– Так ты зрячий? А как же тебя по состоянию здоровья…
– Значит, и тебя развел, – усмехнулся Стоматолог. – Чалился я с одним лепилой – профессор-окулист, за взятки загремел. Он такие чудеса творил… У меня выбора не оставалось: или за решеткой дни кончать, или рискнуть. Ложкой мне под веко залез и глазной нерв передавил. Обещал, что зрение восстановится. Вот меня на УДО и выпустили, как безнадежно слепого. Через полгода на один глаз оклемался. Только лепила, я и ты теперь об этом знаем. А говорю я тебе это потому, что не совсем узнал Сивого.
– Это как не совсем? – не понял Жадоба.
– Глазом смотрю, рукой лицо щупаю – вроде он. А душой, сердцем, – законный приложил тонкие пальцы «щипача» к груди, – вроде и другой человек.
– Так что ж ты мне сразу не сказал?
– А ты и не спрашивал… – Законный допил виски, отставил стакан, промокнул губы шелковым платком. – Пойду я, Жадоба.
– Куда ты? Ночь на дворе. Я тебе водилу дам, куда хочешь завезет. Хоть неделю с ним езди.
Законный вновь надел солнцезащитные очки.
– Я б еще вечером уехал, да тебя ждал. Предупредить хотел, что скоро стремно в ваших краях будет. А за меня не беспокойся. Пацаны надежные с тачкой на шоссе ждут. Они и подхватят. Заждались уже.
И, постукивая перед собой стеком, Паша-Стоматолог вышел из дому.
Жадоба сидел, подперев голову руками, и пьяно бормотал:
– Значит, Сивый?..
Главарь банды качнулся, а потом что было силы врезал кулаком по столешнице – так, что даже пустые стаканы подпрыгнули.
Мулатка лежала, смотрела на потолок и никак не могла заснуть. Она не понимала, почему новый хозяин не обращает на нее внимания, хотя поначалу был так добр к ней. Что она, хуже других? Она же готова любить его, ласкать и ничего не требовать взамен. А он избегает ее, даже когда она сама готова нырнуть к нему в постель. И вновь его не было дома больше суток – не сказал, куда уезжает, когда вернется. А ведь она уже второй раз ужин готовит. Нельзя же подать разогретое, нужно только свежее. На кухне и кастрюля стояла с рыбой по-гречески, закутанная в полотенце, чтобы сохранить тепло.
Лунный свет пробивался сквозь неплотно сдвинутые занавески. Девушка лежала, отбросив одеяло, подставив призрачно-мертвенному свету свое обнаженное тело. Уже в который раз в мыслях она представляла, как вернется ее покровитель, как она обнимет его, повиснет на шее и уже не даст себя оттолкнуть. Вера и слова подобрала, которые скажет ему: самые нежные, самые ласковые – каких еще никому не говорила в жизни. А вот сегодня произнесет.
Вдалеке послышался еле различимый звук автомобильного двигателя. За эту ночь с десяток машин проезжали – и все мимо. Звук приближался, нарастал, а затем по потолку комнаты скользнул свет фар. Замолк двигатель.
– Приехал, – прошептала мулатка и испугалась, что забудет ласковые слова, скажет что-то не то.
Путаясь в рукавах махрового халата, она на цыпочках подбежала к входной двери, замерла.
«Он не хочет меня будить, потому и ступает так тихо. Достанет ключ, а дверь уже отперта. Боже, ну, почему я так волнуюсь? Ведь это так просто – обнять и сказать…»
Ручка медленно опустилась, скрипнула дверь. Мулатка вскрикнула и метнулась вглубь коридора. Она увидела стоящего на пороге Коляна – того самого ублюдка, который измывался над ней в подпольном публичном доме. За его спиной маячили жадобинские братки.
Закрыть за собой дверь, ведущую на кухню, Вера не успела. Колян догнал ее, схватил за волосы и бросил на пол. Полы махрового халата разлетелись, как крылья подраненной птицы.
– Куда, сучка? – прошипел Колян, оскалив прокуренные зубы.
Вера завизжала. И бандюган, не раздумывая, ударил ее в лицо.
– Пасть заткни, мочалка!
Мужичок в кепке и с «ТТ» в руке уже обшнырял комнаты.
– Пусто, Колян, – сообщил он.
Еще один незваный гость включил лампочку над плитой и принялся разматывать полотенце с кастрюли. Поднял крышку, втянул ноздрями запах.
– Рыбка, значит, – и ловко орудуя четырьмя пальцами (вместо большого торчала короткая культя), вытащил кусок рыбы, отправил его в рот. – Хорошо пропарилась. Косточки жевать можно. – Четырехпалый вытер лоснящийся рот тыльной стороной ладони. – Своему готовила? Значит, скоро приедет. Вот мы его и подождем.
– Только «бацилла» эта ему не понадобится. К чему добру пропадать? Сами и оприходуем, – оскалился мужичок в кепке.
– Конечно, вернется. Тут не только на плите тепленькое, а и «грелка мохнатая», – плотоядно ухмыльнулся Колян. – Давай, Верка, по старой памяти… – И он потянулся к остроконечной груди мулатки.
Девушка впилась ему ногтями в лицо – так, что даже кровь брызнула. Ударила коленом в пах. Она бы Коляну и глаза выцарапала, но четырехпалый ударил ее ногой, отбросив к кухонному столу.
– Ты на кого, прошмандовка, руку поднимаешь?!
Колян тоже недолго разглядывал кровь на своих ладонях. Веру били несколько минут, таскали за волосы по полу. Наконец, мужичонка в кепке гаркнул:
– Пацаны, хватит, а то вконец затопчете.
– Жива еще подстилка… – Четырехпалый подхватил Веру под руки, сунул мулатку головой в мойку и открутил кран.
Вода, смешанная с кровью, исчезала в сливном отверстии. Мулатка стонала, кашляла, не могла дышать – вода заливала ей нос. Если бы Веру не держали, упала бы.
– Так, – Колян отдышался. – Чтобы теперь тихо было. Пацаны, кто первый с ней пойдет?
Четырехпалый схватил с кухонного шкафчика спички, потряс коробок.
– Кто короткую вытащит, тот первым и трахает.
Жребий тянули молча. Короткая спичка так и осталась у четырехпалого. Он ухмыльнулся.
– «Бациллу» мне оставьте. Жрать охота.
– Это уж как получится.
Колян стал накладывать себе рыбу по-гречески, мужичонка, так и не снявший кепку, нарезал хлеб своим ножом. «ТТ» положил на стол, чтобы был постоянно под рукой.
У мулатки уже не осталось сил сопротивляться, она только стонала, когда четырехпалый бросил ее на продавленный диван в комнате Ларина. Заскрипели пружины.
– Не лежи, как бревно! – гаркнул четырехпалый, ударил Веру ладонью по разбитым губам.
Колян с мужичонкой наворачивали чужой ужин, ухмылялись, свет не зажигали, поглядывали в окно. Боялись пропустить момент, когда приедет Сивый. Жадоба приказал его связать и привезти к нему в станицу.
Вскоре появился четырехпалый, на ходу подтянул штаны, сел за стол и потянулся к кастрюле с рыбой.
– Ты б руки помыл. – Колян вытер тарелку коркой хлеба, дожевал и вышел за дверь.
Вскоре послышалось его пыхтение. Мулатка что-то выкрикнула, послышался удар. Девушка даже не стонала, только Колян недовольно пыхтел.
– А рыбка ничего, – продолжал жевать четырехпалый.
Мужичонка в кепке сидел, мял хлебный мякиш, макал его в солонку и вновь мял.
– Чего вылепить решил? – поинтересовался четырехпалый.
– Думаю еще. – Мужичонка катал хлебный шарик между ладонями.
Скрипнула дверь комнаты. Колян, появившись на кухне, первым делом нагнулся к крану, глотнул воды.
– Ну, как? – мужичонка припечатал хлебный шарик к столешнице, поправил кепку, готовясь на выход.
– Как рыба дохлая лежит. Никакого удовольствия. – Колян прополоскал рот, сплюнул в раковину.
– И тут облом, – вздохнул любитель «ТТ». – Мне подзаводка нужна.
– Способ есть, – ухмыльнулся четырехпалый. – Дедовский рецепт имеется – фронтовой. Дедуля мой рассказывал, как они немку под Кенигсбергом в сорок четвертом поймали и всем взводом трахали. Так она уже после десятого еле дышала, мертвым бревном лежала. У них комвзвода бывалый, партизанил раньше. Он и научил. Патрон положили, а на него лопатку саперную. Под задницу той немке полудохлой и засунули. Один немке вставляет, второй рядом стоит и ногой ручку лопатки колышет, вроде она как подмахивает.
– Да, солдатская смекалка в чем хочешь поможет, – приободрился мужичонка в кепке и, выщелкнув из обоймы патрон, покатал его в ладони. – Лопата в сарае найдется. Посмотрите, пацаны. Все равно уже «бацилла» кончилась.
Негромко похохатывая, четырехпалый с Коляном выскользнули из дома. Вскоре уже стало слышно, как они звенят железом, копаются в пристроенном к дому сарайчике.
Вера лежала на продавленном диване. Она все слышала. Пылало разбитое лицо, ныло тело, жить не хотелось.
«Ты должна это сделать. Найди в себе силы. Иначе он погибнет», – убеждала себя мулатка.
Она с трудом пошевелилась, соскользнула с дивана на пол, на коленях подползла к тайнику.
Мужичонка в кепке, держа патрон в двух пальцах, разглядывал его. «ТТ» с выщелкнутой обоймой лежал перед ним на столе. Чуть слышно скрипнули половицы, бандит вскинул голову и увидел, как мулатка направляет на него ствол автомата.
– Ты… ты… это чего?.. – запинаясь, проговорил он, глядя в глаза девушки. – Не дури, положи игрушку. Ты с ней-то и управляться не умеешь… – А рука уже тянулась к пистолету.
Но вставить обойму мужичонка не успел. Громыхнула очередь. Пули врезались ему в грудь, шею, голову. Мужичонку буквально снесло с табурета – отбросило к холодильнику. Мулатка расстреляла в него весь рожок до последнего патрона. Кухня наполнилась пороховым дымом. Под ногами перекатывались стреляные гильзы. Вера разжала пальцы, автомат с грохотом упал на затоптанный линолеум.
От сарая к крыльцу уже бежали Колян, на ходу передергивая затвор, и четырехпалый с лопатой.
– Твою мать… Это что ж делается? – Четырехпалый ударил ногой во входную дверь, та распахнулась.
Колян трижды выстрелил, щурясь в темноту. Прислушался.
– Пошли.
Но не успел он и шага ступить, как из прихожей вылетела граната. Колян тупо уставился на нее. А вот четырехпалый не растерялся. Он ударил по ней лопатой, словно теннисной ракеткой, и, навалившись на Коляна, вместе с ним свалился с высокого крыльца в заросли крапивы. Внутри дома громыхнуло. Посыпались осколки стекла.
Колян осторожно заглянул в разбитое окно. Внутри дома он увидел изувеченное тело мулатки. В прихожей уже разгорался пожар.