Мост, продленный по обоим его берегам метров на сто с лишним, построен без единой опоры. Впрочем, опора, конечно, есть. Ею служит гигантская арка в виде сужающейся кверху буквы «Л». Она упирается в землю у дальнего от меня правого края моста. Арка круто запрокинута назад и на протянутых с верхней ее части в сторону города стальных тросах держит весь гигантский пролет. Это железобетонное сооружение чем-то напоминает человека, сдерживающего могучими руками строптивых коней. Разумеется, сравнение требует некоторой фантазии. И все-таки оно напрашивается, хотя проектировщики о том вряд ли думали. Сверху, в суженной части, арка увенчана конусообразным стеклянным барабаном. Позже я поднимусь туда, чтобы посмотреть на Братиславу с высоты птичьего полета, чего мне не удавалось сделать прежде.
Отсюда хорошо видна и австрийская граница. Слева за рощей Петржалки и новым южным районом начинается Венгрия. Справа — зеленеющая даль австрийских полей. Как радует сегодня мирная картина! Границы нейтральной Австрии и социалистического государства мадьяров спокойно соседствуют в этом, столько раз вспыхивающем войнами, многострадальном крае.
По другую сторону реки — Братислава. Вблизи Дуная — череда черепичных крыш, башенных шпилей и старинных колоколен, меж которых, как претенденты на новые права, возвышаются сияющие стеклом и цветной облицовкой стройные брусья ультрасовременных зданий. И все же, несмотря на плотную застройку, Братислава — город зеленый. За ее окраинами, за господствующим холмом, увенчанным памятником советским воинам-освободителям, начинаются горы Словакии. Сперва тянутся четкой извилистой линией, потом причудливо голубеют вершинами двух видимых перевалов и, наконец, теряются в туманной дымке необозримых далей.
С городской стороны новый мост, прежде чем влить поток несущихся по нему машин в улицы Братиславы, повисает над ее прибрежными кварталами. Здесь пришлось снести немало ветхих построек, иные из которых веками теснились у подножия крепостного холма. Сноску зданий осуществляли с предельной осторожностью, сохраняй все ценное, что было возможно сохранить.
Чтобы, минуя остающиеся справа за съездом с моста старые кварталы, спуститься на машине к набережной, нужно попетлять по асфальту, как по горной дороге. Путь в город с моста и подъем на него построен по принятой ныне системе развязок на автомагистралях, так, чтобы поток транспорта нигде не скрещивался. Далекое прошлое и недавно еще казавшаяся фантастической современность здесь уживаются рядом.
Но все это я увижу позже, когда изрядно поброжу по путаным улочкам старого города, по памятным местам и погляжу на то новое, что веками не снилось старушке Братиславе, той, какой я ее давно узнал. А пока из окна гостиницы я гляжу на легкий росчерк моста, повисшего над дунайскими водами. В обе стороны его на большой скорости летят машины, кажущиеся стремительно пробегающими веселыми цветными жучками.
Наверное, не прошло и часа, как мы вступили на землю словацкой столицы, а уже гуляем по городу.
На площадях, в скверах, на бульварах и набережной, прямо на улицах гремят оркестры. Самые разные. То это хорошо сыгравшиеся профессиональные оркестры пожарных и еще каких-то мужчин в мундирах и шапках-кастрюльках, вероятно полицейских. То усиленно дуют в трубы совсем молодые парни в форме, похожей на гимназическую. Пожалуй, ребята — музыканты из ремесленного училища. А то так просто чистейшая и не особенно-то организованная самодеятельность с самым невероятным набором инструментов. В таких небольших оркестриках, состоящих в основном из мужчин пожилых, скорее всего пенсионеров, аккордеон отлично сочетается со скрипкой, а то и с гитарой. Повсюду зазывно поют флейты, ухают барабаны и звенят металлические тарелки.
Все эти совершенно разные оркестры, от великолепного военного до очень скромного домашнего, объединяет одна, сразу бросившаяся в глаза черта — желание их участников играть. Играть весело и празднично, радуясь чудесному майскому дню и солнцу, которое, ослепляя прохожих, отражается в раструбах старательно начищенной меди и серебра: басов, валторн, труб. Преотличное счастливое настроение играющих передается каждому, кто идет мимо или стоит, слушая их. И хочется улыбаться встречным и радоваться тому, что здесь так охотно и по-своему отмечается этот великий праздник свободных народов.
Сопровождаемые доктором Жабкаем и Михаилом Худой, идем вдоль каменного парапета набережной. Я вглядываюсь в очертания противоположного берега. Без чьей-либо помощи хочу определить место, откуда тянулся тот памятный мне понтонный мост. Но вот кончается гранит набережной. Дальше — чугунная решетка. Ба, она все та же, пережившая десятилетия! Я узнаю своеобразный рисунок ее литья. Вот здесь или, возможно, несколько подальше в мае 1945 года мы снялись на фоне Дуная. Фотография сохранилась. Мы стоим спиной к реке, опершись локтями на верхнюю перекладину решетки. Как всегда очень серьезный шофер Ваня Амзараков, санинструктор Валя Калюжная. Она в платье, хотя в военных сапогах. Как она ждала дня, когда можно будет надеть гражданское платье! (Трудно ли понять?) Ведь ей было всего девятнадцать лет. И вот час пришел. В мае мы разрешили своим девушкам вне службы ходить в штатском. Бог знает когда они успели понашить платьев! И хотя военная форма в те дни давала немало преимуществ, в штатское девушки одевались с превеликим удовольствием и почему-то очень радовались, когда к ним, приняв за своих, обращались по-словацки.
На старом фото — мы все трое с букетиками ландышей в руках. Мы с Амзараковым держим их не очень-то ловко. Уж не помню, откуда взялись цветы. Скорее всего, нам их тут же преподнесли жители Братиславы, которые в те дни дарили цветы советским воинам. Третьим с края на фотографии стою я, еще худощавый и совсем молодой. И еще одно фото, снятое тут же. Наша тройка и два солдата Чехословацкого корпуса. Молодые ребята, в пилотках и форменных мундирах, очень серьезно смотрят в аппарат. Поразительная вещь — и это все помню, как будто было совсем недавно!
Да, мост был здесь, рядом, хотя и не попал на снимок.
И все же я определил место его нахождения. Доктор Жабкай показывает мне на противоположный берег. Там, в память о первом мосте, соединившем отторгнутую землю Чехословакии с Братиславой, установлен камень. Его видно и отсюда, с набережной. Я не ошибся. Мост был наведен здесь.
Никогда я прежде не думал, что этот мост так запомнится старожилам. На меня, труд которого в постройке переправы был лишь частицей общего дела — ведь мы только помогали понтонерам, — теперь смотрели как на избавителя от всех бед в лихую годину. Стоило только моим товарищам заикнуться о том, что я входил в Братиславу с передовыми войсками и в составе своей части осуществлял тут саперные работы по постройке моста, как атмосфера вокруг начинала напоминать далекие победные дни. Наши нынешние друзья — словаки, кажется всех возрастов, — необыкновенно оживлялись. Начинались дружеские возгласы. Откуда-то появлялось чудесное словацкое вино. Поднимались наполненные стаканы.
Во многом тому способствовали мои спутники. Лишь только мы оказывались то ли на официальной встрече, то ли в товарищеской компании, один из них непременно брал слово и рассказывал присутствующим, что я участвовал в освобождении Братиславы и строил здесь первый мост.
— Мост?!
— Тот мост?!
Сразу же раздавались удивленные и восхищенные возгласы и начиналось…
Испытывая от всего этого немалое неудобство, я в конце концов взмолился:
— Прошу вас, прекратите! Я не освободитель Братиславы. Я был офицером, каких сюда в апреле вошло немало. Честное слово, товарищи, мне совестно все это слышать… Ведь этак, чего доброго, я могу вообразить себя Суворовым или Малиновским. Смеетесь вы, что ли?..
Пыл моих коллег несколько поутих, но в нашей группе за мной прочно установилось шутливое «Освободитель Братиславы».
Мы покидаем набережную и расстаемся с доктором Жабкаем, поручающим нас на время симпатичному Мишко. С ним мы еще долго гуляем по праздничным улицам Братиславы, заглядываем в узкие, как коридор, и кривые, как речки, переулки старого города. Все здесь любовно сохраняется и ошеломляет цифрами долголетия построек. Века и века… Все бережно хранится. И вывески магазинов, и сами магазины и магазинчики соответствуют общей картине незапамятной старины. Ничего чужеродного, режущего глаз. Тут не ездят на автомобилях или мотоциклах — только пешком. И начинает казаться, что и люди в старых переулках ходят не так, как ходят по главным широким улицам города, а как-то осторожно, неторопливо, с уважением к старине, которая хранит бездну великих и малых тайн прошлого.
Старая Братислава трогательно охраняется ее нынешними хозяевами. Глядя на ажур высеченных из камня порталов, на окошечки в выемах, будто амбразурах средневековых стен, на затейливые чугунные фонари, невольно думаю о том, что древнему городу повезло уцелеть в жестокой и разрушительной бойне, развязанной фашизмом. Стены вековых построек не рушились от взрывавшихся авиабомб, не пробивались артиллерийскими снарядами. Задачей освобожденной страны было старательно хранить реликвии исторического прошлого. К чести братиславцев, они в том немало преуспели.
Нынче поражает крепость, памятная мне обгорелыми руинами. Грандиозный замок отстроен заново. В стенах его музей и республиканские учреждения. Чехословакия — федерация двух равных республик. Декларация о единстве и равноправии выбита на камне, установленном у крепостных стен. Замок за свою долгую историю не однажды перестраивался. Сейчас воссоздали его в стиле раннего барокко, каким он был до уничтожительного пожара. Но реставраторы не пренебрегли и более ранним обликом крепости. Где только была возможность, они «открыли» детали и готического периода постройки.
От крепости вниз к городу и новому мосту серпантином вьется дорога, существовавшая еще в средние века. Она проходит мимо удивительного, словно сошедшего со страниц андерсеновских сказок, домика, носящего название «Дом доброго пастора». Выстро