«Виктория Артс Сентр» – современное и оригинальное сооружение, имеющее величайшую в мире крышу из витражного стекла. Джик упивался оригинальностью его конструкции и громко разглагольствовал о том, что Австралия – лучшая страна в мире, в ней еще сохранился приключенческий дух, в отличие от всего остального мира, погрязшего в продажности, своекорыстии, ненависти и так далее. Посетителей его речь потрясла до глубины души, а Сара не выразила никакого удивления.
Между прочим, в самом дальнем закоулке галереи мы нашли Маннинга. Картина сияла благодаря чудесному освещению, которым отличалось все сооружение. «Отъезд собирателей хмеля» – великолепное синее небо и полные собственного достоинства цыгане.
Молодой парень сидел за мольбертом сбоку и старательно работал над копией. Рядом с ним на столике стояли банки с маслом и скипидаром, а также горшочек с кистями в растворителе. Несколько человек стояли поодаль и следили за работой, хотя и делали вид, что не обращают на это внимания. Так поступают посетители галерей во всем мире.
На полотне, укрепленном на мольберте, уже были видны точные контуры сюжета, и по небу он слегка прошелся лазурью.
Мы с Джиком зашли ему за спину, чтобы тоже посмотреть. Парень глянул Джику в лицо, но не заметил ничего, кроме вежливого внимания. Мы наблюдали, как он выдавливал из тюбика на палитру свинцовые белила и желтый кадмий, а потом размешивал их кистью, получая приятный бледный тон.
– Эй! – громко произнес Джик, хлопнув его по плечу. – Ты мошенник! Если ты художник, то я слесарь-водопроводчик.
Вряд ли получилось учтиво, но все же было несмертельно. На лицах посетителей отразилось скорее замешательство, чем осуждение. Однако парень вскочил как ошпаренный. Он опрокинул мольберт и дико вытаращился на Джика. А тот, забавляясь от души, поставил точку над «i»:
– То, чем ты занимаешься, является уголовным преступлением! Парень отреагировал молниеносно: он схватил банки с маслом и скипидаром и выплеснул их содержимое прямо в глаза Джику.
Я схватил его за левую руку. Он правой подхватил палитру с красками и изо всех сил размахнулся, целясь мне в лицо. Я инстинктивно пригнулся, и палитра угодила не в меня, а в Джика, который закрыл глаза руками и заорал во весь голос.
Сара бросилась к нему и с разгону налетела на меня, из-за чего я не смог удержать молодчика. Он выдернул свою руку, метнулся к выходу, обежал сзади двух зевак среднего возраста, входящих в зал, и толкнул их прямо на меня. Пока я от них освобождался, его и след простыл.
Я пробежал несколько залов и переходов, но не смог найти его. Он ориентировался здесь, а я – нет. Прошло немало времени, прежде чем я бросил преследование и вернулся к Джику.
Около него уже сгрудилась огромная толпа, а Сара от страха стала просто невменяемой и, заметив мое возвращение, всю ярость излила на меня.
– Сделай что-нибудь! – завопила она. – Ну сделай что-нибудь, ведь он ослепнет! Я же так и знала, что нам не нужно было слушать тебя! Что мне делать?!
Я схватил ее за запястья, когда она намеревалась расцарапать мне лицо в отместку за то, что стряслось с ее мужем. А она была сильной женщиной.
– Сара, – произнес я с нажимом, – Джик не ослепнет!…
– Ослепнет! Ослепнет! – твердила она и била меня ногой, задыхаясь от ярости.
– Ты хочешь, чтобы он ослеп? – крикнул я.
Мои слова подействовали как пощечина. Она внезапно опомнилась, словно ее облили холодной водой, и ошалевшее существо превратилось просто в разозленную женщину.
– Масло вообще безвредно, – продолжал я твердо, – от скипидара немного режет глаза, но он никак не влияет на зрение.
Она сердито посмотрела на меня, выдернула руки и повернулась к Джику, который все еще корчился от боли, прижимая к глазам стиснутые кулаки. А поскольку это был все-таки Джик, он не мог не дать воли языку:
– Сукин сын, погань ты эдакая!.. Ну, погоди же, ты мне попадешься… Боже милостивый, я же ни черта не вижу… Сара, где же этот чертов Тодд?.. Я задушу его! Вызовите «Скорую», мне глаза выжжет… Чтоб его!..
Я громко сказал ему в ухо:
– С глазами у тебя все в порядке!
– Глаза-то мои, черт бы тебя побрал, и если я говорю, что мне скверно, то какой тут, к дьяволу, порядок?
– Ты прекрасно понимаешь, что не ослепнешь. Так что брось ломать комедию!
– Не твои глаза, зараза ты этакая!..
– И ты, кроме того, пугаешь Сару.
Теперь до него дошло. Он отнял руки от глаз и перестал орать.
Увидев его лицо, публика, привлеченная нашими воплями, ахнула от ужаса. На подбородке красовались мазки желтой и голубой краски с палитры копииста, красные, воспаленные глаза слезились, веки опухли.
– Сара, – пересиливая боль и отчаянно моргая, сказал Джик, – прости, милая. Этот сукин сын прав. Скипидар еще никого и никогда не ослеплял…
– По крайней мере, навеки, – добавил я, ибо нужно было отдать должное: сейчас, кроме слез, он ничего не мог видеть.
Враждебность Сары не уменьшилась:
– Тогда вызови «Скорую помощь»!
– Ему нужна только вода и время.
– Ты глупая безжалостная свинья! Ему явно нужен врач и…
Джик, перестав работать на публику, достал носовой платок и осторожно промокнул мокрые от обильных слез глаза.
– Он прав, дорогая. Нужно побольше воды. Вода все смоет. Отведи меня в ближайший туалет.
Сара взяла Джика за одну руку, какой-то сострадательный мужчина – за другую, и они бережно вывели его. Это было похоже на любительскую постановку какой-нибудь трагедии. Хор в лице присутствующих зрителей осуждающе глядел на меня, с надеждой ожидая следующего акта.
Я посмотрел на композицию из красок и мольберта, валявшихся в углу. Зеваки тоже принялись таращить на них глаза.
– Может, кто-нибудь из присутствующих, – начал я медленно, – разговаривал с тем молодым человеком, прежде чем все случилось?
– Мы, – удивленно ответила одна женщина.
– И мы, – повторила другая.
– О чем?
– О Маннинге, – сказала одна, то же самое повторила другая, и обе они одновременно посмотрели на висящую на стене картину.
– А не о его собственной работе? – спросил я, наклонясь, чтобы поднять ее.
Желтое пятно залило аккуратные контуры – следствие хлопанья по спине.
Обе дамы и мужчины, их сопровождающие, покачали головами и сообщили, что говорили с ним о том, как приятно было бы повесить Маннинга на стене у себя дома.
Я слегка усмехнулся:
– Может, он даже случайно знал, где можно приобрести Маннинга?
– Да, конечно, – ответили они. – Совершенно случайно он знал.
– Где именно?
– Видите ли, молодой человек… – Старший из мужчин, американец лет семидесяти, внешний вид которого свидетельствовал о его состоятельности, повелительным жестом правой руки призвал остальных к молчанию. – Молодой человек, вы задаете слишком много вопросов.
– Могу объяснить свое любопытство, – ответил я. – Давайте выпьем кофе?
Они глянули на часы, поколебались и заявили, что, пожалуй, выпьют.
– Там, дальше по залу, кофейня. Я заметил ее, когда ловил молодчика.
У них на лицах появился интерес. Я поймал их на крючок любопытства.
Немногочисленные зрители понемногу расходились, и я, попросив обе пары подождать минутку, начал складывать разбросанные принадлежности в кучку. Ни на одной вещи не было фамилии владельца. Все снаряжение стандартное: такое продают в любой художественной лавке. Набор, предназначенный для художников-профессионалов, а не дешевка, которые делают для студентов. Все вещи не новые, но и не старые. Сама картина, как оказалось, была не на полотне, натянутом на раму, а на твердом картоне. Я сложил все возле стены, поставил банки из-под масла и скипидара и тряпкой вытер руки.
– Все, – сказал я. – Идем?
Они были американцами – все богатые, отошедшие от дел и увлекающиеся скачками. Мистер и миссис Говард К. Петрович из Риджвилла, штат Нью-Джерси, и мистер и миссис Уайт Л. Минчлес из Картера, штат Иллинойс.
Уайт Минчлес – тот, который призывал остальных к молчанию, заказал четыре порции кофе глясе с густым слоем сливок и один черный. Черный для него самого.
Это был седовласый мужчина с величественными манерами и бледным лицом горожанина.
– Ну, юный друг, послушаем все сначала!
– Гм-м… – пробормотал я. – А где начало? Тот парень, художник, набросился на моего друга Джика только потому, что тот назвал его уголовным преступником. Верно?
– Угу, – кивнула миссис Петрович, – я слышала. Мы уже выходили из зала. А зачем ваш друг оскорбил художника?
– Нет ничего преступного в копировании хороших картин, – тоном знатока заявила миссис Минчлес. – В Лувре из-за таких студентов-копиистов невозможно подступиться к «Моне Лизе».
У нее были подкрашенные голубым шампунем и начесанные волосы, костюм из немнущейся ткани цвета морской волны и много бриллиантов. На лице – навсегда застывшая гримаса неодобрения. Но интеллекта явно маловато.
– Все зависит от того, для чего копируют, – пояснил я. – Если человек собирается выдать копию за оригинал, то это будет настоящим мошенничеством.
– Так вы считаете, что молодой человек занимался именно этим?.. – начала было миссис Петрович, но Уайт Минчлес прервал ее жестом и громким вопросом:
– Вы хотите сказать, что юный художник срисовывал Маннинга, чтобы затем продать копию как оригинал?
– Э-э… – замялся я.
– И вы хотите сказать, – продолжал он, – что Маннинг, о котором он говорил, что мы можем его приобрести, тоже является подделкой?
Присутствующие одновременно испугались такой возможности и подивились проницательности Уайта.
– Не знаю, – сознался я. – Мне просто хотелось бы посмотреть на того Маннинга собственными глазами.
– А может, вы сами хотите приобрести Маннинга? Или просто выступаете как посредник? – Вопросы Уайта были суровы и язвительны.
– Ни в коей мере, – ответил я.
– Ну, если так… – Уайт вопросительно взглянул на остальных и уловил их молчаливое согласие.– Он сказал, насколько я помню, что есть хорошая картина Маннинга на тему скачек за весьма умеренную цену в маленькой галерее неподалеку… – Он пошарил в наружном кармане. – Ага, вот оно! «Ярра Ривер Файн Артс», третий поворот по улице Свенстона и там ярдов двадцать.