Писатели о писателях
Если Господь по праву претендует на первое место в деле Творения, то Шекспиру по праву принадлежит второе.
Шестидесятилетний Вольтер – это попугай, повторяющий тридцатилетнего Вольтера.
Он второй во всех жанрах.
Если мы отдаем некоторое предпочтение Гете перед Шиллером, то лишь благодаря тому незначительному обстоятельству, что Гете, ежели бы ему в его творениях потребовалось подробно изобразить такого поэта, был способен сочинить всего Фридриха Шиллера, со всеми его Разбойниками, Пикколомини, Луизами, Мариями и Девами.
Я знаю только одного-единственного человека, который был счастлив. Это Бомарше, сочинитель «Фигаро». Еще не достигнув тридцати лет, он уже похоронил двух жен и выиграл три процесса.
Вся поэзия лорда Байрона представляется мне намеренно растянутым самоубийством на почве сплина. Благородный лорд только и делает, что водит ножом по горлу, но не лезвием, а тупой стороной.
Теннисон – замечательная половина поэта.
Виктор Гюго был безумцем, который вообразил себя Виктором Гюго.
Лучший французский поэт? Увы, Гюго.
Его духу недостает гармонии. У его музы две левых руки.
Генрих Гейне так ослабил корсет немецкой речи, что теперь даже самый заурядный галантерейщик может ласкать ее груди.
Девятнадцатый век, каким мы его знаем, в значительной степени изобретен Бальзаком. Мы просто выполняем, с примечаниями и ненужными добавлениями, каприз или фантазию творческого ума великого романиста.
Марк Твен и я находимся в одинаковом положении. Мы должны высказывать свои мнения так, чтобы люди, которые иначе повесили бы нас, думали, будто мы шутим.
Прекрасный человек! Он не имеет врагов и не любим никем из своих друзей.
Никогда еще не было такого первоклассного второразрядного писателя.
Марк Твен мой любимый писатель по трем причинам: он писал хорошо, он меня развлекает и он уже умер.
Генри Джеймс был одной из самых милых пожилых леди, которых я встречал в своей жизни.
Мы с Гертрудой Стайн все равно что братья.
Роман о наилучшем устройстве быта детородных частей.
Он пугает, а мне не страшно.
У этого чудовища есть талант.
Валери, несомненно, мелкобуржуазный интеллектуал. Но не каждый мелкобуржуазный интеллектуал – Поль Валери.
Генри Миллер, собственно, не писатель, а неумолкающий говорун, к которому кто-то подсоединил пишущую машинку.
Это не написано – это напечатано на машинке.
Величайший из всех умов, оставшихся в приготовительной школе.
…Литература Больших Идей, которая, впрочем, часто ничем не отличается от дребедени обычной, но зато подается в виде громадных гипсовых кубов, которые со всеми предосторожностями переносятся из века в век, пока не явится смельчак с молотком и хорошенько не трахнет по Бальзаку, Горькому, Томасу Манну.
То, что Х сумел написать такую хорошую книгу, может отбить всякую охоту к литературе.
Фундаментом литературной дружбы служит обмен отравленными бокалами.
Писатели о себе
В одно прекрасное утро я проснулся и увидел себя знаменитым.
Я не такой злой, как кажется. Я раскрасил себе лицо такими страшными красками лишь для того, чтобы в бою напугать моих врагов.
Со мной не случалось никаких событий, наоборот, я сам бывал событием.
Увы, половина человечества не верит в Бога, а другая половина не верит в меня.
«Вы – Борхес?» – «Временами».
Я мыслю как гений, пишу как выдающийся писатель и говорю как ребенок.
Я пишу кровью из носа.
Я отношусь к писателям, про которых люди думают, что другие люди их читают.
Мне потребовалось полвека, чтобы понять, что у меня нет литературного дара. Увы, к тому времени я уже был знаменит.
Широко известен в узких кругах.
Если врач скажет, что мне осталось жить пять минут, я не буду рвать на себе волосы. Просто я стану печатать на машинке немного быстрее.
Я – сосисочный автомат, безотказный сосисочный автомат.
Писатель и его книги
Книги, не написанные мной, лучше, чем книги, написанные другими.
Каждый пишет на одну книгу больше, чем надо.
Сначала произведения дают славу автору, а потом уже автор дает славу своим произведениям.
Известный писатель – тот, у кого берут и слабые вещи; знаменитый – тот, кого за них хвалят.
Наши старые книги удивляют нас вдвойне: мы не смогли бы написать их еще раз – и не хотели бы.
Литераторы (обоего пола) слепы как родители: они не отличают своих выкидышей от своих удавшихся отпрысков.
Все писатели наделены материнским инстинктом. Больше всего они привязаны к самым слабым своим творениям.
Живущего автора судят по его худшим произведениям, и только когда он умрет – по лучшим.
Существуют три безошибочных способа доставить удовольствие писателю; вот они в восходящем порядке:
1) сказать ему, что вы читали одну из его книг;
2) сказать ему, что вы читали все его книги;
3) просить его дать вам прочесть рукопись его будущей книги.
Примерно через час разговора со мной Станислав Ежи Лец вдруг сказал: «Так больше не пойдет. Мы говорим все обо мне да обо мне. Давайте теперь поговорим о вас. Как вам понравилась моя последняя книга?»