внезапное осознание того факта, что за физической неопрятностью скрывается моральная нечистоплотность этого якобы Богом избранного народа. Действительно, есть ли какое-либо мерзкое деяние, какое-либо бесстыдство, главным образом, в культурной жизни, к которому хоть как-то не был бы причастен еврей? Как только осторожно вскроешь какую-либо опухоль, в ней, подобно червяку в разлагающемся теле, тут же обнаружится еврейчик, зачастую ослепленный неожиданно ярким светом... Постепенно я начал люто ненавидеть их» (цит. по; Fest, S. 63).
Человек, найдя подходящий объект для накопившейся ненависти, сперва чувствует облегчение («Повсюду я видел одних евреев...»). Оказывается, есть возможность дать выход запретным чувствам. И чем больше они угнетали его раньше, тем сильнее теперь чувство радости. Можно уже ненавидеть, не боясь быть за это наказанным, поскольку ты ненавидишь не своих родителей, а кого-то еще.
Но с помощью объекта-заменителя нельзя утолить чувство ненависти, что как нельзя лучше подтверждает пример Адольфа Гитлера. Вряд ли кто-либо еще обладал такой властью над чужими жизнями и, тем не менее, успокоения ему это не принесло. Наиболее убедительное тому подтверждение — его завещание.
Когда читаешь у Штирлина характеристику отца Адольфа Гитлера, то просто поражаешься, насколько глубоко сын усвоил его характер и манеру поведения:
«Судя по всему, его социальный статус дорого обошелся как ему самому, так и остальным. Алоизу, правда, были присущи такие качества, как добросовестность и трудолюбие, но он был неуравновешенным человеком с крайне лабильной нервной системой. Временами он даже производил впечатление душевнобольного. По крайней мере, согласно одному из источников, какое-то время он провел в приюте для психически больных. Некоторые психоаналитики считают, что он обладал психопатическими чертами, выражавшимися в его стремлении использовать циркуляры и распоряжения в собственных целях. При этом он их всегда толковал так, что сохранялась видимость законности. Короче говоря, желание продвинуться по службе сочеталось у него с поразительной беззастенчивостью. Когда он, к примеру, просил разрешения Папы Римского на брак с Кларой, которая приходилась ему двоюродной сестрой, то настоятельно подчеркивал наличие у него двух маленьких детей, нуждающихся в заботе, но ни словом не упомянул о беременности своей будущей жены» (Stierlin, 1975, S.68).
Черты характера отца могут так хорошо запечатлеться в подсознании ребенка, что позднее они отчетливо проявятся в его поведении. Однако биографы Гитлера не обратили на это внимание.
Положение матери в семье и ее роль в жизни Адольфа
Все авторы биографий сходятся на том, что Клара Гитлер «очень любила и баловала» сына. Сразу же следует отметить, что любить и баловать одновременно, по-моему, нельзя, если, конечно, понимать под любовью умение распознать и почувствовать истинные потребности ребенка. Если же родители неспособны на это, то они балуют ребенка, т.е. осыпают его ласками, всячески потворствуют ему, предоставляя блага, которые являются лишь суррогатом того, в чем он действительно нуждается и что родители не могут ему дать. Я не думаю, что у слова «баловать» есть какое-либо иное значение. Мать, балующая ребенка, лишает его любви, и это не может не сказаться на его дальнейшей жизни. Будь Адольф Гитлер по-настоящему любимым ребенком, он также был бы способен любить других. Но его отношения с женщинами, различные извращения (см. Stierlin, 1975, S.168) и подчеркнуто отстраненная манера общения с другими людьми свидетельствуют, что, в сущности, он так и не познал ни материнской, ни отцовской любви.
До появления на свет Адольфа у Клары было трое детей, которые умерли от дифтерии в течение одного месяца. Возможно, что первые два ребенка заболели еще до рождения третьего, которому суждено было проявить всего три дня. Через 13 месяцев родился Адольф. Я позволю себе перенести в свою книгу таблицу, имеющуюся в монографии Штирлина.
| Дата рождения | Дата и причина смерти | Возраст в момент смерти | ||
|---|---|---|---|---|
| 1 | Густав | 17.05.1885 | 08.12.1887 дифтерия | 2 года 7 месяцев |
| 2 | Ида | 23.09.1886 | 02.01.1888 дифтерия | 1 год 4 месяца |
| 3 | Отто | 1887 | 1887 дифтерия | примерно 3 дня |
| 4 | Адольф | 20.04.1889 | ||
| 5 | Эдмунд | 24.03.1894 | 02.02.1900 корь | почти 6 лет |
| 6 | Паула | 21.01.1896 |
Не случайно, что все, кто отмечал, что после смерти Густава, Иды и Отто Клара всю свою любовь посвятила Адольфу, кто писал о ней как о необычайно ласковой матери и создавал из нее чуть ли не образ Мадонны, были мужчинами. Современная женщина, познавшая радость материнства, могла бы более реалистично оценить события, предшествовавшие появлению на свет Адольфа, и получить точное представление о том, в какой эмоциональной атмосфере прошел первый год жизни ребенка. Ведь именно этот год в огромной, если не в решающей, степени определяет все его дальнейшее развитие.
В 16 лет Клара Петцль перебралась в дом своего «дяди Алоиза», чтобы помочь ему ухаживать за больной женой и двумя детьми. Там еще до смерти первой жены Клара забеременела, а в 24 года вышла замуж за 48-летнего Алоиза. Менее чем за три года она родила трех детей, которые умерли один за другим от дифтерии. Густав заболел в ноябре, но Клара почти не могла ухаживать за ним, т.к. вот-вот должна была родить третьего ребенка. Отто, видимо зараженный дифтерией от Густава, прожил всего три дня. Накануне Рождества умирает Густав, а через три недели дочь Ида.
Таким образом, Клара всего за каких-то пять недель пережила и роды, и смерть троих детей. Не обязательно обладать повышенной чувствительностью, чтобы после такой ситуации полностью утратить душевное равновесие. К тому же она имела рядом с собой деспотичного мужа и была совсем еще молодой женщиной: ей не было и 28 лет. Возможно, она как истинная католичка восприняла все случившееся как Божье наказание за свою внебрачную связь с Алоизом. Возможно, она даже проклинала себя за то, что из-за родов так толком и не смогла поухаживать за Густавом. Во всяком случае, лишь человек с воистину железными нервами способен стойко перенести такие удары судьбы. Но Клара была вовсе не такой. Никто морально и эмоционально не поддержал ее. Она продолжала исполнять свои супружеские обязанности, уже в год смерти Иды снова забеременела и в апреле следующего года родила Адольфа. Но из-за того, что в данной ситуации она вряд ли могла правильно воспринять свое горе, беременность вновь заставила ее испытать прежний шок, пробудила в ней прежние страхи и породила сомнения, выживет ли ребенок в этот раз. Какая женщина с таким прошлым еще во время беременности не испытывала бы страх? Разве ее сын мог вместе с молоком матери впитать такие чувства, как спокойствие, уверенность и ощущение защищенности? Скорее, вызванные беременностью и появлением на свет Адольфа воспоминания об умерших недавно трех детях и осознанный или подсознательный страх за судьбу новорожденного, с одной стороны, и чувства самого младенца, с другой — представляли собой как бы два сообщающихся сосуда. Клара также не могла сознательно испытать гнев на своего целиком занятого собой мужа, который не обращал никакого внимания на ее душевные страдания, поэтому она не могла не выместить гнев на младенце: ведь его ей не нужно было бояться.
Но такие судьбы были у очень многих людей, и здесь ничего не поделаешь. На таких выдающихся людей, как Новалис, Гельдерин, Кафка смерть их братьев и сестер тоже наложила очень сильный отпечаток, однако они имели возможность открыто рассказать о своих страданиях.
С Адольфом Гитлером все было совершенно иначе. Он ни с кем не мог поделиться своими ощущениями и переданным от матери чувством тревоги и потому был вынужден подавлять их, чтобы отец ничего не заметил и не стал его бить. Оставалось лишь индентифицировать себя с ним.
Но есть еще одно обстоятельство: матери довольно часто идеализируют умершего ребенка. (Напомним, что человек впоследствии часто неадекватно оценивает упущенные в жизни возможности, жалея о них.) Это заставляет нового ребенка особенно напрягаться, чтобы «ни в чем не уступать» умершему, которого мать по-настоящему любит, думая, что останься он в живых, был бы наверняка лучше. Это можно проследить на примере семьи Ван Гога, у которого умер, правда, только один брат.
Один из моих пациентов увлеченно рассказывал о своем «счастливом» детстве. Я привыкла к такому идеализированному подходу, но в данном случае идеализация переходила все границы. Пациент говорил о совершенно поразительных вещах. Оказывается, сестра этого человека, умершая, когда ей не было и двух лет, обладала совершенно удивительными способностями. Она якобы ухаживала за больной матерью, пела ей песни, чтобы успокоить ее, знала наизусть молитвы и т.д... Когда же я спросила, неужели такое возможно, он посмотрел на меня так, словно я посягнула на самое святое, и ответил: «Вообще-то нет, но это был не ребенок, а чудо». Я сказала, что матери очень часто идеализируют своих умерших детей, рассказала ему про Ван Гога и под конец добавила, что ребенку порой очень трудно жить под таким прессингом, ибо он сам никак не «сравняется» с умершим «вундеркиндом» по своим способностям. Он снова совершенно автоматически заговорил об удивительных способностях своей сестры и вдруг весь затрясся, оплакивая ее смерть, случившуюся 35 лет назад. У меня создалось впечатление, что он, наверное, впервые оплакивал свои детские годы, т.к. слезы его были совершенно искренними. Только теперь я поняла, что мне вначале не понравилось в его голосе — неискренняя интонация. Может быть, говоря о своем детстве, он подсознательно подражал восторженным рассказам матери о своем первом ребенке. Его высокопарные, многословные излияния, долженствовавшие свидетельствовать о «безоблачном» детстве, были проекцией рассказов матери о «чудо-ребенке», а поэтому тон их был тем же, что и у матери. Но благодаря этому обстоятельству они дали психоаналитику возможность понять правду.