него своими будто подсиненными глазами и, вздохнув, сказала: «У меня до черта работы, Саша, но вам я сделаю». Как она успела закончить к сроку, он не знал. Возможно, не спала ночей, но работа была выполнена отлично. В те годы он был еще стеснен в средствах, но кроме гонорара преподнес Анечке коробку шоколадного набора. Сперва она отказывалась, повторяла: «Ну к чему это, к чему…», — но потом приняла и сказала: «А впрочем, как раз вовремя, спасибо…»
Диссертация прошла с блеском. С тех пор он навсегда уверовал в волшебную силу Анечкиной руки. С годами из Саши он сделался Александром Павловичем, а затем и главой института. Технический секретарь осталась той же милой Анечкой. Наверное, она бы даже удивилась, если бы ее стали звать иначе.
Шло время, «сверху» не звонили. Он подумал о том, что Анечка, вероятно, уже принесла статью, было время перечитать ее и поставить подпись.
Он нажал кнопку вызова, пристроенную справа под столешницей. Именно с этой минуты и начались неожиданности дня.
Вместо предупредительной Анечки в кабинет вошла девчонка в свободно сидящем мохнатом свитере, из-под которого снизу, едва сантиметров на десять, выглядывала клетчатая узенькая юбка. Стройные ноги были обуты в бордовые, чуть широковатые для них сапоги. Едва ли ей было лет семнадцать. Во всяком случае так она выглядела. Округлое лицо, придававшее сходство с симпатичным котенком, тонуло в высоком вороте свитера.
Девчонка старательно прикрыла за собой двери и сказала:
— Здравствуйте. Вы — Анну Петровну? Я сейчас за нее. Она заболела.
Это было новостью. Аня, кажется, вообще никогда не болела. Во всяком случае, он не запомнил, когда она не выходила на работу. И отпуск Анечка брала только тогда, когда уезжал отдыхать он. Были, правда, дни — ее заменяла сухая и предупредительная Вера Платоновна из отдела кадров, но это случалось редко.
— А что с… — он вовремя остановился, едва не сказав: «с Анечкой». — Что с Анной Петровной?
— У нее сердце… Что-то с сердцем.
Щеки девочки зарозовели. Она не могла объяснить, что случилось с секретаршей. Болезни и недомогания были так далеки от этого юного существа, что она не знала, как они называются.
— Гм, гм, с сердцем… — проговорил директор, продолжая разглядывать вошедшую. — Значит, вы сидите за нее… разве больше никого нет?
— Я не знаю. — Она едва заметно пожала плечами под широким свитером. — Анна Петровна звонила, попросила… Она сказала, день-два… Меня зовут Люда. Я у вас курьером работаю.
— Ах, вот что! Курьером? Что ж, будем знакомы. Вы недавно у нас? Ну-ка, садитесь. — Директор указал ей на кресло по ту сторону стола. — Да, да, я подписывал приказ, там было о курьере… Недели две тому назад, так ведь?
— Три, — поправила девушка, опускаясь в кресло. Округлились ее колени, обтянутые колготками. — У меня испытательный срок…
Он не мог не заметить: усаживаясь, она бросила взгляд на его галстук. Галстук, по-видимому, ей понравился. Директор вспомнил курьера — знаменитую Глафиру Никитовну, работавшую задолго еще до того, как он переступил порог институтского старого здания. Куда она делась, хлопотливая старушка с потрепанным школьным портфельчиком под мышкой, придававшим курьерше забавно деловой вид? Были потом и другие курьеры, но стерлись в памяти. Но Глафира Никитовна в ее неизменной синей вязаной кофте, с дешевенькими серьгами в ушах, Глафира Никитовна — она всегда поправляла тех, кто называл ее «Никитична», — постоянно куда-то спешащая по институтским коридорам или отправлявшаяся в поход по столице… Как же не был схож с нею этот современный курьер в трико цирковой гимнастки!
Приглушенно заверещал телефон.
— Филиал, — сказал директор, кинув взгляд на столик справа, где теснились разноцветные аппараты, и досадуя на то, что сигналил не тот, чьего звонка он дожидался.
— Минуту, — предупредил он в телефон и, не опуская трубки, снова обратился к уже поднявшейся из кресла Люде: — Я сейчас пойду в группу. Меня должны вызвать по вертушке. Пожалуйста, никуда не отлучайтесь. Как только спросят, звоните в лабораторию. Вы знаете, где меня найти?
— Знаю. Внутренний телефон сто девяносто семь.
Директор удовлетворенно кивнул. Ему не могло не понравиться, что эта девчонка, работающая в институте, что называется, без году неделю, знала, где и как его разыскать, если это внезапно потребуется. Он еще раз наклонил голову, давая понять, что она может идти.
Выслушивая по телефону доклад заместителя, директор посмотрел вслед девушке. Походка была легкой, во всей фигуре ощущалось изящество, как бы нарочно скрываемое мешковатостью свитера.
Двери за Людой закрылись. Затворила она их осторожно, без малейшего шума, и это внимание пришлось по душе директору. Не успел он положить трубку, как раздался звонок. На этот раз вызывали из города.
— А-а, больная, — мягко заговорил он, услышав голос секретарши. — Что же это вы? Вот уж, что называется, непорядок. Надеюсь, не всерьез? Вы же никогда…
— Да нет, бывало, Александр Павлович, — сказала Анечка несколько глуховатым по сравнению с обычным тоном. — Вчера вечером прихватило. Сестра вызвала неотложку. Ну да, кажется, ничего. Давление уже терпимо… День-два можно еще мне? Не погибнете?
— Погибнем. Обязательно погибнем… Что за вопрос, Анечка. — Директор было хотел сказать, что он готов ждать и больше, была бы она здорова, но секретарша перебила его:
— Александр Павлович, работу я вашу все-таки закончила. По-моему, все хорошо.
— Спасибо, — сказал он. Это «спасибо» скорее всего относилось вовсе не к тому, что Анечка закончила перепечатку статьи, а к брошенному ею: «по-моему хорошо». Разумеется, в научных вопросах секретарша разбиралась мало, но было у нее что-то такое… Если Анечка говорила «дело» о работе, которая ей попадалась в руки, почти не бывало случая, чтобы автора ждали огорчения. И он, директор, несмотря на достаточно прочное научное положение, всякий раз, закончив ту или иную статью или доклад и вручив их Анечке, с нетерпением ждал часа, когда секретарша произнесет свое успокаивающее словечко.
— У меня все готово. Люда может заехать, — между тем продолжала она. — Хотя… Хотя как же вас там оставить одного…
— Не тревожьтесь, Анечка, — сказал директор. — Мы что-нибудь придумаем. Будет время, пришлю Володю. Дайте-ка на всякий случай ваш адрес.
— У Люды есть, но пожалуйста, Александр Павлович…
Он переложил трубку в левую руку и, взяв фломастер — подарок чешских коллег, — стал записывать. Адрес был долгий. Анечка жила в новом, далеком районе. Пахнущая спиртом зеленая дорожка побежала по листу бумаги, почти целиком заполнив его.
— Как вам Люда? Она была у вас? — спросила секретарша, окончив диктовать. — Вы не беспокойтесь, Александр Павлович, способная, старательная девочка. Я нарочно посадила ее. Давайте попробуем… В случае чего позвонит мне. Телефон возле кушетки. Как она вам понравилась?
— Милая Анечка, — коротко рассмеялся директор, — и это спрашиваете вы, можно сказать, мой первый заместитель, что же я могу понять за пять минут в этом Коте в сапогах!
— Хорошая девочка. Вы убедитесь, — повторила секретарша. Говорила она все-таки нелегко, с паузами и придыханиями, которые особенно заметны при разговоре больного человека по телефону.
— Отдыхайте. Отдыхайте, пожалуйста, прошу вас. Мы уж как-нибудь с вашей выдвиженкой. До скорой встречи, Анечка!
Разговор был окончен. Упершись руками о стол, директор поднялся. Еще раз бросив взгляд на другой, обидно молчавший аппарат, он подошел к шкафу и, растворив его обе створки, снял с вешалки халат.
Натягивая его, он нарочно медлил, однако звонок так и не послышался. Директор покинул кабинет.
Лишь только успел раскрыть двери в приемную, Люда поднялась из-за бюро.
— Сиди, сиди, — протестующе замахал рукой он. — Я пойду. Значит, все ясно? По пустякам звонить не нужно.
Уже идя по коридору, он мысленно сделал себе замечание. С какой это стати взял и обратился к ней на «ты»? Какая дурная и как прочно въевшаяся привычка!
Был седьмой час, когда директорская «Волга» отделилась от строя машин, наискось свесивших свои зады возле внушительного, полного света здания.
День прошел в напряженном ожидании. «Наверху» директора приняли только к вечеру. Однако все получилось именно так, как он надеялся. Сообщение о проделанном эксперименте вызвало живой интерес. Директор возвращался домой в преотличном настроении.
На перекрестках подолгу стояли в ряду машин под светофорами. Он мучительно припоминал, что ему сегодня весь день не давало покоя, что еще не было сделано?
Анечка! Вспомнил внезапно, как только «Волга» в стаде себе подобных рванулась через улицу. Конечно же Анечка! Статья. Нужно сейчас же ее прочитать. Занятый сперва в лаборатории, а затем наконец вызванный «наверх», он так и не послал никого за перепечатанной рукописью. Директор расстегнул пальто и, сунув руку в боковой карман пиджака, нащупал там гладкий, вчетверо сложенный лист. Это был адрес Анечки. Удачно, что он захватил его с собой.
— А ну, Володя, — коснулся он локтя шофера, — встань где-нибудь на минуту.
Не сразу нашли место, где можно было остановиться. Ярко засветилась белая кнопка в потолке автомобиля. Вместе с водителем стали они разглядывать записанное с утра.
— Далеко? — спросил директор.
— На машине все недалеко, — уклончиво ответил Володя. — Возил я ее, знаю. Последняя станция метро. Оттуда рядом.
— Давай поехали! — Он любил принимать быстрые решения. — И вот что, заверни к какому-нибудь гастроному.
Но с магазинами не везло. Возле одних запрещалось стоять машинам, в других толкалось множество покупателей, а терять время на очереди директор не любил. И тут где-то по пути они увидели продавщицу цветов.
— Отлично! Стоп! Кажется, ландыши…
Подрулили к тротуару, и Володя побежал за цветами. Вернулся он запыхавшись, с тремя букетиками. Передавая ландыши, сказал:
— Кончаются. А тут как саранча налетели.