— Мне-то за что же, господи! — просветлев, воскликнула секретарша. Нет, она вовсе не была сейчас строгой. — Что я?! Служба. Война!..
— Да, война, да! — как бы про себя повторил он.
— Вы измучились. Идемте, — секретарша поднялась. — Я устрою вас в кабинете. Поспите до утра спокойно.
— До утра, да, — Аркадий Павлович уже готов был последовать за ней, но вдруг остановился.
Секретарша обернулась, смотрела недоумевающе:
— Что такое?
— Ничего, — сказал он. — Не стоит беспокоиться. Спасибо. Я уже отдохнул. Поеду на Северный, там у меня все. Говорите — срочное теперь решается по ночам? Пойду к железнодорожному начальству. Нужно обозначить станцию назначения… А ну повезет, с утра подцеплюсь к какому-нибудь товаро-пассажирскому…
В КОМАНДИРОВКЕ
Случалось ли вам проводить ночи в доме для приезжих где-нибудь в далеком степном райцентре или промысловом поселке на берегу неведомой реки? Приходилось ли засыпать под хриплый говор старенького репродуктора, который, однако же, чертовски мил, потому что связывает вас с оставленным дома привычным миром городской жизни?
Удивительные это учреждения. Названия у них разные. Где гордое «Гостиница», хотя в той гостинице всего два номера — один мужской, другой женский, где «Дом крестьянина», где просто «Дом для приезжих», а где и вовсе большая, заставленная койками изба без вывески на фасаде — как хочешь, так и называй.
Но что за наслаждение после утомительной дорожной тряски на попутных машинах, после дневного хождения по разным районным организациям очутиться вдруг в тепле натопленной комнаты с непременными рыночными копиями «Утра в лесу» и левитановского «У омута», на которые копиист не пожалел зелени! Что за счастье войти в эту комнату, скинуть одеревеневший брезентовый плащ и, налив кипятку, согретого в каком-то дедовском самоваре, нарезать кружками запасенную еще в городе колбасу!
Честное слово, в эти минуты койка, застланная по-солдатски конвертом, кажется постелью в дорогом номере столичной гостиницы, а стол, прикрытый клеенкой с давно стершимися цветами, — столом в одном из лучших ресторанов!
Разные люди сходятся по вечерам в домах для приезжих. Тут и бывалый кооператор, полжизни разъезжающий по заготовительным конторам, с видавшей виды полевой сумкой, до отказа набитой накладными, квитанциями; и заезжий из областного центра лектор по международному положению; и армейский лейтенант, хлопотливый и беспокойный, возвращающийся из отпуска, К себе в деревню он ездил с женой и двумя маленькими детьми-разнолетками и вот снова везет семейство на другой край земли, откуда неизвестно когда опять попадет домой. Бывает, гостиничная судьба столкнет тебя с каким-нибудь столичным чудаком, собирателем давно забытого фольклора, или, и того интересней, с целой бригадой эстрадных актеров, этих вечных кочевников, с их баянами, ящиками, заполненными цилиндрами и цветами, а то и живыми голубями.
Да мало ли кого встретишь в домах для приезжих! Народ все разный, залетный, долго на одном месте не засиживающийся и немало повидавший на своем длинном или коротком веку.
Кто как, а я люблю вечера в этих домах, где люди сходятся так же просто, как в общем вагоне, а случится какой-нибудь незаурядный рассказчик, в которых у нас в России не имеется недостатка, и польется далеко за полночь нескучный разговор. Глядишь, и узнаешь что-нибудь такое, что окажется куда более интересным, чем строки, заполнившие листки корреспондентского блокнота..
Не так давно отыскал я в своих записях любопытную историю, услышанную в один из подобных вечеров. Вспоминались разные мелкие подробности, рука сама потянулась к перу.
Как-то случилось мне по корреспондентским делам застрять в далеком поселке — районном центре, который порядком отстоял от железной дороги. Райцентром поселок стал в то время еще совсем недавно, поскольку край нежданно для его обитателей приобрел большое промышленное значение.
Дни стояли сырые, осенние. На улице с утра до вечера шел мелкий, невидимый дождь — не дождь, а какая-то сплошная влажная завеса. Капель не видишь, а выйдешь из дома, и десяти минут не пролетит — станешь весь сырой и скользкий. Скучное время — предвестник первых заморозков.
Дела мои сложились так, что я уже достаточно поездил по области и немного устал. До конца командировки оставалось больше недели, а сбор материалов был почти уже закончен, и я, не будь тоски по дому и друзьям, вполне мог бы отдохнуть сутки-другие в довольно чистеньком доме, для приезжих, где говорливая пожилая хозяйка могла не только вскипятить чай, но и приготовить яичницу с картошкой и салом.
В райисполкоме мне должны были дать машину для поездки в глубинные места. Но машин, как всегда, не хватало, и секретарь исполкома сказал, что мне придется обождать до завтрашнего дня. Я имел серьезное задание и при желании мог бы вытребовать себе машину немедленно и еще вечером быть, где нужно. Но особой охоты тащиться по степным дорогам в темноте, да еще в дождь — кто знает, может, завтра и погода повеселей будет, — у меня не было, и я согласился дождаться следующего дня.
Мне следовало еще заглянуть в райфинотдел, а затем просмотреть подшивку областной газеты, и я, перед тем как поесть и идти на отдых в дом для приезжих, отправился по этим своим последним здесь, в поселке, делам.
Начальник финансового отдела, невысокий остролицый человек с глубоко запавшими темными глазами и худой шеей, которая по-гусиному торчала над отложным воротником форменного кителя, принял меня без особого энтузиазма. Я заметил, что, беседуя со мной, он все время озабоченно думал о чем-то другом и, как мне показалось, немного нервничал. Два раза раздавался неторопливый троекратный стук в стену. Начальник просил у меня извинения и куда-то выходил. Вскоре он возвращался, заметно чем-то удовлетворенный, говорил со мной живее и на вопросы отвечал охотнее. Отлучившись в третий раз, он появился с весьма неожиданной улыбкой на губах, а в его глазах светилась радость. Видно, он решил поделиться со мною тем, что переживал.
— Ревизор из Госконтроля. Четвертый день сидит, — доверительно сообщил он, мотнув головой в сторону стены, откуда слышался стук. — Знаете, вот я двадцать с лишним лет на этом деле. И в области работал, а такого придиры в жизни не встречал. Ну, все тебе поднимет, каждую цифру. Всякий листок чуть ли не на свет рассматривает… И все куда, да зачем и не правильней ли было бы поступить так-то или этак? Вот ведь, бывает, пришлют такого, и ты как школьник перед ним: и заучил урок, а все боишься, учитель не то спросит и засыплешься. Кажется, у нас все в порядке — и работники подобрались удачные, и без премии квартала не проходило, а все сижу как на иголках… Каждые десять минут объяснения даю. Выслушает, кивнет головой и вычеркнет свой вопрос… Хоть бы улыбнулся или хорошее слово сказал. Нет. И не знаешь, что он там про себя думает. Человек уже очень даже пожилой, знаете, уйдет на час, на обед, и опять сюда. Да так до позднего вечера. Ну, и я тут сижу. Прямо беда.
Он как-то виновато улыбнулся и продолжал:
— Есть же такие люди. За три дня столько документов пересмотрел, недели другому мало. Будто ему не командировочные идут, а сдельно с бумажки платят… Ну и мы все сидим. И нечего будто беспокоиться, а на душе тревожно.
В дверь коротко постучали. Скрипнули шарниры, и в комнату вошел высокий сутуловатый человек.
— Чаю иду попить, — сказал он, обращаясь к начальнику, и показал ключ: — Мне с собой его взять, или вы здесь будете?
Я догадался: передо мной ревизор из Госконтроля, и стал его внимательно рассматривать. Это был человек значительно старше пятидесяти лет, с резко очерченным продолговатым лицом, покрытым сеткой мелких, не сразу заметных морщин. Складки по сторонам рта были глубокими и придавали его лицу суровое и немного печальное выражение. Волос у вошедшего было еще много, они пепельно и легко кудрявились сверху и по сторонам крупного лба, уходя за покрытые пушком уши. Слова он произносил глуховатым низким голосом, едва заметно открывая при этом рот. Голубые выцветшие глаза, такие светлые, будто их долго стирали и тщательно прополаскивали, смотрели прямо и чисто.
— Берите, пожалуйста, с собой, — сказал начальник. — Хотя я никуда не уйду.
Ревизор кивнул и, забрав ключ и не сказав больше ни слова, вышел из комнаты.
— Вот так все время, — вздохнул начальник райфинотдела. — Слова лишнего не скажет. До чего официальный человек. Действительно, настоящий ревизор. К такому подхода не найдешь — кремень.
Мы тоже вскоре расстались. Начальник заспешил домой, чтобы успеть вернуться к приходу ревизора, я отправился в библиотеку отыскивать необходимые мне газеты.
В дом для приезжих я пришел только в десятом часу. В уставленной шестью койками комнате никого не было, хотя новенький дерматиновый чемодан под одной из коек и пластмассовый стакан с воткнутой в него зубной щеткой на тумбочке возле другой койки указывали на то, что я тут ночую не один. Я вынул блокнот и уселся к столу, ярко освещенному лампочкой. Но находиться в одиночестве мне пришлось недолго. Вскоре в комнату шумно вошел молодой человек, точнее сказать — парнишка лет восемнадцати, в синем, тяжелом, еще похрустывающем макинтоше и лихо сдвинутой, одновременно и набок и назад, кепке из веселенького бугристого букле. Он поздоровался со мной — кивнул головой, как старый знакомый. Затем стянул с себя макинтош и, разгладив его с каким-то особым старанием, надел на распялку и повесил на стену над койкой, под которой покоился чемодан. Затем снял кепку, для чего-то вертанул ее на кулаке и повесил сверху над макинтошем. Теперь молодой человек оказался в свежем, хотя недорогом пиджаке явно заграничного происхождения и черных отглаженных брюках, которые были заправлены в старательно начищенные сапоги в гармошку. На сияющих головках сапог виднелись следы райцентровской грязи, от которой уберечься в поселке не было никакой возможности. Это обстоятельство, видимо, занимало парня. Выставляя вперед то одну, то другую ногу, он вертел носками сапог, весело, почти что с восх