Как-то вызвала меня к себе Бершанская. Нужно было срочно отвезти офицера связи в расположение наземных войск вблизи линии фронта. Я увидела перед собой запыленного, усталого человека. Оказалось, что самолет, на котором он летел, был атакован фашистским истребителем, летчик смертельно ранен, но успел посадить машину. Офицер чудом спасся.
Незадолго до наступления темноты мы вылетели и на бреющем направились к линии фронта. Офицер сидел на месте штурмана. Не успели мы отлететь и несколько километров, как на нас набросился истребитель. К счастью, он промахнулся на первом заходе. Не раздумывая, я сажусь прямо на проселочную дорогу. Не выключая мотора, я крикнула моему пассажиру, чтобы он отбежал подальше от самолета, а сама залегла с другой стороны. Фашист делает атаку за атакой, стараясь уничтожить наш самолет.
Неожиданная радость - появились наши истребители, возвращавшиеся с задания, и навязали фашисту воздушный бой. Но "храбрый" гитлеровец избегает боя и пытается уйти. Это ведь не то, что атаковать беззащитный "По-2". Но вряд ли ему удастся уйти. У нас нет времени следить за исходом боя. Мы взлетаем и скоро добираемся до назначенного пункта. Задание выполнено.
Гитлеровцы продолжали наступление. Позади дымились поля Ставрополья. Полку предстояло перебазироваться под Грозный, в станицу Ассиновскую. Впереди стеной вставал Кавказский хребет. Суровый и неприступный, он представлялся нам той самой линией, где будет остановлен и разбит враг. А пока немцы бомбили близлежащие Пятигорск, Минеральные Воды, лечебницы, санатории.
После ставропольских степей нас, признаться, пугали высокие горы. Все здесь казалось необычным. Мы не представляли, как будем летать в горах, где нет привычных ориентиров, где и площадки-то под аэродром были похожи на "пятачки", окруженные высоким барьером.
С большим упорством занимались девушки, готовясь к боям в новых условиях. Ночи на Кавказе стояли темные - с трудом можно было увидеть землю и различать ориентиры. Иной раз возвращение на аэродром было тяжелее и сложнее, чем выполнение самого задания. Ведь вылетаешь при ясной погоде, а возвращаешься - аэродром закрыт туманом, и только ракеты указывают направление посадки. Кроме того, фашисты стянули сюда столько зенитной артиллерии, что каждый экипаж неминуемо попадал под обстрел. Поэтому командир полка Бершанская предложила новый метод бомбежки. "Немцы, говорила она, - приспособились к нашим самолетам и научились ловить их в прожекторы. Нам необходимо изменить тактику. На укрепленные пункты уже опасно нападать поодиночке. Значит, надо летать парами. Один экипаж будет бить по цели, а другой - по огневым средствам. Только так мы сможем перехитрить врага".
Как раз в это время перед полком была поставлена задача вывести из строя переправу врага через Терек возле Моздока. Выполнить ее предстояло экипажу Нади Поповой со штурманом Катей Рябовой и мне с Ольгой Клюевой. Надя Попова должна была бомбить переправу, а мой экипаж - вызвать на себя заградительный огонь и прожекторы. Перед вылетом мы тщательно разработали все методы подхода и действия обоих экипажей. Мой самолет должен вылететь первым, а следом, через две минуты, - и Надин.
Подлетая к цели, мы попали в настоящий зенитный ливень. Отвлекая огонь на себя я змейкой начала уходить. В это время Надя Попова и Катя Рябова с планирования сбросили бомбы на переправу.
И так почти каждую ночь. Многие из нас стали уже закаленными в боях воинами. В длинные ноябрьские и декабрьские ночи иногда приходилось делать по восемь-десять боевых вылетов. Летчики не вылезали из кабин, особенно когда нам давали "ночи максимум" - с максимальным количеством боевых вылетов на каждый экипаж. Штурманы докладывали о выполнении задания здесь же, у самолетов. Техники и вооруженцы молниеносно заправляли машины и подвешивали бомбы.
В одну из таких ночей нам предстояло бомбить Моздок. Почти у цели самолет заместителя командира эскадрильи Ольги Санфировой со штурманом Руфой Гашевой, схваченный лучами прожекторов, попал под обстрел зениток. Санфирова сделала все возможное, чтобы вырваться из ловушки, но безуспешно. Тогда она пошла на резкое снижение. Однако прожекторы упорно держали самолет в своих цепких лапах. В это время Нина Распопова со штурманом Ларисой Радчиковой были на подходе к той же цели и, увидев в перекрестке лучей самолет Санфировой, бросились на помощь. Распопова пошла в "атаку" на прожекторы и швырнула вниз бомбы. По-видимому, они попали в склад вооружения - на земле произошел сильный взрыв. Прожектористы переключились на самолет Распоповой. Начался ураганный обстрел. Санфирова и Гашева, уходя из-под обстрела, с высоты в 700 метров принялись бомбить зенитные батареи. Одна из батарей замолчала...
Пока шел этот неравный бой двух почти безоружных самолетов с зенитчиками, появились и другие наши экипажи. Все поспешили на помощь товарищам. Таня Макарова со штурманом Верой Белик, видя, что самолет Распоповой находится под сильным обстрелом, намертво схваченный лучами прожекторов, попытались бомбами подавить огонь зенитных батарей. Но вдруг самолет резко начал снижаться и планировать в сторону своей территории. Понять, что произошло с машиной, было невозможно: то ли она подбита, то ли летчица ранена. Вновь подходившие экипажи один за другим продолжали бить по зенитным точкам, по прожекторам, по скоплению живой силы и техники противника. Отбомбившись, экипажи вернулись на аэродром. Первый вопрос: что случилось с Распоповой, вернулся ли самолет?
Самолета не было...
О том, что случилось с Ниной Распоповой и Ларисой Радчиковой, мы узнали уже значительно позже.
При обстреле был пробит бензобак, мотор заглох. Обеих ранило осколками снарядов. Тяжело раненная, Нина приказала штурману приготовить оружие и направила самолет прямо в Терек. Девушки знали, что им лучше утонуть, чем попасть живыми к фашистам. Истекая кровью, Нина собрала последние силы и резко развернула уже падающий самолет: кроме повреждения мотора, были разбиты и рули управления. Ей помог случайный восходящий воздушный поток, подхвативший машину. Неожиданно с перебоями заработал мотор, через две минуты он окончательно умолк. Но и это дало возможность самолету протянуть еще несколько километров вперед.
Нина чутьем определяет высоту и планирует все ниже и ниже. Вот машина, коснувшись земли, застывает на месте. Кругом тихо. Но вдруг на мгновение вспыхивает луч прожектора, открывается стрельба с двух сторон - экипаж приземлился на нейтральной полосе. Наши бойцы видели, как немцы обстреливали самолет, его резкое снижение, и делают все, чтобы спасти летчиков.
Девушки выбрались из самолета, забрали планшеты и поползли к своим окопам. Жаль было только оставлять машину, на которой они совершили уже около ста боевых вылетов. Но даже поджечь ее они не смогли - вытек весь бензин. С перебитыми ногами с трудом добралась, наконец, они до своих окопов. Первая их просьба - спасти самолет или, если это невозможно, уничтожить.
В медсанбате девушек оперировали и хотели отправить в тыловой госпиталь, но обе наотрез отказались и попросили доставить их в свой полк. Помню, как обрадовались мы их появлению. Нину и Ларису подняли из санитарной машины на руки и бережно пронесли в общежитие. Здесь они и рассказали нам о всех своих приключениях...
Скоро они подлечились и снова вернулись в строй.
Галина Беспалова, штурман звена.
Наперекор стихиям
Лето 1943 года. Шли бои на "Голубой линии". До сих пор сжимается сердце, когда вспоминаешь о погибших там Ире Кашириной, Лене Селиковой, Ане Высоцкой и других боевых подругах.
Летала я тогда с Лелей Санфировой. В одну из ночей, пройдя линию фронта, мы уже подходили к своей цели, как вдруг по небу лихорадочно забегали лучи прожектора.
- Ударим? - крикнула я Леле.
- Давай! - согласилась она.
Хорошо прицелившись, сбрасываю бомбы. Один прожектор гаснет.
- Есть! Ура!..
Леля сбавила обороты мотора, чтобы нас не было слышно. Но щупальцы прожекторов жадно потянулись к нам, и мы оказались в большом слепящем пучке света. Наступила напряженная, неприятная тишина. Столько света - и ни одного выстрела. В чем дело? Мы метались во все стороны, но выйти из цепких лап прожекторов было невозможно. И вдруг оглушительный удар, самолет вздрогнул; целая трасса снарядов прошила правую плоскость. Выше нас промелькнул истребитель с черной свастикой на хвосте.
Так вот в чем дело! Вот почему была такая зловещая тишина.
Леля крикнула:
- Смотри, Галя, сейчас будет делать следующий заход: он же видит, что не сбил! Попробуем выскочить из прожекторов.
Но истребитель, видимо, попал в свои же лучи, его ослепило, и удар получился не точный, несмотря на то, что дистанция была минимальной.
Воспользовавшись этим, мы вошли в пикирование и, набирая скорость, стали уходить. Противник, очевидно, решил, что самолет подбит. Прожекторы долго провожали нас в затяжном; пике, а когда высота стала небольшой, начали гаснуть один за другим. Вышли из пикирования мы на высоте 200 метров и пройдя линию фронта, пошли на свой аэродром, в Ивановскую.
Еще во время обстрела в моторе начались выхлопы и какой-то странный стук. Мы очень испугались, но потом выяснили, что это открылась левая "щечка" капота и все время угрожающе хлопала. Мотор же работал безотказно.
Атака не повторилась, но нам все время казалось, что истребитель где-то тут, рядом, и мы очень боялись привести его на свой аэродром. Когда приземлились, то увидели в самолете много пробоин, особенно была повреждена правая плоскость, перебит лонжерон. Не успели мы сесть, к нам уже бежали девушки. Первой подбежала Гашева.
- Живы? - был первый ее вопрос. - А мы-то переживали! "Неужели, думаем, - вам не удастся выпутаться и уйти от проклятого фашиста!"
Но все обошлось благополучно, если не считать повреждений в самолете, чем особенно была огорчена техник Тоня Вахромеева.
* * *
...Шли бои под Новороссийском. Как всегда, работали с большим напряжением. Как нигде, здесь было особенно опасно и трудно летать - кругом горы и море. Мощные потоки воздуха, вырываясь из ущелий, с огромной силой бросают наш легкий "По-2" на сотни метров вверх и вниз, беспощадно треплют его. Огромных усилий стоило удержать ручку управления.