- За что?! - от души возмутился Фаддейка.
- За письмо!.. Нет, ты молодец, но зачем последние-то слова? Что я мучаюсь…
- Чтобы все было ясно… - и тут, как всегда, хихикнул и подставил оттопыренное ухо: - Дерни и успокой душу. В любовных делах всегда невиноватые страдают.
Юля засмеялась и щелкнула по уху ногтем:
- Пыль отряхни… Ох, какой ты все-таки молодчина, Фаддейка.
- Я-то молодчина. А ты? Почему ты сама не додумалась им домой написать? Или позвонила бы с почты! У них же телефон…
- Я… не знаю, - вздохнула Юля. - Это как-то… ну, не знаю я.
- Сказать тебе, кто ты? - сурово спросил Фаддейка. - Или сама понимаешь?
- Понимаю. Дура, - с радостной покорностью призналась Юля.
Он сказал снисходительно:
- Ладно уж. Во всех книжках написано, что влюбленные всегда глупеют.
Юлина радость быстро успокаивалась. Не то чтобы тускнела, но уже не пузырилась, не фыркала ликующими брызгами, как в первые минуты. В ней появились уже капельки печали. Наверное, оттого, что вспомнились все тревоги, тоскливые мысли… Но без них, без тревог-то, разве проживешь?
- Да не влюбленная я… - грустновато сказала Юля. - Влюбленность - это так… ну, легонькое что-то. А у нас как-то все по-другому. Мы даже на свидания толком не ходили.
- Ладно, сами разберетесь, что там у вас, - откликнулся Фаддейка. - Ты завтра позвони. Юрий уже, наверно, дома, на каникулах.
- Ой, конечно… Фаддейка, а ты покажешь Ксенино письмо?
- Ну… то, что про Юрочку твоего, покажу. Там ведь не только про него.
- На-адо же! - не удержалась она. - Про что же еще?
- Некоторые такие любопытные…
- Ах, простите, пожалуйста, сударь… И когда это у вас с ней успели тайны завестись?
- Да ладно, ладно, - усмехнулся он. - Все покажу, ничего там такого нет. Ты уж испугалась…
- Ох и нахал ты, Фаддей!
Он не стал насмешничать и огрызаться, а объяснил серьезно:
- Там еще про разные морские дела. Ксеня-то в парусной секции занимается… Юль, а Юрин «Крузенштерн» в операции «Парус» первое место занял. У Юры теперь золотая медаль есть победительская. Им всем дали, английская королева вручала.
- Ой, правда? До чего интересно…
- Ага… Только там и плохое было…
- Что? - сразу встревожилась она.
- Во время тех гонок одно судно погибло. Английская шхуна «Маркиза». Ее шквалом перевернуло. Семь человек спаслись, а двадцать погибли. И капитан погиб, и его жена, и сын…
Юля шла молча. В своей радости она не могла полностью ощутить горе из-за утонувшей «Маркизы». Умом понимала, что это ужасно и горько, но настоящей боли не было. Что поделаешь, так уж устроен человек. В мире каждый день гибнет множество людей, и страдать за каждого не хватит никаких душевных сил. И все же Юле было неловко - перед Фаддейкой. Он-то, кажется, печалился из-за погибшей шхуны всерьез. Может быть, потому, что был он потомком отважного моряка?
Или потому, что однажды с высоты взглянул на спящую землю и на миг ощутил тревогу за каждого человека? И сказал себе: может быть, я капелька каждого из них?
А может быть, его беспокоила и печалила не только горькая судьба незнакомой английской шхуны? Что-то еще?
Фаддейка - погрустневший, неулыбчивый - шел и будто прислушивался к дальним голосам и звукам - тем, которые он один различал в тишине окраинной улицы.
Так разведчик в пустом поле чутким ухом ловит шелест пролетевшей птицы или дальний-дальний топот коня…
…Стан, лежавший в песках вокруг крепости тауринов, поредел. Каменные хижины и шалаши остались, но кибиток и фургонов теперь почти не было. Многие воины вернулись в свои поселки и в столицу иттов, что стояла на границе Песков и Леса. Многие работали на починке Западной стены. Кое-кто ушел в крепость и поселился там. Таурины не спорили, у них в городе осталось мало мужчин.
…Маршал иттов Фа-Тамир, князь тауринов Урата-Хал и полковник легкой конницы Дах ехали по расчищенной от песка дороге, что широким кольцом опоясывала крепость. Подковы отчетливо стучали по плитам. Эхо разбивалось о серые стены и замирало над красными дюнами. Позванивала сбруя, фыркали кони. Потом в эти звуки вмешались другие - непривычные, незнакомые хмурому пустынному миру под фиолетовым небом: сверху, из-за гранитных оборонительных зубцов, долетели звонкие перекликающиеся голоса и смех. Над краем стены всплыли три воздушных шара - ярко-желтый, розовый и пестро-полосатый. Каждый в поперечнике не меньше воинской сажени, что равна древку тяжелого копья. Судя по блеску, шары были из шелковой бумаги, которой таурины оклеивают стены в богатых домах. Снизу качались на шнурах плошки с горящим маслом,
- Что это? - с удивлением и улыбкой спросил Фа-Тамир.
Улыбнулся и князь:
- Дети забавляются, маршал… Они привыкли к миру быстрее взрослых и радуются каждый день. Все улицы теперь в их власти… Дети вспомнили старые игры, устроили на площади театр из старых шатров, а к весеннему цветению каменного кактуса готовят праздник с масками и факелами…
Опять раздались веселые крики, и еще один шар - алый, с разноцветными звездами - пошел вверх, прямо к маленькому лучистому солнцу.
- Пусть играют, - сказал Урата-Хал. - Может, и мы, глядя на них, скорее привыкнем к тому, что жизнь теперь безопасна.
- Не совсем безопасна, князь, - вздохнул и нахмурился маршал. - Вы и сами знаете, что недавно дикие всадники опять напали на парусный караван…
- Да, знаю… Ваши песчаные волки никак не успокоятся.
- Они не наши, они вне закона, это вам известно, Урата-Хал, - резко ответил Фа-Тамир. И, почувствовав неловкость от этой резкости, перенес недовольство на полковника: - Я удивляюсь, Дах, что твои всадники до сих пор гоняются за Уна-Туром, как слепой шакал за юркими ящерицами. А ты говорил, что вы знаете в песках все дороги.
- Уна-Тур схвачен, маршал, - неохотно отозвался Дах.
- Да?! Когда же!
- Сегодня утром, маршал. Часть людей его ушла, но Уна-Тура и трех волков поймали.
- Где он? Я хочу поговорить с ним, прежде чем его вздернут на копья.
- Простите, маршал. Я готов к вашей немилости, но… мои люди изрубили пленников.
Фа-Тамир осадил коня и в упор посмотрел на старого полковника. Дах сидел в седле согнувшись и опустив голову.
Фа-Тамир медленно спросил:
- Я правильно понял? Сперва схватили, а потом… изрубили? Безоружных!
- Да, маршал. Я не смог удержать их…
Фа-Тамир сказал без гнева, скорее пренебрежительно:
- Зачем эта дикость? Особенно теперь, когда нет войны… Или твои всадники, Дах, превратились в таких же зверей, как волки Уна-Тура?
- Я… - начал Дах, но Фа-Тамир повысил голос:
- Или в сотнях легкой конницы уже нет повиновения и порядка?
- Есть повиновение и порядок, маршал… Но на этот раз я не успел… Воины кинулись на волков сразу, когда увидели, что они сделали с мальчиком…
- С мальчиком?
- Да… Волки поймали мальчика-таурина, который на рассвете пошел в пески ставить силки на кротов.
Князь Урата-Хал встревоженно поднял голову. Дах говорил, не решаясь взглянуть на него:
- Уна-Туру было известно, что мальчик знает подземный ход из песков в крепость. Они хотели, чтобы он показал… Думали во время праздника ворваться в город и устроить резню. Им ведь не откажешь в дикой дерзости, особенно сейчас.
- Мальчик не выдал? - тихо спросил Урата-Хал.
- Мальчик не выдал, князь.
С полминуты всадники ехали молча.
- Почему же в городе никто не знает об этом, даже я? - сумрачно спросил Урата-Хал.
- Утром мой гонец не нашел вас в крепости, князь. А без вашего позволения он не решился никому сообщить печальную весть. Хотел сказать только матери мальчика, но узнал, что две недели назад она умерла… Может быть, и к лучшему, князь. Ее горе было бы страшнее смерти.
- Значит, вам известно имя мальчика?
- На его маленьком кинжале было выбито тауринской клинописью: «Хота-Змейка».
- Ххотаа, - с акцентом повторил Урата-Хал. - Мальчика мы похороним в храме Звездного Круга, где лежат великие предки тауринов. Его именем матери будут называть своих первенцев.
- Простите, князь, - сумрачно проговорил Дах. - Мы не знали, что мать мальчика умерла, и боялись, что она увидит, как волки обошлись с ее сыном. Мы похоронили его в песках, у приметного камня, по тауринскому обычаю - в воинском плаще и с кинжалом.
- Ну что же… - Урата-Хал помолчал и снял шлем. То же сделали оба итта. Князь тауринов сказал им: - Наш обычай не велит беспокоить тех, кого уже приняли пески. Пусть мальчик лежит там. Каждый из тауринов принесет на его могилу большой камень, и вырастет курган выше самой высокой колокольной башни…
- Итты принесут тоже, - отозвался Фа-Тамир. - Прими нашу печаль, князь…
Урата-Хал медленно кивнул и вдруг сказал непонятно:
- Может быть, есть в этом знак судьбы.
- Какой знак, князь? В чем?
- В том, что прекратил эту войну ребенок и последней кровью этой войны была тоже кровь ребенка… Может быть, судьбе достаточно этой жертвы, и она будет милостива к людям?
- Люди сами делают свою судьбу, - возразил Фа-Тамир. - И люди есть всякие. Остатки сотни песчаных волков будут еще долго рыскать в дюнах, и кровь, наверно, не последняя… Это я не в упрек тебе, Дах. Просто хочу сказать, что рано закапывать все мечи… И послушайте мой совет, великий Урата-Хал…
- Слушаю, маршал.
- Не разрешайте детям выходить из города без охраны. Да и взрослые пусть не ходят в одиночку.
- Я уже понял это… но меня беспокоит вот что, Фа-Тамир. Почему вы позволили юному Фа-Дейку уехать так спешно и совсем одному?
- Как я мог что-то позволить или не позволить владетелю тарги? - улыбнулся Фа-Тамир. - Это была его воля.
- Да. Простите, я не так сказал… Но, говорят, путь его на дальнюю родину долог и труден, а с мальчиком не было даже самой малой охраны…
- Его конь знает короткий путь. На том пути нет врагов…
- А верно ли говорят, что юный Фа-Дейк больше не вернется к нам?