К 10 часам тело усопшего было омыто, одето в китель и положено в той же палате под образами. На груди белел приколотый Георгиевский крест. С этих пор начали беспрерывно поступать венки от разных воинских частей, учреждений и обществ, так что к ночи весь катафалк утопал в цветах и Георгиевских лентах.
Августейшие родители решили ночь проводить в вагоне. После их отъезда из Общины я лег на кровать, но заснуть не мог. В голове вставали образы минувшего...
Через час невмоготу было лежать. Я встал, оделся и, пройдя через большую полуосвещенную палату, вошел в комнату, где лежало тело.
В углу стоял какой-то человек и тихо плакал. Я узнал камердинера князя Олега, Макарова.
Светлое, детски чистое лицо князя было отлично освещено верхней лампой. Он лежал спокойный, ясный, просветленный, будто спал. Белая эмаль, к которой он прикоснулся холодеющими губами, ярко выделялась на груди.
На следующий день в 2 часа состоялся вынос. Перед литией в присутствии августейших родителей тело усопшего было положено в гроб. Служение совершал высокопреосвященнейший Тихон, архиепископ Литовский и Виленский. По окончании литии, гроб с останками покойного был на руках перенесен в Романовскую церковь. Народ сплошными массами теснился по улицам и площадям. Многие плакали. По пути следования были расставлены войска.
Вечером, перед последней панихидой, гроб был запаян. На следующий день, 2 октября, происходило отпевание. К началу богослужения в церковь прибыли августейшие родители и братья покойного: князья Иоанн, Гавриил, Константин и Игорь Константиновичи, а также начальствующие лица.
После отпевания гроб был на лафете перевезен на вокзал. Войска стояли шпалерами, многотысячная публика расположилась на тротуарах. Около 2-х часов дня гроб был поставлен в приготовленный вагон и поезд отбыл в Москву. Отъезжая из Вильны, великий князь Константин Константинович поручил Виленскому губернатору передать искреннюю, сердечную благодарность жителям г. Вильны, всем учреждениям и лицам, выразившим свое сочувствие его семейному горю.
При прохождении траурного вагона многие крестьяне становились на колени и клали земные поклоны. Духовенство на станциях служило панихиды.
На следующий день на Волоколамском вокзале собрались: королева эллинов Ольга Константиновна, великая княгиня Елизавета Федоровна, великий князь Дмитрий Константинович, княгиня Татиана Константиновна Багратион-Мухранская, княгиня Елена Петровна, князь Георгий Константинович и многочисленные депутации. На пероне был выстроен почетный караул. Вокруг вокзала - тысячная толпа окрестных крестьян и прибывшие для отдания воинских почестей части пехоты и артиллерии.
Когда поезд подошел, войска взяли "на караул". Братья и дядя почившего вынесли на руках гроб. Под звуки "Коль славен", гроб был вынесен на площадь и поставлен на лафет. Тысячная толпа обнажила головы.
В торжественной тишине тронулся печальный кортеж, предшествуемый духовенством и хором певчих. По всему пути стояли крестьяне. Свыше ста венков везли на колесницах.
За гробом следовали августейшие родители, прибывшие на погребение особы Императорской Фамилии, должностные лица и все депутации. Впереди погребального шествия несли на подушке пожалованный князю Олегу орден св. великомученика Георгия 4-ой степени. Пехота и артиллерия замыкали шествие.
По прибытии в имение, печальное шествие направилось к месту последнего упокоения почившего. Это место для могилы он сам себе избрал при жизни в поэтическом уголке, на высоком, обрывистом кургане, где растут тополя и заросшая мхом старая лиственница. С кургана, господствующего над всей округой, открывается великолепный вид на причудливые изгибы реки Рузы, на поля, уходящие в безбрежную даль, и на далеко синеющий лес.
Гроб опустили в могилу... Над ней быстро образовался холм, покрытый венками, цветами и увенчанный простым деревянным крестом.
Многообещавшая жизнь князя Олега кончилась".
Было ужасно тяжело и печально, когда гроб Олега опустили в могилу и стали засыпать землей. Я стоял рядом с дяденькой и в этот момент, под наплывом чувств, взял его под руку. В другое время я не решился бы это сделать. На следующий день почти все, в том числе и я, уехали из Осташева. Остались родители и тетя Оля.
Глава тридцать вторая
Вскоре по приезде в Петербург, мы с Игорем ездили к Императрице Марии Федоровне. Она жила в то время на Елагином острове, во дворце, в котором я до тех пор никогда не был, так как в нем в мое время никто из Семейства не жил. Я лишь помню, что в 1898 году перед Елагиным дворцом был церковный парад Преображенскому полку, по случаю их праздника. Государь и Государыня, а также некоторые члены Семейства, и в их числе моя матушка, в нем ночевали.
Елагин дворец был очень красивый, в чистом стиле ампир. Перед подъездом дорога слегка поднималась и снова потом опускалась, так что, подъезжая ко дворцу, автомобиль въезжал на горку, а отъезжая - съезжал. По сторонам въезда стояли большие белые шары, по одному с каждой стороны.
Императрица была очень мила с нами. Возвращаясь перед самой войной из Дании в Россию, она проезжала в своем Царском поезде через Германию и приехала в Берлин, когда война уже началась. Император Вильгельм II не заехал к ней и не пустил ее дальше в Россию, под предлогом, что мосты взорваны. Императрице пришлось вернуться обратно, в Данию, и уже оттуда приехать в Россию, другим путем. Она нам сказала, что Вильгельм ее обманул, ибо мосты взорваны не были.
В конце октября Игорю и мне надо было возвращаться в полк, который был послан на отдых в Ставку Верховного Главнокомандующего, в местечко Барановичи, где он нес охранную службу.
Мы с Игорем ходили являться великому князю Николаю Николаевичу, жившему в Барановичах в собственном поезде. Он очень любезно нас принял и, между прочим, сказал, что очень жалеет, что Гвардейская кавалерия не была вместе с Гвардейской пехотой в начале войны: в Восточной Пруссии Гвардейская конница действовала не со знакомыми ей гвардейскими частями, а с незнакомыми армейскими; насколько было бы лучше, если бы вся Гвардия была вместе. Но Верховный Главнокомандующий не принимал участия в составлении плана войны.
В одном вагоне с Николаем Николаевичем жил его брат Петр Николаевич. В отделении, которое служило спальней Николаю Николаевичу, был большой порядок, что мне врезалось в память.
Часто по вечерам мы ходили в поезд Верховного, к Петру Николаевичу, которого мы любили и называли дядей Петюшей. Нас сближало с ним то обстоятельство, что покойный Олег был женихом его младшей дочери, княжны Надежды Петровны. Кроме того, дядя Петюша был другом детства нашего отца и дяденьки с которыми он постоянно виделся, когда был холостым. Дядя Петюша и дядя Георгий (вел. кн. Георгий Михайлович) часто встречались с дяденькой в молодости. Дяденька был старше их по годам и по службе. Однажды они подарили дяденьке жетон с надписью "Нашему Дядьке".
Мы как-то сидели в вагоне у дяди Петюши. Вдруг влетает Верховный Главнокомандующий, именно влетает, а не входит, и радостно объявляет, что Варшава спасена, что немцы отражены. Как раз в это время приехал в Ставку Государь Император.
По случаю спасения Варшавы, в церкви Ставки был отслужен в Высочайшем присутствии благодарственный молебен. На молебне были все начальствующие лица, находившиеся в Ставке. Мы с Игорем тоже были в церкви. На молебне также был великий князь Андрей Владимирович, приезжавший в Барановичи вместе с командующим Северо-западным фронтом, ген. Рузским, при котором он в то время состоял.
Государь Император пожаловал в этот день ген. Рузскому Георгия 2-ой степени. После молебна мы с Игорем и некоторыми нашими офицерами пили чай на вокзале и видели проходившего ген. Рузского с красной коробкой в руках, в которой лежали пожалованные ему орден и звезда.
Мы с Игорем получили приглашение к высочайшему обеду в царском поезде. В назначенное время мы пришли в салон-вагон, бывший рядом с вагоном-столовой. Я предполагал, что Игорю и мне Государь что-нибудь пожалует, и решил, что в таком случае я поцелую в благодарность Государя в плечо, как это делали при Александре II. Государь принял меня в отделении своего вагона, служившем ему кабинетом. Он вручил мне Георгиевский темляк и маленький Георгиевский крестик на эфес шашки, а также орден св. Владимира 4-ой степени с мечами и бантом. Этот орден и теперь у меня. Вручая мне орден, Государь сказал, что дает мне ордена, которые я заслужил. Как я был счастлив! И я поцеловал Государя в плечо.
Когда я вернулся обратно в салон-вагон, Николай Николаевич сам привязал мне Георгиевский темляк к шашке. После меня к Государю был вызван Игорь и получил те же награды, что и я.
За обедом Николай Николаевич сидел справа от Государя, я - напротив них, рядом с состоявшим при Государе проф. Федоровым, известным петербургским хирургом. У Николая Николаевича было кольцо с замечательно красивым рубином этуалэ. С этим кольцом произошел однажды забавный случай. Живя в своем имении Беззаботное, рядом со Стрельной, Николай Николаевич кормил как-то уток, плававших в пруду, бросая им кусочки хлеба, и потерял это самое кольцо, которое упало в воду. Великая княгиня Анастасия Николаевна решила во что бы то ни стало найти кольцо. Она приказала спустить пруд, стала на берегу, а егерь вынимал ил и перебирал его. Тетя Стана ему помогала, смотря в лорнетку. Как это ни покажется необыкновенным, но кольцо было найдено, за что егерь получил сто целковых.
В эти дни я получил громадную поздравительную телеграмму от графини М. Э. Клейнмихель, в которой она говорила, что во время Русско-турецкой войны поздравляла моего отца с получением Георгиевского креста и очень рада поздравить меня теперь с получением Георгиевского оружия. Иоанчик тоже получил Георгиевское оружие и Владимира с мечами и бантом, но, к сожалению, - не лично от Государя.
Я послал А. Р. восторженную телеграмму, сообщая ей о полученных наградах. Телеграфная барышня, передававшая телеграмму, сохранила на память ее оригинал, написанный моей рукой, и в Париже, находясь в эмиграции, прислала ее в подарок А. Р. - которая стала моей женой. Мы оба были ей сердечно благодарны за такое милое внимание и такой ценный для нас подарок.