– А как здесь к ним относятся? – спросил я.
– Коммунисты преследуют, называют американскими прислужниками и все такое. Но в последние пять или шесть лет вьет-кьеу официально приглашали обратно.
– А как насчет следующего года?
– Кто знает? Каждый раз, когда заседает Политбюро или Национальное собрание, я жду затаив дыхание. Они абсолютно непредсказуемы. А бизнес не терпит непредсказуемости.
– Может быть, вам стоит обратиться в Политбюро и проинформировать, что бизнес во Вьетнаме – тоже бизнес. И пошла она подальше всякая марксистская чепуха.
– Чувствуется, что вы немного антикапиталист, мистер Бреннер.
– Я – нет. Но в мире есть более важные вещи, чем делать деньги.
– Я знаю, – ответила Сьюзан. – Не настолько тупа. И приехала сюда главным образом не из-за денег.
Я не спросил, из-за чего – сам уже кое-что знал. А в остальном вряд ли сама Сьюзан была уверена. Может быть, из-за парня. Того Гарри Красавчика на фотографии.
Госпожа Уэбер вернулась к теме работы:
– Еще у нас пятнадцать местных работников – в основном женщины, секретарский состав. Мы платим им вдвое больше средней во Вьетнаме зарплаты.
– И ни одной из них не верите.
Сьюзан затянулась и помолчала.
– На них давят – заставляют выносить из конторы бумаги, которые нельзя выносить. А мы помогаем им преодолевать соблазн.
– Ставите телефоны на прослушку, двери открывают только бледнолицые, уборка лишь в рабочие часы под наблюдением бледнолицых, и все записывают видеокамеры.
Сьюзан покосилась на меня:
– Все так. – И добавила: – Но в этом кабинете нет ни "жучков", ни камер. Я член Внутренней партии. Можете говорить свободно.
– Не компания, а форпост ЦРУ, – заметил я.
– А как же название?
– Название для конспирации.
– Идиотская мысль, – улыбнулась она и поболтала в стакане напиток. – Американцы, европейцы и азиаты занимаются здесь тем, что честно зарабатывают прибыль, а не развращают правительство и страну и не занимаются подрывной работой. Если это и происходит, то благодаря их, а не нашей алчности.
– Об этом сказано в справочнике вашей корпорации?
– Еще бы. Я сама туда записала.
Я посмотрел в окно: по всему Сайгону полыхали неоновые рекламы. Если бы тридцать лет назад мне сказали, что я буду сидеть вот так, в застеленном ковром кабинете с американкой – выпускницей Гарварда, я бы посоветовал своему собеседнику снять напряжение у психиатра.
Трудно было признаться, но в чем-то старый Сайгон мне нравился больше. И образ молодого Пола Бреннера, патрулировавшего в форме военного полицейского эти улицы, казался куда симпатичнее, чем старого Пола Бреннера, который то и дело оглядывается, боясь, что попал под колпак.
– Теперь вы понимаете, почему я здесь, – прервала мои мысли Сьюзан. – С точки зрения карьеры. Занимаюсь милейшими, деловыми, готовыми к сотрудничеству иностранными инвесторами. У вас есть деньги? Я могу их удвоить.
– Хоть утройте – все равно это не сумма, – рассмеялся я и спросил: – У вас есть отделение в Ханое?
– Небольшое. Необходимо присутствовать там, где находится власть. И еще в Дананге. Там американцы оставили много всякого оборудования. И летное поле.
– Я как раз оттуда улетал на родину в шестьдесят восьмом.
– Вот как? А в этот раз собираетесь съездить?
– Не исключено.
– На Китайском побережье были?
– Нет. Торопился в Бостон.
– Если попадете в Дананг, непременно побывайте.
– Обязательно. А кто таков ваш вьетнамский малый из другого углового кабинета?
– Попробуйте догадаться.
– Сын важного правительственного чиновника и появляется в офисе только по средам в обеденное время.
– Близко. Но у него есть связи. В этой стране все должно быть совместным предприятием – это означает покупку части компании, которую правительство конфисковало в семьдесят пятом у законных владельцев, или организацию новой компании и передачу части акций продажным политиканам. Конечно, все намного сложнее, но без привлечения правительства здесь ничего не решить.
– А стоит того?
– Возможно. Здесь много природных ресурсов, трудолюбивая, низкооплачиваемая и благодаря красным почти поголовно грамотная рабочая сила. Потрясающие бухты – Хайфон, Дананг, Камрань – и Сайгон. А все остальное в полном беспорядке. Американцы во время войны создали определенную инфраструктуру, но, когда шли бои, все подряд взрывалось – мосты, железные дороги – все.
– Это вроде как играть в "Монополию", но каждый получает свой куш.
Сьюзан не ответила на мой сарказм – даже выглядела немного раздраженной. А я стал думать о Вьетнам инкорпорейтед – единственной стране в Азии, где американцы обошли в бизнесе всех остальных, даже японцев, которых вьетнамцы не очень жалуют. Советы после 75-го года в большинстве убрались восвояси, красных китайцев не приглашали, европейцы, кроме французов, проявляли равнодушие, а остальным азиатам вьетнамцы либо не доверяли, либо недолюбливали их.
И вот по иронии судьбы и по причинам историческим, ностальгическим, но главным образом финансовым и техническим американцы вернулись обратно. И госпожа Уэбер вместе со своими вооруженными университетскими дипломами, рекомендательными письмами и всякими подпорками из соотечественников бороздила на мотоциклах Сайгон с пачками денег вместо взрывпакетов. В роли мечей – рыночные акции. Но какое это имеет отношение ко мне? Может быть, никакого. А может быть, самое непосредственное.
– На что-нибудь надулись? – спросила Сьюзан.
– Нет. Размышляю. Надо столько всего впитать.
– Если бы вы не бывали здесь раньше, вам бы не казалось все таким странным, – заметила она.
– Интересная мысль.
Она посмотрела на меня.
– Мы выиграли войну.
– Пятьдесят восемь тысяч погибших были бы счастливы об этом узнать, – ответил я.
Мы замолчали. А я думал об ААИК. Все казалось законным, в том числе Сьюзан. И тем не менее... Будь настороже, Бреннер. Бамбуковые палки вновь зазвучали у меня в мозгу, и зашуршала листва в безветренную ночь. Я взглянул на часы. Было десять минут девятого.
– Пора посылать факс.
– Давайте допьем и расслабимся, – отозвалась Сьюзан. – Там никуда не денутся.
Судя по всему, госпоже Уэбер было наплевать на мою судьбу, но она была права: там никуда не денутся.
– Ваша квартира далеко отсюда? – спросил я.
– На улице Донгхой. За Нотр-Дам. Недалеко от "Рекса".
– Не представляю.
– Наверняка знаете. Раньше эта улица называлась Тудо – сердце района красных фонарей. – Сьюзан улыбнулась. – Наверняка забредали парочку раз.
Разумеется, забредал. Моя вьетнамская подружка жила в тупике рядом с Тудо. В жизни бы не запомнил ее настоящего имени, но, как все подобные вьетнамские дамочки, она взяла себе английское. Его я тоже не помнил. Точно не Пегги, не Пэтти и не Дженни – иначе бы не забыл. Но помню, как она выглядела и как мы с ней проводили время. Видите, в то время я был не таким дряхлым.
– Вспоминаете улицу Тудо?
– Да. Я ходил по ней несколько раз. По долгу службы – в семьдесят втором году был военным полицейским.
– Вот как? А в другой раз? Кажется, в шестьдесят восьмом? Кем?
– Поваром.
– О! А мне показалось, вы делали что-то опасное.
– Так оно и было. Я готовил. Так, значит, вы живете в районе красных фонарей?
– Ничего подобного. Сейчас это вполне респектабельный район. Человек, у которого я снимаю квартиру, рассказал, что во времена французов улица называлась рю Катине, считалась очень фешенебельной, но отличалась дурной славой: шпионы, двойные агенты, мрачные бистро, дорогие куртизанки и частные опиумные притоны. Во времена американцев улица опустилась, а потом коммунисты вычистили всю грязь и дали ей название Донгхой – улица Генерального Подъема. Обожаю их глупые названия.
– А я бы голосовал за рю Катине.
– Я бы тоже. Можете так ее и называть. Или Тудо – большинство людей вас поймут. Моя квартира, – добавила она, – построена французом. Высокие потолки, низкие окна, красивая раскрошенная гипсовая лепнина, потолочные вентиляторы и никакого кондиционирования. Очаровательная квартирка. Обязательно вам покажу, если у нас хватит времени.
– Кстати, о времени...
– О'кей. – Сьюзан встала. – Давайте отправим факс.
Она подошла к факсимильному аппарату в алькове, и я последовал за ней. Сьюзан что-то написала на бланке корпорации и подала мне листок. Там значилось "Уэбер – 64301".
– Это мой пароль, – сообщила она. – Чтобы они знали, что это я и что я... как это...
– Не под контролем.
– Вот именно. Если в числе содержится девятка, это значит, что я передаю под принуждением. Я под принуждением?
– Без комментариев. Теперь я должен это подписать. Так?
– Так. Кто-то на том конце должен знать вашу подпись.
– Вероятно.
Сьюзан дала мне ручку, и я подписал бланк.
– Как возбуждающе! – проговорила она.
– Вы очень легко возбуждаетесь.
Она заправила листок в аппарат, и я увидел, какой набрала номер: 703 – региональный код северной Виргинии. Остальные цифры я не знал. Аппарат звякнул и начал заглатывать листок.
– Неплохо! – обрадовалась Сьюзан. – С первой попытки.
Факс прошел, и она заявила:
– Это повод, чтобы выпить. – Подошла к холодильнику и смешала два стакана джина с тоником. А когда вернулась, аппарат снова звякнул. Сьюзан вынула листок с отправленным сообщением и опустила его в уничтожитель бумаг.
Вскоре пришел ответный факс, я взял его с лотка и узнал знакомый почерк: Привет, Пол. В последние пятнадцать минут вы заставили нас поволноваться. Рал получить от вас сообщение и надеюсь, что все хорошо. Продолжим связь по электронной почте. Госпожа У. получила инструкции. Успехов. К.
Я уставился на листок – слова из другой галактики, будто со мной вышли на связь пришельцы или сам Господь Бог. Но это был всего лишь Карл: его хватку и руку я узнаю из всех других.
Сьюзан уже сидела за столом и выходила в Интернет, а я тем временем уничтожил послание Карла. А затем подкатил к ней стул.