известно, (по дневникам от 29 августа германских полков) это был 8 Германский Уланский полк с батареей 52 артиллерийского полка и пулеметной ротой, продвигавшиеся с ночлега на Гольдап.
Ротмистр Раевский повел эскадрон на рысях в сторону Гольдапа, выслав в разные стороны четыре разъезда. Все разъезды донесли о присутствии противника, и почти сразу же эскадрон попал под обстрел справа неприятельских пулеметов. Произошло замешательство.
На что решиться. Сзади лес, занятый неприятельской пехотой с артиллерией: было видно, как батарея занимала уже позиции на опушке леса. Справа, в направлении на Гольдап, пулеметный огонь. Слева - заскакивающая наперерез эскадрону кавалерия (не менее полка). Оставалось направление на северо-запад, но впереди болото, и в этом же приблизительно направлении быстро движется кавалерийская неприятельская колонна.
Единственная надежда - это проскочить через остающийся не занятым еще противником коридор, но сильно болотистый и с широкими, обрывистыми осушительными каналами; и, если идущая наперерез колонна успеет перерезать путь, то пробиваться через нее.
Штаб-ротмистр Волков скомандовал: "За мной!" и повел эскадрон вдоль ручья в обход западного холма, чтобы прикрыться от пулеметного огня, к поселку между Клессуовен и Гольдапом. С севера и юга поселка - болото. Южное - лугового вида с озерцами и каналами, а к северу от поселка - покрытое зарослями кустарника. Обогнув холм вдоль ручья, дорога поворачивала на запад к задам поселка через узенький мост и терялась в болотистом лугу, пересеченном каналами и ямами. Подошли к болоту - единственный выход из мешка! В то время, как эскадрон подходил к мостику, неприятельская батарея (очевидно 4 орудия) с открытой позиции на холме открыла по эскадрону огонь.
Штаб-ротмистр Волков скомандовал: "Эскадрон за мной, врозь!" Эскадрон пошел прямо вдоль поселка по топкому лугу. Взводы рассыпались по топи, стремясь к заманчивым холмикам, казавшимися и только казавшимися сухими. Часть взводов свернула за ротмистром Раевским по проселочной дороге в поселок, а остальные продолжали идти в северо-западном направлении под огнем батареи.
Снаряды, попадая в болото, рвались плохо. Появились все-таки раненые. Эскадрон под непрестанным обстрелом артиллерии и звуками шлюпающих в болото снарядов еще продвигается вперед, идти можно только шагом: болото по брюхо коням. Гусары часто получают души от недолетов и перелетов снарядов, зарывающихся в болото. Лошади и люди, после большого перехода и бессонной ночи ослабли, ослабли и подпруги, и многие седла переворачиваются под брюхо коней. Шинели промокли, затрудняют движение спешенным гусарам, потерявших лошадей, завязших и затянутых болотом.
Стакан снаряда попадает в круп (оторван левый круп) кобылы Аллы штаб-ротмистра Волкова. Оба падают. Кобыла медленно затягивается болотом... К штаб. ротмистру Волкову добирается его вестовой гусар Ковалев, берет его к себе на коня, и вдвоем на одном коне они продолжают бороться с топью. Лошади ротмистра Раевского и поручика Тиран убиты также целыми неразорвавшимися снарядами.
Подходя к осушительным каналам, кони, бредущие по брюхо в вязком болоте, не могут перескочить с шагу и с места широкие канавы, обрываются, падают на топкое вязкое дно и, не в силах подняться, остаются лежать, постепенно затягиваются топью и исчезают... Обесконенные гусары ползут по болоту; некоторых больше не видно на поверхности... Батарея продолжает обсыпать снарядами луг и поселок, но потери от огня незначительны: снаряды зарываются в топи. Шрапнельной пулей ранен в спину гусар Макаров, которому штаб-ротмистр Волков делает перевязку, вылив предварительно в рану флакончик йоду.
Часть гусаров вместе с корнетом Кисловским стала выбираться за деревню на сухие, как казалось, места, но там они еще более завязали. Конь Добрый Кисловского ловко шел по болоту и выбирался сравнительно легко, но, ошеломленный непрестанными перелетами и недолетами снарядов у самых почти ног, запнулся; корнет Кисловский с седлом сполз ему случайно под брюхо и, не будучи в состоянии выправить седло так как сам увязал в болоте, повел его в поводу, ища твердой почвы, но ее не оказалось; кусты, к которым он пробирался, скрывали еще большую топь. Впереди оказалась канава, переходя которую корнет Кисловский завяз по пояс. Пришлось бросить коня и выбираться самому, что и удалось не без большого труда. Конь, сделав несколько усилий, погряз по горло...
Рядом с корнетом Кисловским ранен гусар Марьин, - снаряд попал в лошадь, а осколок в ляжку гусара. Кисловский помог ему выбраться на сухое место, но, так как перевязочных средств не было (они остались на седле с затонувшим конем), то Кисловский довел Марьина до дороги и велел идти в деревню, а сам стал собирать пеших гусар. По пути из болота корнета Кисловского нагнал унтер-офицер Пономарев и хотел дать ему свою лошадь, но Кисловский отказался и пошел дальше пешком.
Князь Игорь Константинович, после команды "Врозь" - остановился и стал пропускать всех людей взвода вперед и, пропустив последнего, двинулся направо от поселка, вдоль канавы. Ротмистр Раевский шел в это время по дороге на поселок.
Князь Гавриил Константинович, желая выйти на дорогу, хотел перепрыгнуть канаву, но его конь стал вязнуть и взять канаву не мог. Его высочество слез с коня и перетащил своего Парнеля через канаву. Когда князь уже подъезжал к домам поселка, почти выбравшись из болота, ехавший сзади него вольноопределяющийся Эрдели доложил ему, что Игорь Константинович остался позади один, пеший перед канавой и перейти ее, видимо, не может. Гавриил Константинович со своим вестовым Манчуком и Эрдели повернули назад, чтобы помочь Игорю Констинтиновичу. Близкий разрыв шрапнели заставил их лошадей инстинктивно рвануться обратно, но, овладев ими, они вновь кинулись к Князю Игорю Константиновичу, который совершенно один ходил по ту сторону канавы, держа свою лошадь в поводу и не зная как перейти канаву.
В этот момент влево от них появился шедший рысью прусский уланский разъезд. Расстояние до разъезда было так невелико, что ясно можно было различить бело-черные флюгера на пиках. Князь Гавриил Константинович стал кричать брату, чтобы тот скорее переходил канаву, иначе их всех заберут в плен. Игорь же Константинович, вместо того, чтобы попробовать перейти канаву, хотел обогнуть ее слева, чтобы выбраться на дорогу, но стал увязать и медленно погружаться в топь вместе со своей любимой рыжей лошадью...
Когда, наконец, с неимоверными трудностями и опасностью добрались до князя Игоря Константиновича, он был, затянут в болото, уже до самого подбородка, торчали над топью только голова и поднятые руки... Лошади уже не было видно... Когда голова его любимой лошади начала окончательно опускаться в болото, его высочество перекрестил ее...
Наконец, выбрались на более или менее твердую почву. По счастию, германский разъезд исчез. Вероятно увидев, что эскадрон увязает в болоте, немцы решились идти дальше.
Гусар Кертович дал князю Игорю Константиновичу своего коня, а тот посадил Кертовича к себе на переднюю луку. Князь Гавриил Константинович также взял к себе на переднюю луку безлошадного гусара Рябых. И, таким образом, двинулись к поселку.
Когда они добрались до домов, то эскадрона не было видно. Стали собирать отдельных, потерявших в болоте своих коней гусар и, собрав человек 10-15, в том числе и нескольких гусар из разъезда 6 эскадрона, взяли направление на предполагаемое местонахождение наших войск. По дороге из поселка были опять обстреляны. Вскоре увидали всадника, оказавшегося казаком. На душе сразу стало легче: казак мирно ехал по дороге, следовательно, не так уже далеко и свои. Дальше вышли на свою пехоту, оказавшуюся одним из полков 29 пех. див. 20 армейского Корпуса. В полку всех весьма радушно приняли и накормили".
Когда мы, наконец, измученные, добрались на бивак, выяснились потери: семь гусар пропали без вести - вероятно убиты, либо засосаны болотом, убиты двое посланные с донесениями, пятеро ранено, 37 коней убито или потонуло в болоте...
На следующее утро мы двинулись на соединение с полком. Мы двигались медленно, временами попадая. в гущу других отступающих колонн. В это время русские войска начали отходить из Восточной Пруссии к своим границам. Одно время мы шли среди колонны, которую замыкали донские казаки. Они были панически настроены.
Совершенно не помню, где мы ночевали, во всяком случае - лошадей мы не расседлали. На следующий день прошли через Тракенен и Гумбинен. В одном из этих городков мы попали в дом, из которого только что ушел противник. На кухне оказалась вареная курица под белым соусом. Мы с Игорем с удовольствием ее съели.
В Тракенене, известном прусском конском заводе, я пошел искать себе лошадь. Я выбрал себе две больших рыжих лошади, на одну из них сел, а другую взял с собой, к большому неудовольствию одного из старших заводских служащих, который смотрел зверем, но не решался ничего сказать. В этот день, то есть 30 августа, мы проходили мимо штаба армейского корпуса, которым командовал ген. Хан-Алиев, производивший симпатичное впечатление. Начальник его штаба послал Игоря в разъезд, - мы совсем не были ему подчинены, но эти штабные господа любили пользоваться кавалерией, когда она им бывала нужна.
Вокруг нас и вместе с нами шли отступавшие войска. Мы устали, но усталось как-то мало чувствовалась. Уже совсем стемнело, кругом пылали пожары. Мы встретились с каким-то офицером, товарищем Раевского. Он предложил Раевскому поджигать немецкие дома. Раевский приказал мне поджечь находившийся неподалеку от нас дом, но я отказался исполнить это нелепое и жестокое приказание, считая его бесчеловечным. По счастью, Раевский не настаивал.
Наконец, за Вержболовым мы встретились с нашим полком. Я страшно устал и надеялся отдохнуть и поспать после бессонных ночей. Офицеры нашего полка лежали на полу, в халупе. Между ними было трудно проходить и кто-то наступил на голову командиру полка ген. Шевичу.