- А мы и есть бойцы! - смело наседала Аня Шахова, широколицая, с каштановыми вьющимися волосами девушка. - Мы ведь альпинисты, трудностей не боимся. Мы все умеем: ходить по пятьдесят километров в день, стрелять из винтовки, водить мотоциклы, спать в снегу.
- Нет, не могу! Когда нужно будет, вызовем вас, - отрезал военком и взялся за бумаги, дав понять девушкам, что разговор окончен.
В суровые, полные тревог дни октября сорок первого года, когда над Москвой нависла серьезная опасность, девушек, наконец, вызвали в комитет комсомола института.
- Не раздумали идти на фронт? - обратился к ним секретарь. - Тогда поезжайте сейчас же в ЦК комсомола, получите назначение.
Так девушки, студентки авиационного института, оказались в части, формируемой Мариной Расковой, и составили группу ответственного звена в авиации, имя которому - механики самолета. Работа механика кажется на первый взгляд будничной, не героичной, но это не совсем так. Успех боя зависит не только от мужества и мастерства летчика, но в значительной степени от знаний механика, его умения и сноровки.
...Раннее утро. Темно. Сильный ветер сбивает с ног. Сухие снежинки, как иглы, впиваются в лицо. Около самолета, в ватных брюках и куртках, хлопочут девушки. Меховые шапки надвинуты на самый лоб. Трудно узнать в этой одежде изящную Шуру Эскину или модницу Валю Скачкову. Скоро начнутся полеты, а самолет неисправен. Неладно с масляной системой. Конечно, можно бы и не торопиться, ведь полеты-то учебные.
- Ну, а если бы это случилось на фронте? - сердится Нина Шебалина. - Мы возимся, а фашисты нас ждут? Так, да?..
И опять (в который раз!) снимается помпа, проверяются трубы, затяжные гайки. Мороз. Ветер пронизывает до костей, руки примерзают к металлу.
- Не могу больше! - шепчет Галя Буйволова, пряча в карманы вспухшие руки с кровавыми ссадинами. Крупные слезы катятся по щекам.
Невольно вспоминаются обидные иронические реплики летчиков; "Женщина-механик на истребителе? Глупости! Это невозможно!"
От Батуми до Сухуми, ай-яй-яй!
От Сухуми до Батуми, ай-яй-яй!
- раздается задорный голос Вали Кислицы. Песню подхватывают остальные девушки. И вот уже нет усталости. Глядя на улыбающиеся лица подруг, сразу забываешь распухшие руки и мороз, откуда-то снова берутся силы.
"Тяжело в ученье, легко в бою", - эти слова Суворова мы вспоминали не раз.
Много лет прошло с окончания войны. Уже забываются некоторые события, стираются отдельные подробности. И единственное, что осталось в памяти свежим, - это Сталинград. Стоит закрыть глаза - и встает тяжелое дымное облако, которое постоянно висело над городом, блеклое солнце, выжженная степь.
В памяти остался даже тот специфический запах - смесь дыма, сожженной травы и пороха.
Работать нашей эскадрилье пришлось в составе мужского полка. И опять вначале косые взгляды, иронические улыбки, насмешки.
- Не требуется ли помощь, мадемуазель? - насмешливо-галантно склоняется какой-то механик перед Валей Скачковой, которая безуспешно пытается подвинтить "неуловимую" гайку.
- Нет, пока не требуется! - холодно отвечает Валя, и от ее злости гайка сразу же становится послушной.
Лед недоверия был сломан очень скоро и просто. Над полем взвилась ракета. Тревога! Заработали моторы. Сейчас взлет! Но одна машина неподвижна. Насмешник механик, сидя наверху, лихорадочно закручивает пробку бензобака. Нервничая, он никак не попадет в нарезку, а летчик что-то гневно кричит из кабины. Секунда опоздания - и тысячи бомб упадут на город, беззащитными перед лавиной вражеских самолетов останутся наши солдаты в окопах. Секунды решают успех операции.
Мгновение - и Шура Эскина на верху самолета, плечом отодвигает механика и быстро завинчивает пробку. Проводив машины, механики окружают неудачника и Шуру, весело смеются, шутят и как-то негласно принимают в свой состав механиков-девушек.
На Сталинград фашистское командование бросило крупные силы авиации. Часами не прекращались над городом воздушные бои. Вылет следовал за вылетом лишь с небольшим интервалом для заправки самолетов. Здесь от механиков требовалась исключительная четкость. В считанные минуты надо осмотреть и заправить самолет, подготовить к вылету. Девушки работали слаженно, помогая друг другу. Не прекращали работу даже тогда, когда аэродром подвергался бомбежке. Помню, после одной бомбежки нас строго отчитал комиссар полка:
- Вы почему не уходите в убежище? Это что за геройство?
- Да очень далеко от нас бомбоубежище, товарищ комиссар, - отвечали мы смущенно. - Да и бомбы-то мелкие.
Даже ночью, когда полевой аэродром затихал на несколько часов, механики продолжали свою работу. Спали по два-три часа в сутки, не раздеваясь. Трудная фронтовая обстановка закалила нас. Все стали опытными механиками. В наши самолеты уже безбоязненно садились самые недоверчивые из летчиков.
И все-таки суровые механики, с обветренными лицами, загрубевшими руками, в брюках оставались девушками. В редкие часы отдыха мы забирались под стог сена, и начинались задушевные девичьи разговоры. Мы знали друг о друге все. Мы жили одними чувствами, одними мыслями, одними желаниями.
Закончилась война. Многие из нас вновь вернулись в институт, успешно закончили его и ныне плодотворно трудятся на заводах, в конструкторских бюро, научно-исследовательских институтах.
Прошло много лет. Прибавилось на лице морщинок, у некоторых появилась первая седина. Но, как и прежде, молоды и порывисты души "механиков". И нет ничего крепче и неизменнее, чем дружба, сплотившая их более двадцати лет назад.
Ю. Штейн.
Белая лилия (Очерк)
- Так, значит, он отказывается отвечать? - еще раз переспросил переводчика майор и задумчиво посмотрел на пленного. - Ну что ж, доставим ему такое удовольствие - пригласим сюда его последнего воздушного соперника...
Усталое лицо майора осветилось на миг озорной улыбкой. Его юный ординарец быстро оценил обстановку и, понимающе кивнув офицерам, выбежал из землянки.
В помещении воцарилась непривычная тишина, прерываемая лишь монотонным сопением пленного немецкого летчика. Этот прославленный воздушный ас, только что совершивший парашютный прыжок с ввинтившегося в штопор горящего самолета, никак не мог освоиться с мыслью, что все уже кончено. Произошло это так неожиданно, сбит он был так дерзко и смело, что действительно трудно было опомниться. Но, надо отдать справедливость, внешне он ничем не выдавал своего душевного смятения и сохранял позу полнейшего безразличия. Выдавали его лишь беспокойно бегающие глаза - в них он не смог упрятать внезапно подкравшегося и незнакомого прежде чувства обреченности, страха... Но кто же он, этот чертовски отважный русский летчик, так ловко сразивший его неуловимый "мессер" и в одно мгновение перечеркнувший всю его многообещающую карьеру?..
Легкий хрустящий топот приближающихся шагов прервал эту становившуюся уже тягостной тишину. Вот каблуки простучали по ступенькам, и в дверь землянки вместе с отрезвляющей струей холодного воздуха вбежала невысокая белокурая девушка в летном комбинезоне. С трудом переводя дыхание, она смущенно поправила выбивающуюся из-под белого лайкового шлема золотистую прядку волос и приготовилась к докладу.
- Гвардии младший лейтенант Литвяк по вашему приказанию...
Сидевшие рядом офицеры штаба помешали закончить эту привычную уставную фразу. Каждому хотелось сказать ей сейчас что-то доброе, ласковое, по-солдатски тепло поздравить ее с успехом.
Майор добродушно указал на табуретку. И тут только она смогла как следует разглядеть свою сегодняшнюю "жертву". "Вот он какой!" Надменно-самоуверенный, статный, с седеющей густой шевелюрой и подчеркнуто небрежной осанкой. Явно стараясь не терять самообладания, пытливо разглядывал окружающих. А она впервые так близко, в спокойной "земной" обстановке смотрела в лицо своему противнику. Признаться, ей давно хотелось вот так, как сегодня, взглянуть в глаза хоть одному из тех молодчиков, с кем сводит ее в небесных схватках фронтовая судьба. И вот он здесь, в двух шагах.
Сразу поразили солидность и "спокойствие" пленного. А несколько крестов и медалей, видимо, свидетельствовали о его боевых заслугах.
Пытаясь разобраться в происходящем, немец остановил взгляд на молоденькой летчице, только что вошедшей в землянку и сразу ставшей центром внимания. Сознание пронзила тревожная догадка: "Эта девчонка? Не может быть!.."
- Да, да! Это ваш недавний соперник, - спокойно подтвердил переводчик.
- Большего унижения не могли придумать! - вскипел оскорбленный летчик. - Это нелепость, и я требую доказательств!
Тогда по просьбе майора девушка напомнила немцу только им двоим известные подробности воздушного поединка. Сомнений не оставалось. Все ясно. С гордого лица многоопытного, избалованного победами фашистского аса сползла маска деланного хладнокровия. Он с уважением посмотрел на юную русскую летчицу и молча опустил голову.
Ее звали Лиля. Само имя, простое и в то же время исполненное легкости и изящества, как-то совпадало с ее внешностью. Юное, чуть загорелое лицо светилось добротой и душевной отзывчивостью. Широко открытые серые глаза, с девичьей чистотой глядящие на мир, часто загорались озорной смешинкой. "Наша Лиля", - ласково называли ее однополчане.
В редкие моменты затишья, по вечерам, когда в столовой раздвигали столы и штабной писарь Витя Мельников растягивал мехи баяна, около Лили собирались ее боевые друзья, истосковавшиеся по дому пилоты истребительного полка. Нежная и застенчивая, она напоминала далекую и милую сердцу сестренку. И когда летчики получали письма от своих семей, то спешили прочесть их Лиле, показывали фотографии жен и ребятишек, украдкой, как это делают мужественные и сильные люди, немного смущающиеся проявления своих чувств.
Но они знали и другую Лилю - волевую, решительную и бесстрашную. Прославленные герои, ценящие людей прежде всего по их боевым делам, не колеблясь, приняли ее как равную в свою семью. А те, кому довелось видеть Лилю "в работе", восхищались ее поистине виртуозной техникой пилотирования, мастерским ведением воздушного боя - и это вызывало у них чувство особого, профессионального расположения к ней.