкавших к залам, были поставлены ломберные столы, где не танцующие гости играли в карты и курили.
Когда стемнело, в залах зажгли свечи и лампы. В танцевальном зале вокруг карнизов были поставлены свечи. Когда их зажгли, получилась незабываемая картина. С потолка спускались четыре стеклянных фонаря, в которых тоже горели свечи. В то время в Павловске электричества не было. Его провели в жилых комнатах по моей инициативе, в 1911 или 1912 году, в залах же так никогда его и не было.
После бала пошли ужинать в Греческий и соседние с ним залы. В тот вечер мне очень понравилась молоденькая графиня Марина Гейден, блондинка, в голубом платье, очень веселая. Через год она вышла замуж за конногвардейца, графа Мантейфеля, вскоре после свадьбы убившего на дуэли графа Николая Сумарокова-Эльстон, который будто бы ухаживал за графиней Мариной. В свое время эта печальная история наделала в Петербурге много шума. Брак Марины с Мантейфелем распался. Марина принуждена была уехать за границу, а Мантейфель в скором времени ушел из полка.
Нас с Иоанчиком держали очень строго и почти никуда одних не пускали. Когда мы были уже юнкерами, нам разрешили ездить верхом одним, без провожатого, в Царское Село, и первое время я себя чувствовал не совсем в своей тарелке. Младших моих братьев воспитывали гораздо более самостоятельными и потому они, выйдя в офицеры, чувствовали себя куда лучше, чем мы с Иоанчиком.