— Почему ты сбежал? Пойдем.
Яр понял, что надо решать. Немедленно и навсегда. И... начал глупо и жалобно говорить, что он там, наверно, лишний и лучше будет, если...
Вот тут Алька и взорвался.
— Ты что! — закричал он, исходя яростью и слезами. — Сперва наобещал, а теперь... Какое ты имеешь право?! Врал, что никогда не уйдешь, а сам!.. Пошли сейчас же!!
— Но, Алька...
— Не пойдешь?! — бешено крикнул Алька. — Тогда... Тогда ты самый паршивый дезертир, вот кто!!
Стало тихо. Лишь в Альке клокотало гневное, смешанное со слезами дыхание. И в этой тишине случилось неожиданное: Капитан Сайский начал ржать. Интеллигентный, безукоризненный Сайский уронил золоченое пенсне, бухнулся в кресло и стал не смеяться, а непотребно ржать: как загулявший рыбак в баре у Черного Якова, услышавший какой-нибудь пудовый анекдот...
Сквозь сумятицу мыслей, сквозь обиду, растерянность и досаду на себя, сквозь щемящую нежность к негодующему Альке и радость оттого, что он пришел, сквозь злость на идиота Сайского до Яра смутно дошел комизм положения.
Сайский, всхлипывая, сказал:
— Клянусь субпространством, такого не было в космосе за всю историю полетов... Ярослав Игоревич, вдумайтесь: вы в любом случае оказываетесь дезертиром. Так что уж идите с мальчиком. На Земле вас, по крайней мере, хоть как-то оправдают.
«Бред какой-то, честное слово», — беспомощно подумал Яр. Но отозвался сухо:
— Позволено мне будет взять кое-что из личного имущества?
«Боже мой, что это я говорю? И что опять делается?»
— Почему же нет? — отозвался Сайский. — Даже и не из личного... Возьмите блик. Судя по всему, он не будет для вас лишним.
— Но... — Яр иронически взглянул на капитана. — Не выглядит ли это как «вооруженное вторжение на планету с неизвестной цивилизацией»?
— Откуда я знаю? —* серьезно сказал Сайский. — Здесь явно непредусмотренная ситуация. Будем решать на свой страх и риск... Только давайте, Ярослав Игоревич, составим подробную запись в вахтенном журнале. Своего рода акт о вашем уходе. — Сайский оставался Сайским.
— И еще вот что... — добавил он. ■— Пусть Кротов сделает фотоснимок всех нас вместе с... нашим гостем. Это лучше, чем четырехкопеечная монета. Я говорю о доказательстве случившегося, на тот случай, если...
— На тот случай, если я не вернусь, — усмехнулся Яр. Он был уверен, что не вернется.
И теперь они стояли под голубятней. И хитрый негодный Алька, почуяв слабинку в Яре, выговаривал:
— Ушел — и крышка. А как мы без тебя, подумал?
— Неужели ты, балда, решил, что я ушел нарочно? — Огрызнулся Яр.
— А откуда мы знали?.. Чита даже читать перестал, ходит, как вареная макарона. Данка ревет целыми днями...
— Как... целыми днями? Сколько же времени прошло?
— Как сколько? Ты сам не знаешь? Почти три месяца.
Яр присвистнул. «Побеседовали в кают-компании... Хотя, конечно, так и должно быть...»
— То-то, я смотрю, ты подрос...
Алька в самом деле стал повыше. Старенький трикотажный костюм сделался короток: штаны до щиколоток, из-под фуфайки смешно выглядывает голый живот — загорелый и расцарапанный, видно, Алька лазил на дерево.
Яр посмотрел на ствол высохшего тополя. Его могучие сучья были опилены на одном уровне. На них-то, как на растопыренных пальцах, и стояла теперь голубятня.
— Как она здесь оказалась? — спросил Яр.
— Это другая. Та сгорела. Мы набрали досок и построили новую, почти такую же... Здесь лучше, спокойнее. Людей меньше.
Яр присел на чемоданчик. Поставил Альку перед собой. Посмотрел снизу вверх в его потемневшие распахнутые глаза— неспокойные и требовательные.
— Алька... А как ты сумел до меня добраться?
Он смущенно и чуточку гордо улыбнулся:
— Я старался... Я очень хотел... И ребята просили...
— Раньше это мог только Игнатик...
Алька серьезно сказал:
— Я теперь многое умею то, что раньше Игнатик... Только свечку зажечь не могу.
— Ну, Игнатик тоже не мог, если не было пятерых.
Алька досадливо мотнул головой.
— Не в этом дело... Я никогда не смогу. И никто не сможет. Это один Игнатик мог, это его... Яр, смотри, Данка идет и Чита!
Они подошли спокойно, будто заранее договорились о встрече. Данка вертела в пальцах ветку цветущей сирени. Чита был без книги. С мячиком в руках.
— Ага, появился, — сказал Чита радостно и все же с тенью упрека.
— Здравствуй, Яр, — улыбнулась Данка.
— Вы подросли, — сказал Яр.
— За лето всегда подрастают, — согласилась Данка.
— А я не успел даже выспаться, — виновато проговорил Яр. — У нас всего два часа прошло.
Данка не удивилась.
— Здесь уже осень, — сказала она. — В этом году такая замечательная осень. Обычно в это время уже снег идет, а сейчас будто вторая весна. Одуванчики... И сирень снова зацвела... Смотрите, ребята, сколько в ней цветков с пятью лепестками. Прямо сплошь...
— У нас это считалось, что к счастью, — вспомнил Яр.
— А у нас говорят, что к беде, — сердито усмехнулся Чита.
— Но это неправда, — вмешался Алька.
— Конечно, неправда, — мягко сказала Данка. — На самом деле хорошо, если пять... Будто Игнатик знак подает...
Тоска по Ишатику опять резанула Яра. Он отвернулся, чтобы скрыть от ребят лицо. У них-то минуло три месяца, а для него и двух суток не прошло с той ночи на кладбище...
Но и ребята запечалились. И чтобы встряхнуть их и встряхнуться самому, Яр громко спросил:
— Ну, похитители скадерменов, что будем делать дальше?
— Как что? Жить, •— сказала Данка.'
— Просто жить?
— Не просто, — тихо и удивительно жестко сказал Чи-,та. — Будем учиться. Будем спокойно и подробно все узнавать про этих гадов. Кто они и зачем они. И какое против них есть оружие.
«Вы же дети», — чуть не возразил Яр. И не возразил, потому что не было смысла — они решили.
— Наверно, это придется делать долго, — сказал Яр.
— Ничего. Зато потом... — сказал Алька и незнакомо сузил глаза.
«А как быть с пятым? Нужен нам кто-нибудь?» — чуть не спросил Яр. И не решился. Он спросил о другом:
. — А все-таки... что делать мне? Ни крыши, ни работы... Я здесь никто.
— Крыша есть, — отозвался Чита, — а работы в городе сколько хочешь. Например, можешь стать учителем. Хочешь?
— Каким же учителем? Я не знаю ни истории здешней, ни географии...
— Можешь быть учителем физкультуры, — предложил Алька. — У тебя вон какие мускулы.
Яр вздохнул.
— Мускулы... А меня возьмут? Данка серьезно сказала:
— Сразу. Сейчас в школах так не хватает мужчин...
— Я смотрю, вы все обдумали.
— Ага, — сказал Алька.
Неожиданно потемнело. Солнце укрылось в сером облачке с косматыми краями. Следом за этим облачком тянулись еще, а ближе к горизонту вырастала хмурая, туча. Сразу стало зябко.
— Снежные тучки-то, — озабоченно проговорила Данка. — Пошли, а?
Яр подхватил чемоданчик.
Над пустырем прошелся резкий ветер и принес издалека, от тучи, первые снежинки. Алька съежился и взял себя за плечи. Он один был одет по-летнему, остальные в куртках.
— Давайте к автобусу, — скомандовал Чита.
Они торопливо зашагали через пустырь. Цветы оставались яркими, солнечными, хотя стало совсем пасмурно и снег летел все гуще.
Ветер принес льдистый холодок. Алька запрыгал, как козленок. '
— Вадик, возьми чемодан, — сказал Яр. Подхватил Альку на руки, прикрыл его широкой полой куртки, ускорил шаги.
— Ну чего, я сам... — для порядка буркнул Алька.
• — Не дергайся... Давайте, ребята, скорее... Вадик!
Но Чита стоял в непонятной позе: замер, согнувшись и подняв к самым глазам чемоданчик Яра.
— Смотрите...
Яр и Данка встревоженно подошли.
— Снежинки, — сказал Чита. — Как цветки на сирени...
У снежинок был четкий узорчатый рисунок. Сказочные шестиконечные звездочки, как на новогодних открытках. Но... не только шестиконечные. Яр увидел, как на черную искусственную кожу села звездочка с пятью концами. Потом еще, еще...
— Видите! — с непонятным торжеством сказал Чита. Что-то пошептал над снежинками, сдул их, махнул чемоданом и торопливо зашагал впереди всех. Потом весело обернулся.
— Данка, ты держи Яра перед автобусом! Чтобы он опять не пропал...
Шмели пронеслись над городом полосами. Они обуглили землю, деревья и здания. Деревянные дома стояли обгорелые, а каменные были словно изъедены кислотой или миллионами червей. Их стены превратились в сизый ноздреватый шлак. Но многие кварталы оказались не задеты нашествием, жизнь в них пша самая обычная.
От старой голубятни остались только обугленные столбы. Забор вокруг большого двора тоже сгорел. Кирпичное здание переплетных мастерских чернело пустыми окнами. Но двухэтажный деревянный дом уцелел. И, как в июне, двор пестрел одуванчиками. Только сейчас на них сыпался снег.
Данка жила на первом этаже. В маленькой двухкомнатной квартире, похожей на ту, в которой жил когда-то Валерка Дымов. Яр даже увидел на стене коврик с оленями — такой же, какой висел над кроватью Валеркиной мамы...
Яр бухнул Альку на кровать, накрыл курткой и сказал Данке:
■— Грей чай. Надо оттаивать этого обормота.
— Вадик, поставь чайник, — распорядилась Данка. И когда Чита ушел, она сказала Яру: — Вот в этой комнате ты будешь жить.
— Я? В этой?
— Да... Раньше это мамина комната была. Теперь будет твоя... Ой, а если тебе не нравится, можешь в той...
—• Мне нравится, — неловко проговорил Яр. — Но... это ничего, что я... у тебя?..
— Конечно, ничего! Ой, Яр, да мне все равно кого-нибудь подселили бы. Сколько домов сгорело, а я одна в двух комнатах.
Яр вздохнул и сказал прямо:
— Данка, я не об этом. Ты вон какая... уже почти взрослая. Скажут: поселился у девушки, в женихи метит старый хрыч.
Данка улыбнулась, поправила платьице, чуть порозовела. Но ответила спокойно:
— Никто не скажет. Я уже всем объяснила, что ко мне дядя приезжает, мамин брат.