– Не смешно.
– Сьюзан, отправляйся домой. Лети в Сайгон и первым самолетом – в США.
– Только с тобой.
– Я не могу.
– Твое вьетнамское везение кончилось.
Я не ответил. Думал о нашей встрече с полковником Мангом в брошенных развалинах Цитадели и вспоминал другого полковника, южновьетнамской армии, который приколол медаль к моей груди, а теперь был, наверное, мертв или подвергся исправлению в лагере. Два очень непохожих случаях, но в одном и том же месте. Хотя, если задуматься, это было не одно и то же место: время и война превратили его из поля ужаса в населенную призраками пустыню. Я готов был поклясться, что чувствовал на своем лице их холодное дыхание.
А автобус тем временем продолжал движение к Хюэ.
– Пол, – оторвалась от своих мыслей Сьюзан, – он меня оскорбил. Он фактически назвал меня проституткой.
– Вот и дала бы ему по морде. Слушай, а что ты такое говорила насчет обысков у себя в квартире?
– Спросила, – ответила после некоторого колебания Сьюзан, – не дрочит ли он, когда шарит в ящике с моим нижним бельем.
– С ума сошла.
– Очень сильно разозлилась.
– Гнев, мисс Уэбер, такая роскошь, которую ты не можешь здесь себе позволить.
– Наверное, не стоило так говорить. Но, заметь, он не стал отрицать.
Я рассмеялся, хотя мне было отнюдь не весело. И полковник Манг придерживался такого же мнения. И не исключено, что именно в этот момент проверял работоспособность электродов в полицейском участке Хюэ.
Через час поездки мы оказались на северной окраине Хюэ и остановились на автобусной станции Анхоа за пределами крепостных стен. Оказалось, что это конечная остановка и нам пора выходить. В гостиницу "Сенчури риверсайд" мы добрались на такси.
Никаких сообщений для нас у портье не было, и я решил, что в Сайгоне и Вашингтоне все убеждены, что я прекрасно справляюсь с заданием. Или мы со Сьюзан им до чертиков надоели. В любом случае отсутствие новостей – уже хорошая новость.
В гостинице мы сначала закатились в бар, а уж потом пошли принимать душ. И тем самым ясно обозначили свои приоритеты.
Мы ничего не ели с утра, но странно, мне ничего не хотелось, кроме виски. И Сьюзан тоже предпочла текучий ужин.
Около десяти мы удалились в мой номер, сели на лоджии с бутылочками пива из мини-бара и стали смотреть на подернутые дымкой реку и город.
– Помнишь, – сказала мне Сьюзан, – я говорила тебе в Сайгоне, что для людей моего поколения Вьетнам – это страна, а не война.
– Помню. И очень меня разозлила.
– Теперь я понимаю почему. Надеюсь, я сумела показать тебе страну, как ты показал мне войну.
– Сумела. И я кое-чему научился.
– Я тоже. А смог ты хоть с чем-нибудь примириться?
– Я пойму это только после того, как немного побуду дома.
С севера по небу катились грозовые облака. Начал накрапывать дождь. Город и реку осветила молния, огненная стрела понеслась к земле, а вслед за этим, словно артиллерийская канонада, послышался раскатистый удар грома.
Дождь захлестывал на лоджию, но мы не уходили и вскоре вымокли и замерзли.
Я легко себе представил, что это снова зима 1968 года. Бушевала новогодняя битва, и на севере уже горел среди орошаемых рисовых полей Куангчи. А мы закапывались в грязь, готовые не пропустить в горы врага, которого преследовали американские и южновьстнамские войска. Операция называлась "Молот и наковальня". Мы были наковальней, а наступающие части – молотом. И зажатые между нами несчастные превращались в фарш для гамбургера.
Я мог видеть той ночью Тран Ван Вина и мог выпустить по нему пулю. Надо будет спросить, как ему удалось спастись из огненного котла в Куангчи.
– Достаточно намок? – спросила Сьюзан.
– Пока нет.
– Ты где сейчас?
– В стрелковой ячейке в окрестностях Куангчи. Тогда тоже шел дождь и так же стреляла артиллерия.
– И как долго тебе необходимо там оставаться?
– Пока не получу приказ оставить позиции.
Сьюзан встала:
– Тогда готовься к любви, а не к войне. Я тебя жду. – Она потрепала меня по мокрым волосам и пошла в комнату.
А я посидел на дожде еще несколько минут, свершил покаяние и тоже отправился в номер.
Сьюзан принимала душ, и я присоединился к ней.
Мы занялись любовью под душем, потом в постели.
За окном грохотал гром, темную комнату освещали вспышки молний. Война не уходила из моего подсознания, и я чувствовал, что у меня на лице выступают капельки холодного пота. Я весь дрожал, тянулся за винтовкой и не мог ее найти. Рассудком я понимал, что ничего этого не было, но тело реагировало так, будто я снова попал на войну. Мне привиделось, что я потерял сознание после взрыва, а теперь очнулся и меня транспортировали в бесшумном вертолете на госпитальное судно "Санкчури" ВМФ США.
Я открыл глаза.
И сел в кровати с таким ощущением, будто у меня из сердца вышло что-то черное и тяжелое.
Глава 37
Я взглянул на цифровые часы на прикроватном столике. Было 4.32 или, как мы говорили в армии, темень-с-получасом. Дождь продолжался, но гроза прекратилась. Я повернулся к Сьюзан, но ее в кровати не было.
Я выбрался из постели, проверил ванную, однако и там было пусто. Вероятно, подумал я, Сьюзан разбудили мои метания и она пошла в гостиную номера прилечь на кушетку. Тоже никого.
Я взял телефонную трубку и набрал номер ее комнаты, а сам заглянул на лоджию. На лоджии Сьюзан не оказалось, и на звонок она не ответила.
Я вернулся в спальню – решил одеться и посмотреть в ее комнате и в саду за отелем. И когда натягивал брюки, услышал, как в гостиной хлопнула дверь. Я вышел из спальни и включил свет. На Сьюзан были джинсы, черный свитер и поверх – черная стеганая куртка. Такой я на ней еще не видел. В руках она держала рюкзак и пластиковый пакет с вещами. Она бросила то и другое на кушетку.
– Куда это ты собралась? – спросил я.
– В глубинку.
– Слоны напоены и накормлены?
– А как же.
– Пистолет остался в саду?
– Да.
– Поклянись.
– Клянусь. В пять тридцать нам необходимо выписаться из гостиницы и кое с кем повидаться.
– С кем и где?
– Ты уже принял душ?
– Нет, – зевнул я. – С какой стати?
– Тогда поспеши. Вот видишь, я ходила в воскресенье по магазинам и купила тебе рюкзак, кожаную куртку и две резиновые плащ-накидки. И еще кое-какую мелочевку в дорогу. Бери с собой поменьше, а старую одежду выброси.
Я подошел к кушетке, посмотрел и сказал:
– А как люди узнают, что я американец, если на мне не будет моего синего пиджака?
– В этом-то все и дело. Смотри. – Она надела стеганую куртку, нацепила на нос темные очки, повязала на шею горский шарф, так что он прикрыл половину лица, а на голову нахлобучила отороченную мехом кожаную шапку с ушами. – Voila.
– Ну и кто ты теперь?
– Горская женщина.
– Из какого племени?
– Я разглядывала их фотографии в газетах и видела передачи по телевизору. Так одеваются в горах и на высокогорье, когда ездят зимой на мотоцикле.
– Серьезно?
– Вполне. И ты знаешь, что они немного крупнее и плотнее вьетнамцев. Так что на расстоянии мы можем сойти за горцев.
– На каком расстоянии? Миль с десяти?
– А еще тут живут американцы – остались с твоих времен. И многие поселились в горах. Они что-то вроде изгоев.
– По ту сторону ДМЗ не будет никаких американцев, – заметил я. – Так далеко меня никогда не забрасывали.
– Хорошо. Не будет американцев, будут горцы, – ответила Сьюзан. – Вопрос в том, чтобы раствориться среди других и не выделяться. Хотя бы на расстоянии.
Я промолчал.
Она вытащила из пакета темно-коричневую кожаную куртку и подала мне.
– Купила самый большой размер, какой смогла найти. Примерь.
Я примерил – и в итоге сумел в нее влезть. Но куртка безбожно жала и едва сходилась на животе.
– В коже ты очень сексапильный, – заметила Сьюзан.
– Спасибо, – поблагодарил я. – Полагаю, мы отправляемся в путь на мотоцикле?
– Ничего лучшего я придумать не смогла. – Она посмотрела на меня. – А ты?
– Да. Поездку на четырех ведущих колесах с шофером. Я собираюсь обойти частные прокатные фирмочки – "Шустрила-тур". У меня еще есть в запасе несколько дней. Так что я не спешу.
– Зачем тебе вовлекать в это дело еще каких-то людей? – покачала головой Сьюзан. – Полковник Манг непременно займется всеми здешними частными туроператорами. Если уже не занялся.
– Что ж... можно поехать в другой город и нанять машину там. Или подойти к какому-нибудь нгуену с машиной. За три сотни нас любой домчит до Дьенбьенфу.
– Может, и так, – возразила она. – Но мой план лучше: нет необходимости привлекать третьих лиц, и полная свобода передвижений.
До некоторой степени она была права. Перемещение по этой стране всегда оказывалось выбором из нескольких зол.
– Где ты возьмешь мотоцикл? – спросил я.
– Иди принимай душ. Я уложу твои вещи.
Я вернулся в спальню, стянул с себя одежду и, встав в ванной под струю воды, старался вспомнить, в какой момент позволил Сьюзан взять на себя руководство операцией. Из-за двери я слышал возню в моей спальне.
– Но хоть один-то пиджак я могу взять с собой в Ханой?
– Рюкзак слишком маленький, – послышался ответ.
Я побрился и проглотил таблетку от малярии. А когда, завернувшись в полотенце, вышел из ванной, обнаружил, что Сьюзан разложила на кровати всю мою одежду. Рядом красовались чемодан, сумка и новый рюкзак.
– Дай-ка я сам, – предложил я и следующие десять минут отбирал и укладывал в рюкзак самое необходимое. А все, что наметил выбросить, свалил в чемодан и в сумку.
Сьюзан наблюдала, как я пихал в рюкзак ботинки и сандалии Хо Ши Мина.
– Надень кроссовки, и достаточно, – заметила она. – У тебя слишком много нижнего белья. Почему мужчины не занимаются стиркой во время поездок?
Я наконец вспомнил, почему не женат, и ответил:
– Потому что исподнее легче выбросить. Так пойдет?