…Местность эта подарена несколько лет тому назад королю городом Пиреем. Начинается она непосредственно от той древней могилы, на оконечности которой стоял тот знаменитый Пирейский мраморный лев, который теперь в Венеции у ворот арсенала и покрыт руническими надписями. Здесь он заменен теперь портовым цветным огнем. На этом мысу король старается развести теперь сад, что, однако, плохо удается по причине скалистой почвы, отсутствия пресной воды и близости морской воды.
…Вторая прогулка была в понедельник. В этот день мы осматривали театр, открытый под Акрополисом лет 20 тому назад, но уже после нашего пребывания здесь в 1859 г. Он находится по южную сторону Акрополиса, у самого его подножия, так что сиденья, расположенные полукругом в виде амфитеатра, высечены в самом косогоре южного склона Акрополиса. На этот раз и самая неверующая нигилистическая критика германцев, все уничтожающая и ничего не созидающая, принуждена была спустить флаг и признать, что это есть, действительно, тот знаменитый театр цветущего времени Афин пятого века, современный блестящей эпохе Перикла, на котором происходили представления трагедий Еврипида и Софокла и комедий Аристофана.
…Поразительнее же всего то, что мы теперь бы назвали первым рядом кресел. Это действительно суть мраморные кресла со спинками и с некоторым выемом для более ловкого сиденья. Так как сидеть на голом мраморе было бы холодно и, вероятно, нездорово, то на эти кресла накладывались подушечки или тюфячки; и теперь еще прекрасно сохранились в передней части сиденья сквозные небольшие дыры, через которые снурками эти подушечки привязывались к мрамору, дабы они не съезжали и не двигались. Но что еще интереснее – это что на каждом кресле под сиденьем находятся высеченные в мраморе надписи о том, кому кресло предназначалось… Первый ряд кресел был весь от края до края занят жрецами тогдашних богов. Надписи эти означают должности, которым места принадлежат, как у нас кресла генерал-губернатора, обер-полицмейстера и т. д.”.
Афины, 21 марта 1883 г.
“Познакомился я с известным Шлиманом, открывшим развалины Трои и могилы в Микене, подле Аргоса, которые наделали так много шума и возбудили столько споров во всем ученом мире. Он очень оригинальная личность. Был он сперва купцом и долго проживал, лет 30 тому назад, в Петербурге, занимаясь торговлею индиго en gros [оптом]. В 1848 г. он даже был в Зимнем Дворце, в фельдмаршальском зале, на моей свадьбе в числе приглашенного почетного купечества. И теперь он еще не забыл по-русски. Нажив весьма порядочное состояние, он вздумал сделаться ученым, археологом, научился древнегреческому языку и отправился на Восток делать археологические раскопки. Он, должно быть, действительно, обладает каким-нибудь удивительным археологическим чутьем и имел неимоверное счастье. Его раскопки и в Трояде, и в Арголиде увенчались неожиданным успехом, и его имя сделалось известным всему ученому миру и возбудило общее внимание и интерес”.
Конечно, было бы трудно не согласиться с тем, что дед был одним из культурнейших людей своего времени, а по моему мнению, – и самым умным и образованным из лиц императорской фамилии. Он верил в прогресс и всегда смотрел вперед, что многим в России тогда было непонятно и недоступно.
Я слышал от матушки, что дед хотел, чтобы мой отец и дяденька (великий князь Дмитрий Константинович) поступили в Московский университет, но, к сожалению, поступить в университет им не удалось. К этому оказалось слишком много препятствий, а главное – желание деда расходилось с придворными взглядами того времени. Если брату Олегу нелегко было поступить в 1910 г. в Александровский лицей, то что же говорить о моем отце и дяденьке!
Но при всех положительных качествах, у деда был тяжелый и резкий характер, и потому многие его не любили. К сожалению, в их числе был и сам император Александр III, с которым, как я слышал, дед порой обращался резко, когда тот был наследником.
С воцарением императора Александра III окончилась государственная служба деда, которую он добросовестно нес в продолжение тридцати семи лет. С тех пор он почти всегда жил в своем имении Орианда, на южном берегу Крыма. Иной раз уезжал за границу, а также наезжал в Петербург и Павловск.
Помню, как в Павловске, в детстве, нас с моим старшим братом Иоанчиком приводили к деду здороваться по утрам, когда он пил кофе. Он давал нам кусочки сахара, предварительно опуская их в кофе и называл меня “совушкой”, потому что я моргал глазами. Когда мне было года два, деда разбил паралич. У него отнялась левая сторона и он, бедный, лишился речи. Его возили кататься в шарабанчике, запряженном лошадью Мишкой. Мишка шел шагом, а рядом шли управляющий двором деда генерал П.Е. Кеппен, дедушкины адъютанты и доктора, а иной раз – мы с Иоанчиком.
Так как дед был шефом лейб-гвардии Финляндского полка и Гвардейского экипажа, то знамена этих частей стояли в Мраморном дворце в специально сделанных для них гнездах. После кончины деда знамена унесли. Когда знамена уносили, бабушка пришла проститься с ними. Привели и нас с Иоанчиком. У бабушки тогда болели глаза, поэтому красные портьеры были закрыты и в комнате стоял полумрак. Вошли адъютанты Финляндского полка и Гвардейского экипажа со знаменщиками, и знамена, стоявшие в нашем доме в продолжение стольких лет, были унесены.
Русский императорский Флот не забыл своего генерал-адмирала. На представление морского министра последовало 22 ноября 1913 года соизволение государя императора на сооружение памятника великому князю Константину Николаевичу в одном из военных портов – базе или столице. К сожалению, памятник поставлен не был, так как в 1914 г. началась война, а затем вспыхнула революция.
В 1931 г. русские эмигранты в Париже почтили память великого князя генерал-фельдмаршала Николая Николаевича Старшего, по случаю 100-летия со дня его рождения, а в 1932 г. – память великого князя Михаила Николаевича, генерал-фельдмаршала и генерал-фельдцейхмейстера, также по случаю столетия со дня его рождения.
В 1927 г. исполнилось сто лет со дня рождения великого князя генерал-адмирала Константина Николаевича, но о нем не вспомнили. Надеюсь, что в будущем вспомнит о нем Россия.
Судьба лиц императорской фамилии после революции 1917–1918 гг. (Справка к 1 июля 1953 г.)
Государь император Николай II отрекся 2 марта 1917 г. от престола за себя и за наследника цесаревича Алексея Николаевича, передав престол своему брату великому князю Михаилу Александровичу.
Из Ставки главнокомандующего в Могилеве государь был 8 марта перевезен в Царское Село уже в качестве арестованного, по распоряжению Временного правительства от 7 марта, причем это было ему объявлено начальником штаба Ставки генералом Алексеевым в вагоне, перед самой отправкой поезда; сделано это было по поручению прибывших тогда в Могилев и возвращавшихся в том же поезде членов Государственной Думы Бубликова, Вершинина, Грибунина и Калинина.
По прибытии в Царское Село государь был оставлен у себя в Александровском дворце вместе с арестованными того же 8 марта императрицей Александрой Федоровной и их детьми: цесаревичем Алексеем Николаевичем и великими княжнами: Ольгой, Татьяной, Марией и Анастасией Николаевными.
В августе 1917 года царская семья была перевезена в Тобольск. Ранней весной 1918 г. их увезли в Екатеринбург, где в ночь с 16 на 17 июля все они были зверски убиты большевиками, а их тела сожжены в шахте близ деревни “Коптяки”, в урочище “Четырех Братьев”, в 25 верстах от Екатеринбурга.
Великий князь Михаил Александрович, не приняв престола, жил у себя в Гатчине. В августе 1917 г. он был арестован Временным правительством, но затем освобожден. В феврале 1918 г. большевики сослали его в Пермь. В ночь с 12 на 13 июля Михаила Александровича с его секретарем Николаем Николаевичем Джонсоном большевики увезли в соседний с Пермью Мотовилихинский завод, где они оба и были убиты.
Вдова великого князя Михаила Александровича княгиня Н.С. Брасова проживала в эмиграции, в последнее время в Париже, где и умерла в 1952 г. в крайней бедности на больничной койке. Незадолго до Второй мировой войны ее постигло новое тяжкое горе: трагическая смерть единственного сына Георгия, погибшего при автомобильной катастрофе.
Великая княгиня Елизавета Федоровна, великий князь Сергей Михайлович, а также князья Иоанн, Константин и Игорь Константиновичи и с ними князь Владимир Павлович Палей, сын великого князя Павла Александровича от его брака с княгиней Ольгой Валерьяновной Палей, были ранней весной 1918 г. сосланы в Вятку, а затем в Екатеринбург. Летом 1918 г. короткое время содержались в г. Алапаевске Верхотурского уезда Пермской губернии. В ночь на 18 июля их всех повезли из Алапаевска по дороге в Синячиху. Вблизи этой дороги были старые шахты. В одну из них их сбросили живыми, кроме великого князя Сергея Михайловича, который был убит пулей в голову, а его тело сброшено тоже в шахту. Затем шахта была забросана гранатами. Следственная экспертиза потом установила, что смерть узников произошла главным образом от полученных ими при сбрасывании в шахту кровоизлияний.
В первые месяцы большевистской революции великого князя Павла Александровича, больного, не трогали, и он жил со своей семьей в Царском Селе. В конце лета 1918 г. его арестовали и посадили в Дом предварительного заключения в Петрограде. Великий князь Дмитрий Константинович и великие князья Николай и Георгий Михайловичи, сосланные зимой 1918 г. в Вологду, где пользовались относительной свободой, в конце лета 1918 г. были также арестованы и перевезены в Петроград и, как и Павел Александрович, посажены в Дом предварительного заключения. В январе 1919 г. все они были расстреляны в Петропавловской крепости и там же похоронены во дворе.
После трагической кончины великого князя Павла Александровича его вдове княгине О.В. Палей с дочерьми удалось перебраться в Финляндию, откуда они уехали во Францию, где она и скончалась.
Сын великого князя Павла Александровича от первого брака, великий князь Дмитрий Павлович, после убийства Распутина, в заговоре против которого он принимал участие, был в конце декаб